ГЛАВА 9.

    Маг – один из Великих Арканов карт Таро.

    Иначе – Маг Силы.

    Прорицает в сфере Разума. Числовое обозначение: единица; астрологический знак: Меркурий; каббалистическое значение: преобладание над собой.

    Оккультное значение: человек (мужчина).

    Воля.

    Эттейла толкует эту карту всегда как болезнь, слабость, расстройство, страдание, скорбь, тоска, боль. Эттейла прав, как всегда.

    Характерно, что в перевернутом положении значение карты не меняется. Что в лоб, что по лбу.

   Интересно, что перед Дураком она означает – вы сойдете с ума. Ещё бы… Но между картами лежит Семерка Мечей. Этот Младший Аркан в такой комбинации сулит… забавно. Выздоровление. Ну-ну…

   Дальше ещё забавнее – с другой стороны легла Восьмерка Денариев. Так, значит… Прекрасно. Многообещающе. Причем в скором времени.

   Все, что скрыто в значении числа «1», применимо к Магу. Это Личность. Единица – это «Я», и «Маг» – это «Я». Воля к поступку, порыв, самовыражение, наложение неповторимого отпечатка своей индивидуальности на все, к чему прикасаются руки, - в этом «Маг». Мудрец и тиран. Его девиз – «Я хочу!» Карта «Маг» может означать злоупотребление властью, агрессивность и чудовищный эгоизм. Маг полон созидательной мужской силы, его можно ассоциировать с Солнцем, но на более низком уровне – с Марсом.

   Итак, в своем творческом аспекте Маг, с его жаждой самовыражения, полнее всего может быть раскрыт в мифе о том, как Бог сотворил Адама, создавая его по образу и подобию своему. Возможно, Творцу хотелось увидеть себя со стороны. Но модель не выполнила возложенных на неё надежд, перестав быть копией и обретя собственное «Я». Ситуация обострилась после того, как он вкусил, как сумел, от познания Добра и Зла – личность, какой бы ни была, начала раздражающе действовать на Создателя, и Адам был с треском выдворен из Рая. В описанной истории мы видим «Мага» в его наиполнейшем выражении. Первоначальный творческий импульс, в основе которого - желание выразить своё эго, – быстро трансформируется в безудержный эгоцентризм (не забудем, что Он ещё и проклял Адама вдогонку).

    Другой пример «Мага» - старина Мерлин с его экономно и бережно расходуемым всемогуществом. Действительно, ему удалось ни разу не навредить серьезно людям, которые ему доверились. Да, кстати. Кстати, другое название этого Аркана – «Фокусник».

    А Восьмерка Денариев – «связи с особою другого пола». Тонко выражено…

    ИНТУИТИВНОЕ ЗНАЧЕНИЕ:

    Вы – свободный и самостоятельный человек, должны сами принимать решения. И выход из вашей теперешней ситуации вам придется искать самому. Сил у вас хватит, чтобы достичь желаемого; нужно только решиться пожелать.

                                                        ***

     На открытой террасе Cafe de la Paix гулял ветерок, и Камилла Фонтейн плотнее запахнула накидку. В два счета расправившись с каштанами, она еле удержалась от того, чтобы не попросить купить ей ещё один пакетик, но, взглянув на своего визави, с улыбкой наблюдающего за ней, решила, что хватит. Тот сидел напротив, положив ногу на ногу, элегантно откинувшись назад и небрежно поглаживая тяжелый набалдашник своей трости. Набалдашник выглядел необычно – вычурный, из какого-то незнакомого металла странного цвета. Камилла заинтересованно разглядывала замысловатую фитюльку, изображавшую, как она предположила, свернувшуюся в клубок саламандру. Она не считала себя специалистом по саламандрам, но… скорее всего, чудная (ударение на последний слог) рептилия всё-таки именно саламандра, больше некому. На серебро не похоже. Раньше она не видела этой трости. Мсье Анри носил другую, из полированного железного дерева (по его словам) и с гладким шариком на конце.

     Он выслушал её потрясающую новость с живым интересом; приятно было убедиться, что мсье Анри искренне обрадован и разделяет её чувства по этому поводу. Он и подбодрил её, и тонко ввернул комплимент, и здраво подошел к её сомнениям (в которые балерина, не удержавшись, робко его посвятила), не отметая их, как непонятный каприз, а серьезно вникнув в то, что тревожило Камиллу. Но ему удалось найти нужные слова, успокоившие девушку. Основным лейтмотивом было: нельзя отказываться от шанса, идущего к тебе в руки, если ты веришь в себя, то эта уверенность притягивает удачу. А не наоборот. Эта банальная, в сущности, мысль необычайно благотворно подействовала на Камиллу, подтверждая, что вдвое подает тот, кто подает вовремя. Или говорит. То, что всё это она сама себе уже сказала, не имело значения. Ей очень хотелось, чтобы её поддержали.

    Оживленно чертя миндалевидным ноготком по столешнице, Камилла показывала, как она собирается изменить рисунок знаменитой пробежки Жизели в сцене безумия. Ноготки легко постукивали по мраморной поверхности стола, её собеседник с нескрываемым удовольствием смотрел на щечки Камиллы, розовевшие от свежего ветерка и переполнявшего её энтузиазма, и жизнь была прекрасна и многообещающа.

   - Я надеюсь убедить мсье Лора, что так будет лучше – гораздо более выразительно, - рассуждала Камилла, - я постараюсь, и, вот увидите, он поймет!

   - Я не сомневаюсь в этом, - мсье Анри засмеялся. – По-моему, дорогая Камилла, вы можете убедить кого угодно и добиться чего угодно, если по настоящему нацелитесь на это. Это прекрасно. Но вы напрасно отказываетесь от дружеской помощи. В профессии артиста много подводных камней.

   - Да уж! – подтвердила Камилла и попыталась сделать двумя пальцами изящное фуэте.

   - Вы так же умны, Камилла, как и прелестны, вы всё должны понимать. Сплетение внехудожественных интересов и влияний, подспудных течений и интриг, фаворитизма и протекционизма, воздействующее на ход дел в Гранд Опера, изумляет, а порой ставит в тупик даже меня, - мсье Нерваль серьезно смотрел Камилле в глаза, - человека, достаточно искушенного и прекрасно умеющего соблюдать правила обозначенной игры.

    Похоже, сегодня мсье Анри решил всерьез просветить бедную легкомысленную девочку. Раньше тон его был светски легким. Воистину, сегодня день неожиданностей.

    - Я хочу, чтобы вы с должным вниманием отнеслись к моим словам, Камилла. В том, что эти правила следует соблюдать, я не сомневаюсь. Не сомневайтесь и вы. У вас ещё остались, я вижу, некие иллюзии, - он перегнулся через стол и положил свою руку на егозливые пальчики Камиллы, продолжавшие вытанцовывать аттитюды и jetes en tournant. – Не отвлекайтесь, прошу. Это гораздо более серьезно, чем вы думаете. Я ваш преданный друг, вы знаете, я желаю того же, что и вы – успешного развития вашей карьеры. Я верю в ваш талант, но одного таланта мало в жестоком мире искусства и успеха.

    Да, тон изменился. С каким нажимом он говорит. Раньше он не высказывался так… так концентрированно, больше полушутками, полунамеками. Конечно, он прав. Ничего нового он ей не преподнес, всё это сплошные банальности. Любая девчушка в Театральном училище усваивает эту механику с младых ногтей. Увы, проза жизни…

   - Сейчас в вашей творческой жизни наступает очень важный этап, он будет иметь, возможно, решающее значение для всей вашей карьеры. Но даром ничего получить нельзя, вы знаете…

   - Бесплатные финики лежат только в ловушке для обезьян… - задумчиво покивала головой Камилла.

   Мсье Нерваль осекся, но быстро нашелся и усмехнулся:

   - А, ваш ориентальный поклонник, дорогая. Узнаю его влияние. Что же, восточная мудрость не ошибается, а вы, Камилла, очаровательно забавны и переимчивы! Но, боюсь, набор назиданий в восточном вкусе – это всё, что способен предложить вам мсье Перс. Разве что ещё несколько стишков из какой-нибудь «Шах-Намэ». Думаю, в Париж он прибыл только с этим багажом. Вижу, что вы так мило потупили глаза. Наверное, он уже сравнивал вас с «ширазской  розой», или с «цветущим урюком», или с чем там ещё сравниваются «красавицы сераля»…

   - С газелью, - простодушно подсказала Камилла. Она не любила, когда один её поклонник слишком откровенно издевался над другим её поклонником. - С ширазской розой он сравнивал только мой рот и два раза румянец на щеках, а не всю меня целиком.

   Господин Нерваль коротко глянул на неё, что-то мелькнуло в его глазах, но он вновь рассмеялся. Глаза его, правда, не смеялись. Он продолжил:

   - Юной девушке, юной артистке, пусть и самостоятельно прокладывающей себе дорогу к славе, необходимо надежное плечо, на которое она может опереться. И плечо это должно принадлежать человеку с возможностями, способному контролировать ситуацию и принимать решения. Не думайте, дорогая Камилла, что подобные личности встречаются на каждом шагу. Многие, даже когда им по штату положено, не способны выйти за рамки мелочных проблем, решить общие вопросы. Как наши милейшие директора: даже иллюминацию боятся изменить на новый манер, оставляют так, как было при их предшественниках. Такими людьми легко управлять…

    Камилла слушала, «мило потупив» глаза, и думала, что всё это правильно, но очень уж прозаично. Она вздохнула: видимо, настал момент, когда придется выбирать – Анри ведь недвусмысленно дает ей это понять. Он совершенно прав, он  действительно заинтересован её карьерой, так же, как и ею самой, следовательно, желает ей добра -  по-своему. Но ведь все так, везде так. И он так мил и умен. Сильный и уверенный в себе мужчина. Красивый… Эй! Что-то такое она пропустила. Камилла сдвинула брови, стараясь ухватить за хвостик прошмыгнувшую мысль. Вот, вот… вот оно!

    Она отчетливо вспомнила, где слышала об иллюминации, которую следует оставить, как было. В кабинете господина Фирмена… Но откуда Анри?.. Она продолжала смотреть на собеседника остановившимся взглядом, всё также напряженно сдвинув брови, и он, видимо, неправильно истолковал это. Запнулся, прищурился…

   - Вы напрасно не верите мне, милая Камилла. Я не хотел рассказывать вам, не хотел волновать понапрасну, но своим недоверием вы обижаете меня. Я уважаю ваше стремление отстаивать свою независимость, но вы, всё же, ещё так неопытны и беззащитны… Вы не подозреваете, как много интересов сплелось, как злы и коварны люди. Нет, не улыбайтесь. Всё гораздо серьезней, чем вы можете себе представить. Вы, конечно, знаете, что такое клака?

    Господин Нерваль сделал паузу, следя за выражением лица девушки. И продолжил, удовлетворенный:

    - Вижу, что знаете.

    «Ещё бы не знать, - думала изумленная Камилла, - все, кто хоть как-то причастен к театральному миру, знает – наемные аплодисменты, переходящие в овацию, или такие же наемные шиканье, свист и гнилые помидоры. Оплаченный провал или сфабрикованный успех. Стоит дорого!»

    - Принято считать, что значение сего неприятного, скажем так, инструмента не так велико, как в былые времена. Но было бы непростительной ошибкой поверить в это. Так вот, слушайте меня внимательно, дорогая. Я совершенно случайно - и не спрашивайте меня, каким образом - узнал, что вокруг вас, Камилла, затеваются некие интриги. И у меня есть серьезнейшие основания подозревать, что связаны они с вашим дебютом в новой роли. Возможно, наняты клакеры. Фактов, это подтверждающих, у меня пока нет никаких. Только подозрения и мой опыт. Но я не могу отделаться от тревоги за вас, дорогая…

    Вот теперь Камилла испугалась. Если её ошикают на её премьерном спектакле, будет очень трудно отвоевать позиции. Если она провалится на дебюте,  фельетонисты, пишущие о балетных премьерах, напишут в газетах, что балерина-де переоценила свои способности, её увлекло честолюбие, хоть и похвальное, но приведшее к печальным результатам; что, если она и была хороша на вторых ролях, это ещё не давало ей основания думать, что она может блистать и в главных партиях, и она самонадеянно взяла роль не по своим силам. А всякие мелкие газетные листки на Бульварах будут изощряться в язвительных насмешках и ядовитых намеках… И всё.  Можно заказывать плакальщиц, оплакивать её погубленную карьеру… А как тогда будет с «Жизелью»? Но кто же?..

    - Вы хотите спросить, кто же заказчик? – мсье Анри спешил усилить произведенное впечатление. – Этого я не знаю. Но не пугайтесь так, Камилла. Поверьте, я сделаю всё, чтобы помочь вам в любом случае, дорогая… Мили. Доверьтесь мне. И, надеюсь, вы наконец поймете, кто ваш истинный друг… и как важна и необходима вам такая поддержка.

     «Бесплатные финики, совершенно бесплатные финики, - уныло повторяла про себя Камилла. - Но всё-таки, как хорошо, что Анри хочет помочь мне. Боюсь, я действительно не справлюсь одна, я просто не знаю, что делать, если дела повернутся таким образом». Она вдруг почувствовала себя маленькой и одинокой. Беззащитной. Хорошо, что Анри такой уверенный и сильный.

     Поскольку Камилле пора было возвращаться в театр на репетицию, а господин Нерваль сослался на неотложные дела, они попрощались на ступеньках Гранд Опера. Уже входя в двери, Камилла обернулась, чтобы проверить – обернулся ли Анри, и тут произошли сразу две странные вещи. Первая: от террасы кафе, только что ими покинутой, отделилась черная фигура и направилась за её кавалером. Почему-то Камилла не сомневалась, что именно за ним. Женская интуиция, наверное, подсказывала…

    Вторая же странная вещь заключалась в том, что Камилла узнала эту черную фигуру – это был Эрик!

                                                            ***

     Девочка выглядела совсем по-другому в своих юбках, кокетливо сдвинутой на лоб шляпке, непонятно как держащейся на поднятых вверх светлых волосах. Шаг её был танцующим, широким, совсем не таким, каким обычно семенят женщины на высоких каблуках. Но и не таким, каким она ходила в мальчишеском костюме.                                                   

     Поразительно, как меняет женщин одежда.

     У него было достаточно времени, чтобы разглядеть её, пока они сидели на открытой террасе кафе. Ситуация была ему совершенно ясна, укладывалась в вычисленную им схему. Мышиная возня. Задумано четко, но без фантазии. Стереотип.

     Холодный ветерок шевелит кудряшки на виске, девочка нетерпеливо поправляет их, потом закладывает за ухо. Он слышит каждое их слово. Носок высовывающегося из-под юбки башмачка на шнуровке описывает круги. Точки, которые он нарисовал, давно стерлись… Все слова, которые произносит и может произнести её кавалер, он знает заранее. А вот она…

    Он усмехнулся. Некоторым образом заступилась за дарогу. Слегка осадила своего кавалера. Понял он? Понял, не дурак. Далеко не дурак.

     Всё, уходят. Ловушка расставлена. Девочка попадется, если уже не попалась. Похоже, дароге и правда не справиться. Он ещё не решил, но… Он не любит мышиной возни.

      Счастливый конкурент, возможно, на этот раз проиграет. Он затеял игру – значит, может проиграть. Вполне может. Проиграть может каждый.

     Поразительно, как меняет женщину одежда… Камилла сейчас угрожающе женственна…

     Не следовало затевать эту игру. Как ни верти – приёмчики грязноватые. Чересчур. Не по-мужски. Вот убить, взорвать…

     И в конце концов, он приглашен…

    Разговор происходил вечером, всё было как обычно, и Эрику начало надоедать, что за дверями, как всегда, приглушенно сопит преданный Дариус.

    Ситуация всё более приобретала доверительно семейный характер.

    Если учесть, что Аслан совсем расклеился и полулежит на оттоманке с обвисшими усами, слезящимися глазами и сильно распухшей физиономией, то в целом картина поразительно напоминает нечто в трогательном духе Грёзовского «Посещения бедного паралитика».

   Эрик нетерпеливо отмахнул от глаз дым кальяна.

  - Я же говорил тебе, дарога, что в таком состоянии курить кальян нельзя, - с досадой сказал он. Чужая непонятливость его раздражала. Да и времени на объяснения было жаль.

  Аслан закашлялся.

  - Помогает при простуде, - сипло выговорил он с видимым трудом, - прогревает носовые ходы…

  - Тебе не эти ходы нужно прогревать, и это не простуда, - процедил раздраженно Эрик. Аслан что-то невнятно промычал. – Я объяснял тебе, что это болезненная реакция твоего организма на некое внешнее воздействие. Возможно, именно на твой кальян или на какой-то другой запах. Ладно, хватит. Ты предупрежден, дальше, если не понял, дело твоё. Не буду настаивать, что именно недостаточно ясно – мои объяснения, или твои мозги. Продолжаю. Я свою часть выполнил, ты знаешь теперь всё, что знаю я. Мои предположения подтвердились моими наблюдениями. Твоему конкуренту, дарога, палец в рот не клади. И я сильно сомневаюсь, что он бы позволил тебе произвести подобную манипуляцию. Очень хладнокровный молодой человек. Свою партию разметил четко, разговор с мадмуазель Фонтейн провел, как по нотам. Его романтические чувства не мешают ему действовать обдуманно и никогда не собьют его с намеченной линии поведения. Уж такой слабины не даст, поддавшись эмоциям. По моему мнению, он всерьез увлечен мадмуазель Фонтейн и не откажется от неё ни при каких обстоятельствах. Что скажешь, дарога? Мне послышалось, или этот неприятный звук – и впрямь скрежет твоих зубов?

    Ответа не последовало, и Эрик продолжал:

    - Твой счастливый соперник (дарога издал какой-то звук) весьма неплохой психолог, чего никак не скажешь о тебе, дарога. Он не стал дожидаться милостей от природы, а сам сконструировал ситуацию, со всех позиций выигрышную для него. Он припугнул барышню, живописав ей возможное опасное развитие событий. Убедился, что девочка поняла и прочувствовала. Затем пообещал поддержку и решение всех проблем. Теперь, когда нанятые им же клакеры освищут бедную дебютантку в первом акте, она убедится, как он был прав и предусмотрителен. Кроме того, поскольку девица всё же предупреждена, для неё это не явится громом средь ясного неба, и она не растеряется окончательно, так, что потеряет способность продолжать борьбу. А ему только этого и нужно. В антракте он явится к ней в её артистическую уборную с утешениями, всячески поддержит её и пообещает что-то немедленно предпринять для её спасения. С психологической точки зрения – безукоризненно. Далее клака, дважды им оплаченная, в соответствии с договоренностью начнет рукоплескать помаленьку, чем дальше, тем больше, и к концу разразится настоящей овацией. Дебют спасен, верный рыцарь скромно объясняет, что это он устроил. Перекупил, истратив половину состояния, или ещё что, трогающее девичьи сердца… Это не важно, не сомневаюсь, он придумает то, что нужно. Главное, цель достигнута. Рыдающая красавица, трепеща, склоняется на грудь спасителю. Ну, а дальше можно не продолжать, не так ли? А ты, дарога, чем занимаешься? – Эрик указал кивком головы на усыпавшие столик листы бумаги, испещренные квадратными буквами куфического письма, поднял двумя пальцами один из них, поднес к глазам, подержал и бросил на стол. – Мило, конечно: мудрость предков, традиции и всё такое, но вряд ли поможет. Гораздо более действенным в этой ситуации было бы перекупить клакеров, дарога. Хотя и не так мистически романтично, как вопрошать судьбу.

    - У меня нет денег, - прохрипел Аслан-бек. – Ты же знаешь, средства мои ограничены.

    - Да, -  согласно кивнул Эрик, - твой конкурент на это намекал. Ладно, не скрежещи. Мадмуазель это не понравилось. Ей не нравится, когда её воздыхатели слишком явно издеваются друг над другом. Судя по всему, эту привилегию она оставляет себе. Учти это на будущее и не старайся слишком рьяно чернить соперников.

    - Я открою ей глаза, расскажу всё, что мы узнали, объясню…

    Эрик усмехнулся и покачал головой.

    - Она не поверит, дарога. Человек верит в то, во что ему хочется верить. А особенно женщина. Ей сейчас хочется верить в сильного, уверенного в себе защитника, благородного современного рыцаря. С тросточкой вместо копья. Она просто припишет твои слова ревности и назовет тебя злопыхателем, дарога.

    Воцарилась тишина, только дрова в камине потрескивали.

    Аслан-бек опять чихнул, встал и заходил по комнате. Эрик следил за ним глазами. За дверями придушенно сопел Дариус, не иначе – в воротник, бедняга. У Эрика мелькнула интересная мысль: может быть, все эти болезненные  симптомы -  реакция дароги  на верного Дариуса? А что, это возможно… Надо развить эту идею.

    Аслан остановился перед Эриком. Эрик обратил внимание на его стиснутые в кулаки руки.

    - Ты можешь изготовить мне «Дыхание пери», Эрик? – хрипло спросил он. – Несколько штук?

    За дверями что-то упало, со звоном покатилось по полу. Однако, у верного Дариуса тоже слух неплохой.

    Эрик, прищурившись, изучал лицо Аслана.

     - В принципе могу. Правда, у меня нет нескольких ингредиентов, но думаю, что смогу их достать.

     Аслан-бек опять заходил по комнате.

     - Значит, ты освобождаешь меня от моего обещания, дарога? – невинно спросил Эрик. - Навсегда или на какой-то строго определенный период? Например, пока это выгодно тебе?

     - От какого обещания? – вскинулся Аслан.

     - Ну, как же! «Никаких преступлений, Эрик! Ты обещал мне!» Или  ты позабыл? – Эрик смотрел в спину Аслану. Тот застыл у камина, не оборачиваясь к собеседнику. – Изготовить свечу ещё не преступление. Но ведь ты намерен просить меня не только об этом, так? Или ты собираешься сам провернуть дело? Знаешь, при всей своей фантазии я не могу представить себе не слишком юного и не слишком поворотливого бывшего начальника тайной полиции, карабкающегося по водосточной трубе в центре Парижа, чтобы поставить в комнате соперника отравленную свечу. Кроме того, ты ещё можешь и чихнуть в самый неподходящий момент. Шуму наделаешь.

      Аслан, не оборачиваясь, некоторое время хранил молчание. Плечи его ссутулились, поникли. Наконец он повернулся к Эрику.

     - Я понял, почему ты согласился помочь мне, Эрик… - тут он как назло чихнул. – Ты хочешь, чтобы я признал. И сам сказал тебе. Тебе хотелось убедиться, что я буду поступать так же, как и ты, желать того же, что и ты. А ты ткнешь меня в это и скажешь: себе ты позволяешь те самые действия, за которые осуждал меня.

     Эрик взял со стола несколько табличек с буквами, неуловимым движением подбросил их в воздух, так, что они, падая, развернулись веером и легли на поверхность стола, образовав круг. Две таблички легли точно в центре, одна на другую. Эрик постучал по ним.

    - Взгляни, дарога, - мягко проговорил он. – Алиф и йа. Первая буква алфавита и последняя. Обе являются носителями хамзы. Цель для тебя естественно оправдывает любые средства, потому что она твоя. Теперь ты вернулся к тому, с чего начал путь, вернувшись к исходу с противоположного конца. А ты быстро понял, молодец.

     - А я-то удивлялся, что ты так быстро согласился, Эрик, - голос Аслана звучал глухо, - отправляясь к тебе, сетовал, что не знаю, чем заинтересовать тебя, как уговорить…

     - Да, аргументы твои были жидковаты, - подтвердил Эрик. – Кроме того, ты не всё сказал, что имел в виду. Я не люблю, когда мной манипулируют. Предпочитаю делать это сам. И морализаторства тоже не терплю. Теперь, когда мы внесли ясность в наши взаимоотношения, и ты больше не будешь пытаться изображать из себя этакий моральный эталон, мы, я думаю, можем продолжить.

    - Значит, ты всё же поможешь мне?.. – недоверчиво спросил бывший начальник полиции.

    - Игра продолжается, дарога. Только не воображай, что тебе достаточно отдать тайное указание, и я сломя голову брошусь исполнять его: здесь тебе не твой зиндан. Я буду делать только то, что сам сочту нужным. Надеюсь, ты не считаешь себя самым изобретательным?

    Неожиданная мысль пришла дароге в голову.

    - Скажи, Эрик, - начал он, и Эрик подумал, что дарога на редкость вовремя приболел: его глухой, с хрипотцой голос как нельзя лучше подходит для ведения драматических объяснений, тайных заговоров и роковых признаний. – Ты хотел… тебе приходило в голову использовать «Свечу пери» тогда… я помню рассказ о том, как виконт де Шаньи ранил кого-то, пробравшегося на его балкон и смотревшего на него?

    Усмешка Эрика заставила дарогу содрогнуться и почти пожалеть о том, что он затронул эту тему. Дароге представилось, что так могла бы улыбаться сама смерть, пожелавшая казаться светской особой.

    Но ответил Эрик спокойно и равнодушно.

    - А ты думал, дорогой мой дарога, что ты один здесь такой умный? Применить этот метод устранения – наиболее простой и правильный шаг. Следов не останется. Объект сам зажигает орудие своего убийства, что вносит элемент здоровой иронии, умирает во сне, что гуманно, и, наконец, к утру свеча сгорает полностью, а все продукты горения выветриваются, что самое главное. При современном уровне полицейских расследований преступление практически не то, что не раскрываемо, а просто сходит за естественную смерть. От неведомых причин. Я ответил на твой вопрос?

    - Нет, - неожиданно для себя выпалил Аслан, - почему же тогда ты не воспользовался…

    - Всё! – голос Эрика звякнул металлом, и он встал. – Я ухожу.

    Дарога заспешил. Не за руку же ему Эрика хватать. Эрик не выносит прикосновений. Правда, никто и не жаждет до него дотрагиваться. Сам Аслан привык, но вряд ли найдется ещё хоть один человек, который спокойно бы воспринимал Эрика, как такого же человека, как и все остальные. Вон Дариус, знающий Эрика много лет, всячески старается не коснуться даже его одежды, подавая что-нибудь. Тут, впрочем, другое. Даже среди многих образованных, просвещенных придворных в свите шаха бытовало убеждение, что Эрик – маг, черный маг, а не только фокусник и предсказатель. Что же говорить о невежественных слугах. Аслан-бек подозревал, что и Дариус, как он ни разъяснял ему, оставался при убеждении, что Эрик может превратить его в тарантула или, хотя бы, навести порчу.

     - Постой, Эрик! Что ты советуешь мне делать дальше? Время остается мало.

    - Времени уже не осталось. Поэтому советов я не даю, - Эрик сделал паузу. – Я предупредил тебя, Аслан, что не буду участвовать ни в каких мероприятиях в здании Оперы. Я не хожу по этажам, проход третьего уровня заблокирован. Но… - Эрик покачал головой, и голос его слегка смягчился. - Не хочу тебя разочаровывать, но выглядишь ты паршиво. Завтра пришлешь Дариуса к калитке на улице Скриба к восьми часам утра, я дам ему кое-что, ты должен привести себя в приличное состояние к послезавтра. А пока пей побольше зеленого чая, Аслан, это полезно. Можешь не провожать.

    Эрик вышел, и Аслан услыхал, как он что-то вполголоса сказал Дариусу. Когда Аслан-бек, добравшись до двери, выглянул, в прихожей находился один Дариус, сложивший пальцы в традиционном жесте защиты от демонов.

                                                        ***

    Музыка звучала навязчиво. Её тривиальность, пошлость болезненно цепляла за каждый нерв ноющей докукой больного зуба. Бессмысленные украшения, фиоритуры, приторные завитки… Бессмысленность во всём. И вся эта внутренность гигантской шкатулки с сюрпризами заполнена ненужным хламом.

Теперь он перестал воспринимать её как магическую шкатулку, пространство которой было ему знакомо до мельчайших деталей. Он участвовал в создании этого пространства, расширил и усложнил его, добавил этой  постройке, спроектированной по принципу здравой функциональности, неуловимое очарование чего-то большего: тайны, фантасмагории, магической загадки, таящейся под осязаемой конкретностью материального мира. Как и должно быть там, где Музыка, Красота – вечные загадки.

То, что его собственная личность наложила отпечаток на созданный им иллюзорный мир, придав ему оттенок зловещий и мрачноватый, казалось ему естественным. Как иначе: он творец, скрывающийся в темных глубинах, в подземном, скрытом, теневом мире. Там, где свет ярче, тени чернее всего. Он уравновешивал этот мир. Может быть, делал его ещё ярче – по контрасту.

    Он гордился своим созданием; грандиозное, эклектичное здание нравилось ему, потому, что было его. Его игрушкой. Вся её механика была ему знакома и легко подчинялась воле создателя. И удивительно ли, что он вел себя в нём так, как ощущал себя – по-хозяйски.

Если смотреть из-под купола большого зала, сцена видится музыкальной табакеркой. Фигурки выезжают, движутся, меняются местами, смешно раскланиваются и исчезают за кулисами. На смену им являются другие. Их кукольная жизнь продолжается и за сценой. Множество пружин, колесиков и ниточек движут марионетками. Им только кажется, что они свободны в своём выборе. Они не замечают нитей, жестко привязывающих их к пальцам кукловода. Он видит все их кукольные притязания и амбиции, и они смешны ему. Кукловод, Маг, Фокусник – дело не в названии – всегда в тени. Его лицо не должно быть видно, потому что у него нет лица. Марионетки не должны видеть его лица, потому что разглядеть его они не способны. Если они его увидят, то могут сломаться.

    И действительно, всё вокруг него сломано. Груда искореженного металла, дерева, камня… Папье-маше… Пружины лопнули, зубчатые колесики осыпались и лежат беспорядочной грудой вперемешку с прочей бутафорией. Вперемешку с безголовыми манекенами и изломанными куклами. Как после взрыва.

    Взрыва не было в физическом, так сказать, выражении. Перепутанные, обвисшие нити, брошенные кукловодом, путаются под ногами. Трудно идти.

    Сколько кукол он сломал…

    Взрыва не было, но остались одни стены, пустая оболочка, скорлупа. Пустые стены, внутри пустота и обломки…

    Может быть, где-то здесь лежит и сам кукловод. Если поискать.

    В ложе номер пять не было более необходимости.

    Отсюда наблюдать было удобнее, кроме того, Эрик не собирался долго задерживаться. План у него ещё не сложился, и это раздражало его. В полутьме за сценой царила обычная атмосфера организованной неразберихи. В его намерения не входило наслаждаться балетом, поэтому, окинув взглядом сцену и кулисы и зафиксировав все детали, он скользнул к металлической лестнице, ведущей под сцену. Лёгкий топоток пробежавших за его спиной ног ничем не отличался от любого другого, но он почему-то оглянулся.

    Камилла Фонтейн остановилась на границе света, залившего  сцену, и закулисной тени. Выражение её лица показалось Эрику довольно забавным. Девочка наклонила голову и смотрела исподлобья, кусая искривленную на сторону нижнюю губу. Упрямое детское лицо. Немного злое. Нет, не злое – сосредоточенное. Эрик увидел, что она нервничает, её пальцы лежали на тончайшей талии, обхватывая её так, что чуть ли не смыкались. И этот захват напоминал клещи, так напряжены были пальцы.

    Ему не к чему было смотреть на танец, но он продолжал смотреть.

    Да, она талантлива, это видно сразу. Сильная, гибкая, техничная. Вдохновенная. Очень высокий прыжок, будто зависает в воздухе. Прогон шел в недостроенных декорациях: руины, деревья, грот, желтоватая трава. Условная, грубо нарисованная не то индийская деревня, не то монгольская степь. Достоверность никого не интересует. Как обычно.

    Сравнение, менее всего ожидаемое в театре, на балетной сцене, пришло в голову. Нелепо и странно. «Тарбаганчик, - подумал Эрик. – Длинноногий, глазастый, грациозный. Любопытный». Почему он вспомнил о нём, маленьком дружелюбном зверьке? Что за нелепая идея – сравнить изящную красавицу, прелестную служительницу муз, с разновидностью тушканчика из южнорусских степей? Так неромантично! Любая красотка оскорбится.

    Но как она танцует!

    Пустейшая музыка, водянистые мотивчики… Но у Камиллы непрерывными вариациями льющийся танец органично связан с внутренним гибким рисунком роли. Она превращает банальнейший затертый сюжетец в ясную чистую сказку, потому что принимает всё всерьез, в момент танца она верит, поэтому условность балетного действа кажется естественным средством выражения чувств. Затасканные, наработанные, профессионально закрепленные приёмы у неё словно только что заново изобретены, искренни и свежи.

     Вот финальная трель аккомпанемента. Точеные ноги легко и безукоризненно завершают хитросплетение pas de bourree, следует упругий, но мягкий толчок, бисерный перелив туров, и партнер подхватывает балерину и удерживает её в позе ныряющего полета.

    Поза длится секунду. В столбе света, льющегося на застывших танцовщиков из двух софитов, пляшут пылинки.

    - Сделано, - несколько сухих хлопков в ладоши ставят точку. – Хорошо, мадмуазель Фонтейн, весьма хорошо!

    Все задвигались, заговорили. В зале, как всегда, полно актеров. Пестрота пачек и накинутых на плечи шалей неприятно режет глаза. С Камиллой, убирающей со лба прилипшие волосы, тяжело дышащей, разговаривает высокий сухощавый старик с благородной бородкой клинышком, подвитыми кверху усами. Балетмейстер. Знающий себе цену господин. Что ж, умеет подать танцовщицу с выгодной стороны, расшить рисунок роли незатейливыми узорами, как делал в бесчисленных поставленных им спектаклях, где не отличишь индусскую баядерку от испанской гитаны, египтянку от цыганки. И неизменные pas ballonne навстречу друг другу.

   Камилла переминается с ноги на ногу, приподнимается то на один носок, то на другой, словно пробует их крепость… Руки больше не впиваются клещами в осиную талию, успокоилась. Слушает, кивает. Если она не забывает делать точечный массаж, судорог в ноге не должно быть…

   Эрик спустился под сцену.

   Из-под ног с писком метнулись две чёрные тени. Две пары злобно горящих глазок царапнули по лицу потревожившего их человека, и крысы шмыгнули под маховик подъемного устройства. Опять крыс развелось… Чем занимается внештатный крысолов, которого он, помнится, встречал раньше в переходах и подземельях, несущим огненную голову – пустотелый шар с пылающим внутри огнем и столь привлекательным для крыс пахучим дымом? Этот крысолов чуть ли не составлял ему конкуренцию, так как служил такой же пищей для пересудов и фантастических домыслов повстречавших его служащих, как и сам Эрик. Глупые оперные девицы считали крысолова самим Призраком Оперы, приписывая тому способность менять головы: с черепа на пылающий шар, например (ох эти девичьи фантазии). Если бы он только мог изменить своё лицо… уж он не стал бы менять его на дурацкую светящуюся тыкву…

    Порой Эрика приводила в недоумение та несогласованность и бесконтрольность, с которой действовали различные службы в Гранд Опера,  при которой администрация, зачастую, совершенно не знала, что творится в подведомственных помещениях.

    Пожарные не подозревали о существовании крысолова, использующего, между прочим, в своем промысле горючие смеси.

Никто не знал, кто такой таинственный субъект в плаще и фетровой шляпе, бродящий по всем пяти верхним и двадцати подземным уровням театра и не являющийся, тем не менее, агентом театральной полиции. У Эрика были на его счёт свои соображения и, кроме того, он несколько раз использовал его маскировку, но не нашел для себя интересным вникать в это дело, связанное, как он понял, с некими таинственными «государственными интересами».

Администрация не знала, что в здании Оперы живут вышедшие на покой артисты, какие-то древние «закрывальщики люков», дети служащих, «гасильщики свечей», хотя в театре проведено газовое освещение, и всё в таком же духе. Появление в таком безалаберном месте таинственного Призрака оставалось только делом времени. Надо было быть очень ленивым и не обладать и крупицей фантазии, чтобы не набрести на подобную идею. Здесь можно было делать всё, что угодно, нимало не опасаясь, что тебя обнаружат. Человек с воображением имел в Гранд Опера широчайшее поле для приложения своих талантов.

   Учитывая всё это, господам директорам не стоило жаловаться, что в Опере завелся терроризирующий их Призрак.

   Но в Гранд Опера больше не было Призрака Оперы.

   Остался просто призрак.

  Эрик обвел тонущее в темноте пространство взглядом. Для него темнота была проницаема, прозрачна. В темноте он видел почти так же, как и при свете. В несколько смещенном спектре, правда.

    Подземные помещения Оперы потрясали воображение даже человека, начисто лишенного воображения. И Эрик, обладавший  воображением воистину безграничным, неожиданно для себя ощутил тот легкий трепет, который раньше всегда охватывал его при созерцании грандиозных архитектурных сооружений (и не только сооружений, говорил он себе, но и явлений, событий), и который казался ему безвозвратно им утраченным.

Оцепенение души трудно преодолимо, гораздо труднее, чем оцепенение тела. Медленнее проходит. Если вообще проходит...

   Раньше он был хозяином всего, что лежало под сценой. Всё, что под землей – принадлежало ему.

   Пять подземелий – пять гигантских лабиринтов. В них воспроизводятся все плоскости сценического пространства, запутанные спусками и подъёмами, словно ловушки пирамид Египта, прячущимися в каркасных конструкциях здания. Лес вертикальных опор, вмурованных в каменные или чугунные цоколи, перечеркивают пространство, сплетаясь причудливо, но оставляя, тем не менее, широкие проёмы, сквозь которые свободно проезжает бутафорская колесница и проходит картонный слон. Все эти замысловатые конструкции соединяются железными тросами с крюками на концах, наматывающимися на барабаны, лебедками и зубчатыми передачами, причудливыми системами противовесов. Вся эта машинерия приводит в действие гигантские декорации, производит сценические зрительные эффекты и позволяет сказочным персонажам мгновенно исчезать и вновь появляться на глазах изумленной публики. Мефистофель появляется отсюда. И здесь же он исчезает. Огромные железные и медные листы имитируют гром, бряцание оружия, разгул стихий, вой демонов.

    И это грандиозное царство необозримых чудес, иллюзий и, в то же время, опаснейших ловушек, скупо освещено редкими светильниками, тускло мерцающими за грязными стенками своих колб. Темнота проглатывает их худосочный свет уже в нескольких шагах. Чужаку нечего делать здесь. Мрак безжалостен.

   Эрик медленно шел, уверенно огибая жесткие металлические углы,  уклоняясь от свисающих в темноте чугунных болванок огромных противовесов и небрежно перепрыгивая через зияющие отверстия люков. Периодически из-под его ног прыскали чёрные молниеносные тени, скрежеща острыми коготками по металлическим поверхностям. Его шаги были так беззвучны, что чуткие грызуны обнаруживали его в самый последний момент, кидаясь прочь от готовой опуститься ноги.

    Крысиная возня сопровождала его.

    Крысиная возня, мышиная возня…

    Эрик остановился, глядя на гигантскую паутину, преграждавшую путь – сеть веревок и подъёмных тросов.

    Так-так… а почему бы и нет? Надо всё продумать. Значит, крысолов умеет менять головы? В Опере более нет Призрака Оперы, Призрак Оперы исчез, и поэтому ему не следует привлекать нездоровое любопытство.

    Но Крысолов остался. Крысолов может прийти.