ГЛАВА 5.

      Он действительно собирался предоставить всякого, кто посягнет на уединение Эрика, его собственной  судьбе. Он никого не хотел видеть. Он принял для этого все меры, внеся некоторые изменения в механизм Сирены. Вся эта суета рода человеческого больше не касалась его, ему нужно было только, чтобы его оставили в покое. Эрику никто не был нужен, так же, как и он никому.

     Эрик никого не приглашал в свой дом, следовательно, Эрик мог спокойно пренебречь криками о помощи, эхом отдававшимися в темноте над озером, когда сработала Сирена.

      Он сам не знал, почему он бросился в воду и вытащил мальчишку на берег. Может быть потому, что тот, уже захлебываясь, позвал маму.

      В первый момент он решил, что опоздал: лицо утопленника было иссиня-белым, дыхание не прослушивалось. Эрик подумал, что это наилучший вариант, избавивший его от проблем, могущих вытекать из его импульсивного необдуманного поступка. Но он всё же перевернул маленькое тело, вытряхнул из него воду и начал делать искусственное дыхание. На седьмом выдохе Эрика утонувший судорожно дернулся, закашлялся и с сипением вдохнул воздух самостоятельно. В сознание он не приходил, и Эрик, поколебавшись, внёс его в дом.

     Сняв с него мокрую одежду, Эрик обнаружил, что это девушка.

     Тогда, растирая её хрупкое холодное тело, Эрик ничего не ощущал и не думал. Просто быстро и ловко проделал всё, что нужно для наискорейшего приведения пострадавшей в чувство. Волнения он никакого не испытывал, если бы она умерла, он бы не расстроился.

     Осознание того, что в его доме карикатурно и тягостно повторяется ситуация, которой он более не желал, пришло позже. На кровати, в комнате в стиле Луи-Филиппа спала, укрытая ворохом тёплых покрывал и пледов, девушка. Он вернул её к жизни, потом высушил и согрел, напоил горячим чаем и лекарствами. Он жалел об этом. Он хотел, чтобы этого ничего не было. Лучше бы он вернулся, когда всё уже было бы кончено. Он не знал, что дальше с ней делать и как заставить её молчать о том, что она увидела и узнала.

       Стоя рядом с кроватью и глядя на неё, Эрик чувствовал навалившуюся на него тоскливую тяжесть, сердце ныло. Лучше бы она утонула. Лицо её порозовело, слипшиеся ресницы распушились, оказались очень длинными и лежали ровным полукругом на щеке. Совсем юная. Красивая. Лучше бы утонула… Девушка повернулась на бок, свернулась клубочком, руки, стиснутые в кулачки, прижала к горлу. Шея, конечно, сильно болит. В руке у неё Эрик увидел краешек зажатого талисмана. На счастье… Он повернулся и вышел из комнаты.

       Он  постарается как можно скорее избавиться от неё. Досадно, но раз Эрик спас её жизнь и доставил этим себе лишние осложнения, нужно сделать всё, чтобы поскорее вернуть ситуацию в прежнее состояние. Он не хотел видеть в ней человека. Только проблему. Нет, не человека: он не хотел видеть женщину. Меньше всего на свете это было ему нужно.

      Глупая назойливая девица. Она думает, что играет в забавную игру, избалованная любопытная красотка…

      «Лучше пусть лицо… Если я не смогу танцевать, пусть я лучше умру…» Маленькая дура, кто будет смотреть на тебя и твои танцы, если у тебя не будет твоего смазливого личика… Смешно, что девочка действительно верит в то, что говорит; Эрик видел, что она непритворно испугалась, смертельно испугалась, даже губы побелели… А Эрика она испугалась меньше…

      Чем быстрее она уйдёт отсюда, тем лучше. Бальзам Эрика быстро ставит её на ноги, ригидность мышц быстро снимается массажем.

       Эрик никогда не делал женщине массаж.

       Он ни разу в жизни не поцеловал женщину в губы.

       Вряд ли можно посчитать искусственное дыхание поцелуем. Губы девочки были ледяными, синими. Мертвыми. Сейчас они розовые и нежные. Тёплые, наверное.

       Девочку звали Камилла, но он не хотел знать, как её зовут. Он ничего не хотел о ней знать. Ему было тяжело в её присутствии. В ней было чересчур много жизни, энергии маленького молодого животного. Любопытного зверька, который не чувствует, не понимает, в чью нору он сунул свой глупый нос. В логово какого зверя.

Даёт ли она себе отчёт, в каком положении находится? Он понял, что никто не знает и даже не догадывается о её эскападе… Никто не будет её искать здесь. Он может сделать с ней всё… Всё, что захочет… Не может она быть так наивна, что не понимает этого. Или есть другое объяснение? Она не боится его, как должна бояться женщина в подобной ситуации мужчину, незнакомого и опасного, поскольку она даже не воспринимает Эрика как мужчину…

      Повторяемость ситуации, издевательская повторяемость, он вполне оценил бы иронию этого, если бы был способен. Посмеялся бы над ней, если бы мог. Но он не мог. Он чуть не убил её, он был способен на всё… на всё…

     Храбрая девочка.

     Эрик испытал огромное облегчение, поняв, что это не её кровь, а он, было, подумал, что это он… Такая маленькая, хрупкая на вид глупышка, не растерялась… только он сам знал, насколько он опасен в подобном состоянии… хорошо, что Камилла не знает… не узнала. Её пальцы не дрожали, когда она перевязывала ему руку, ей не было противно прикасаться к нему, и она улыбалась Эрику потом, сидя у камина в его халате.

     Смешно – женщина в его халате. Он даже в мечтах такого себе не представлял. Дико… и смешно, она чуть не оторвала напрочь кисточки, увлеченно теребя их, рассказывая и вдохновенно взмахивая руками. Быстротечность прекрасного… прекрасного. И смешного. Всего на свете…

    Чудовищный контраст между восприятием Камиллы и извращенной реальностью его камеры пыток потряс Эрика. Её мир и его… Болезненная разница подхода: девушка видела в зеркалах танцкласс или, того лучше! – заколдованный лес. Она ухитрилась увидеть красоту и полёт фантазии в месте, предназначенном для безумия и смерти. Это был его вызов, брошенный миру, оборонительный форпост между ним и родом человеческим.

Мужчины плакали и сходили с ума в этой зеркальной коробочке, сжигаемые потоками безжалостного света, не в силах вынести иллюзий, созданных им, Эриком, колотясь головой о железный ствол дерева-виселицы.

Они не могли примирить свою реальность и ирреальный невозможный мир - его, Эрика, творение, - вгрызающийся в их слабые, закоснелые мозги. Банальные и ограниченные существа, не способные перешагнуть раз и навсегда очерченный круг своих заскорузлых понятий, плоских и тривиальных, как блин, не способные увидеть то, что скрыто под внешней формой, под кажущейся очевидностью.

И умирали. Убивали себя.

      Нет, не Эрик убивал их, их убивал диктат реальности…

      Маленькая хрупкая девушка начала танцевать, и её волосы, пронизанные ослепительным светом, окутали её золотистой дымкой. Она смеялась, опираясь на чёрное железо страшного дерева. Она звонко счастливо смеялась…

      Эрик почувствовал, что всё переворачивается внутри, ему стало больно, физически больно. Маленькая Жизель… призрачная Жизель, которая не боится солнечного света.

                                                     ***

      Камилле он не стал объяснять, что спит в гробу. И про Вечность тоже не упомянул. Она ничего не спросила, хотя Эрик уже убедился, что вопросы она задавать любит и умеет, причём самые неожиданные. После её вопроса о его глазах он засмеялся.

     У Эрика сложилось впечатление, что девушка довольна тем, что увидела. Она несколько раз одобрительно кивнула, заулыбалась, словно всё увиденное подтверждало какие-то её соображения.

Эрик заподозрил, что она и эту мрачную комнату рассматривала по-своему, скорее, как декорацию. Эрик вдруг почувствовал: скажи он, что спит тут, это будет перебор. Будто он перестарался в своих попытках соответствовать некой роли. И если он поведает, что так легче привыкнуть к Вечности, она может улыбнуться. Удовлетворенно.

Он неожиданно увидел себя отстраненно и чуть опять не рассмеялся. Он-то знает, что он немного позёр… Возможно, ему предложат и здесь станцевать какой-нибудь дивертисмент, используя интерьер его спальни как новое слово в сценическом оформлении.

      Он отказался сыграть на органе, не смотря на её разочарование.

      Хорошо, что она в этом смешном, ненатуральном мальчишеском костюме. Ему легче с ней общаться, проще.

      В мастерскую он тоже её не пригласил. Хотя она весьма любопытствовала: тоже, видимо, заглянула раньше. К счастью, ничего не сломала, он не любил, когда нарушали порядок его работы…

О чём это он, остановил он себя. Он и не страдал никогда от повышенного интереса к его занятиям…

      Ничего, скоро он опять останется один, всё вернется в исходное положение. Девушка совсем оправилась, может уходить, Эрик даст ей бальзам с собой…

Почти оправилась, если бы он не налетел на неё так, заставив опереться на наиболее проблемную ногу. Тут он виноват перед ней, сам впустил её в зеркальную камеру… Не надо было. …Ещё несколько дней… И пусть уходит. Уносит свою жизнь. 

Покойнику трудно выносить рядом с собой такое яркое воплощение жизни, это утомляет…

     Он очень устал…

     Ему всё смертельно надоело.

У него другие дела. Много дел…

     Аслан перехватил его на берегу, как только он выпрыгнул из лодки.

     «Что-то здесь становится чересчур оживленно, - подумал Эрик, - вновь…» Он выжидал, ничего не спрашивая, только наблюдал. Похоже, дарога давно здесь его подстерегает. И, похоже, очень нервничает.

     Дарога первым нарушил молчание.

      - Эрик, - он замялся, нервно сжимая и разжимая кулаки. – Я был вынужден… мне пришлось пренебречь твоим предупреждением.

      Эрик вскользь отметил движения рук дароги. Давно он не видел Аслана в таком волнении.

      - Возможно, ты ни при чём, тогда, я надеюсь, поймёшь мой интерес, выслушав моё объяснение.

      - Я слушаю, - Эрик не двигался. Причина могла быть только одна. Но при чём тут дарога?..

       - Эрик, скажи, не происходило ли в последние две недели что-нибудь… я имею в виду – здесь, на озере… - дарога старался взять себя в руки, но видно было, что руки эти дрожат. – Эрик, я скажу прямо… спрошу прямо, а ты прямо ответь мне, во имя того, что связывает нас! Ты видел здесь девушку? Около озера, или… или на озере? – и, видя, что Эрик не отвечает, дарога прибавил дрогнувшим голосом. – Что… с ней?

        - Что, теперь я в ответственности за всех исчезнувших девушек в радиусе пяти лье от центра Оперы? – холодно осведомился Эрик. – Ты настолько глуп, дарога, что обращаешься ко мне с этим вопросом? При чём тут я? Или ты думаешь, что девушки ищут Эрика по всем подвалам, предпочитая это сомнительное занятие прогулкам со своими возлюбленными под сенью Булонского леса?

         - Твой сарказм не смутит меня, Эрик. Я понимаю его, поверь, я не стал бы… напоминать тебе, ни при каких обстоятельствах, кроме настоящего случая… но пойми, я не могу иначе. Страшные сомнения терзают меня, я не могу отмахнуться от предположений, вызванных схожестью…

         - Лучше молчи, Аслан, - процедил Эрик сквозь стиснутые зубы, - лучше нам прекратить разговор, - он помедлил, рассчитал всё, что мог и не мог сказать и узнать, и продолжил негромко. – Я не хочу ссориться с тобой, Аслан. Но я полагаю, что твоё участие в моей жизни - и не забывай, что я не просил тебя оказывать мне помощь, это был твой выбор, твоё решение - не даёт тебе права всё время вмешиваться в мою. Попрекать благодеянием значит оскорблять. Но ещё раз повторяю – я не хочу ссориться с тобой. Поэтому я спрашиваю тебя: что тебе до пропавшей девицы? Ты что, печешься о моей нравственности? Или её? Или ты теперь опекаешь всех девиц в театре? Разве ты не знаешь? Я не бываю более в Опере, это теперь вне сферы моих интересов. Но ты это знаешь, дарога, ты же приглядываешь за мной, не так ли? Ничего, - остановил Эрик жестом хотевшего что-то сказать Аслана, - развлекайся, я не обижаюсь. Итак, ответь мне. Почему, зная, что я не интересуюсь ничем там, наверху, ты, тем не менее, пришёл ко мне? И почему именно ты? Если ты дашь мне разумное объяснение, дарога, я, возможно, постараюсь помочь тебе. Постараюсь, понял? Если смогу.

         Аслан старался, чтобы его голос звучал по возможности спокойно. Это было неимоверно трудно: ему казалось, что Эрик почти подтвердил самое страшное. Но он должен выяснить всё. А там посмотрим…

        - Мадмуазель Камилла Фонтейн исчезла более двух недель назад, никто не знает, где она и что с ней. Ни администрация, ни подруги, - дарога внимательно наблюдал за Эриком, но Эрик никак не отреагировал, слушал. – Я пришёл спросить у тебя потому, что мадмуазель Камилла интересовалась историей Призрака Оперы, - он нервничал всё больше. – Эта девушка очень эмоциональная, с богатым воображением, романтически настроенная, её головка… её голова забита книжной чепухой, поэтому она воображает себя героинями различных романов. Она молода, не научилась отделять вымысел от реальности, многое представляется ей увлекательной игрой…

        Эрик, неподвижный и безмолвный, стоял перед ним, скрестив руки на груди. Аслан сжал в кармане кулак правой руки.

        - Камилла никому не хочет зла, она добра и снисходительно относится к людям. Просто она любопытна, как ребенок, и любит настоять на своём, - растолковывал дарога и добавил, словно это обстоятельство исчерпывающе объясняло и оправдывало всё вышеперечисленное, - она очень красива.

         - Ты влюблён в неё? – спросил Эрик.

         - Две недели назад я не смог бы ответить тебе, - дарога опустил глаза, - но теперь я отвечу: да. Я не могу думать ни о чём другом… Сердце моё сгорает от тревоги…

          - Это ты рассказал ей обо мне? – голос Эрика был спокоен и холоден.

          - Нет, Эрик. Конечно, нет. Но Камилла умна и наблюдательна. Она пыталась расспросить меня, но я ни за что не стал бы разжигать её любопытство, наоборот, я уверял её, что всё это пустые домыслы, слухи. Но она… она упомянула, что спускалась к озеру, и я испугался, Эрик. Видимо от волнения, в замешательстве, у меня вырвалось твоё имя. И это всё, клянусь! Я думал, что достаточно предостерег её, даже припугнул, и она больше ни разу не возвращалась к этой теме. Я был уверен, что она выбросила это из головы! Значит, я ошибся, Камилла притворялась, чтобы усыпить мою бдительность… Она так упряма, как все женщины… Клянусь дыханием Пророка, кто может понять их!

       Эрик усмехнулся. О да!

       - Я боюсь, я почти уверен: Камилла спустилась к озеру и попыталась переправиться на другой берег. Если там была твоя лодка, она могла сесть в неё и… Эрик! Заклинаю тебя, скажи мне всё! Лучше знать горькую правду, чем мучиться неизвестностью! – Аслан еле удержался, чтобы не схватить Эрика и не потрясти его.

        - И ты спокойно примешь любую правду, как бы горька она ни была, Аслан, - полувопросом, полуутверждением прозвучал ответ. – Восточный фатализм не изменит тебе?

         Аслан-бек слушал голос Эрика, ставший особенно мягким и ангельски чистым, и волна гнева поднималась, затуманивая, топя в себе его рассудок... Он уже не сомневался.

         - Я убью тебя, - прохрипел он. – Клянусь, я убью тебя, Эрик…

         - Вот как… - протянул Эрик. И продолжил уже другим тоном. – Успокойся, дарога, на озере ничего не случилось. За это я могу поручиться. Успокойся. Даже если бы что-то произошло в моё отсутствие, Сирена доложила бы мне. Лодка всегда была на своём месте, там, где я оставлял её. Не перевернутая, - добавил он, взглянув на дарогу. – Надеюсь, мадмуазель Камилла скоро вернется к исполнению своих служебных обязанностей. Нам ли, умудренным жизнью немолодым мужчинам, не знать, как легко увлекаются юные девушки! Какое-нибудь мимолетное романтическое приключение, дарога! Она вернется, и ты сможешь продолжить завоевание её сердца…

         Аслан-бек пропустил издевательский тон Эрика мимо ушей. Главное было сказано, и Аслан поверил: Эрик не лжёт ему. Иначе он не стал бы иронизировать подобным образом. Но что же тогда с Камиллой? Где она?

         - Мадмуазель Фонтейн серьёзная девушка. Честная, понимаешь, Эрик, - с досадой поведал дарога. – Но переполнена артистическими бреднями, вроде того, что брак – это конец творческой карьеры артистки, а она готова всем пожертвовать ради своего таланта… и всё в том же духе, - и дарога мрачно заключил, вздыхая. – Камилла порядочная девушка.

          Эрик сочувственно покивал.

          - Да, да. Я понимаю тебя, дарога. Вот незадача! Но здесь уж я ничем помочь не могу… А теперь я вынужден покинуть тебя, дарога, мне нужно по делам. Впрочем, пойдём вместе, нам по дороге,- внезапно пригласил он, словно новая мысль пришла ему в голову. – Мне нужно пополнить запасы. Я иду к саду Тюильри, там есть такая маленькая лавочка. У них всегда имеется то, что мне нужно. Я провожу тебя.

       Открыв дверь, Эрик услышал, что где-то  в глубине дома напевает Камилла. Слух у неё, безусловно, был, и превосходное чувство ритма тоже, без этого балерине нельзя, но голос был слабый и неуверенный, так сказать, для внутреннего пользования. Эрик нашёл девушку в библиотеке и досадливо поморщился: девица, похоже, чувствует себя, как дома, совсем освоилась. Камилла сидела в его кресле, поставив левую ногу на перевернутый стул, сосредоточенно массируя подъём стопы. Перед ней, прямо перед глазами, свисал с края столика прижатый книгой листок, на котором он нарисовал арабеск Жизели. Инструкцию.

       Эрик бесшумно прошёл к креслу и остановился за спиной девушки. Камилла не замечала его присутствия несколько минут, продолжая своё занятие, потом резко обернулась. Лицо её осветилось неуверенной улыбкой, в которой, впрочем, сквозь неуверенность тут же явственно проступило радостное оживление.

       - Помогает! – сияя, сообщила она. – Мне отлично помогает! Никогда ещё так не было, чтоб так быстро проходило. Теперь я уверена, если регулярно массировать, проблем не будет…

        Да, для неё это действительно важно, это вопрос профессиональной пригодности. Вон, как радуется, просто в восторге. И вполне искренне.

        Эрик открыл рот, чтобы сказать то, с чем, проводив дарогу до его квартиры на улице Риволи и, убедившись, что он поднялся к себе, поспешил домой. Но Камилла спохватилась и всё также радостно добавила:

         - Большое спасибо вам, Эрик, я очень благодарна вам. Очень – очень!!!

         Желая как можно сильнее выразить свою признательность, она, говоря это, гибко извернулась в кресле, потянулась через спинку кресла, обеими руками схватила руку Эрика и, благодарно погладив её, прижалась щекой к его ладони.

        Эрик на мгновение застыл, потом сделал шаг назад.

        - Вас заждались в театре, Камилла, и ваши поклонники места себе не находят. Вам пора возвращаться, - чтобы не смотреть на её лицо, Эрик смотрел на её руку, медленно соскальзывающую с его руки. – Я дам вам склянку с бальзамом, ещё три – пять дней понатирайте.

         - Спасибо, - тихо отозвалась Камилла.

        Она отвернулась, склонившись к ноге, возвращаясь к прерванному занятию. Из-под рассыпавшейся массы золотистых волос, закрывающей лицо, приглушенно донёсся её голос.

         - Очень хорошо, мне и впрямь уже пора. Прямо сейчас? – тон, которым произносились эти слова, был светски-небрежным, в духе советов "Journal des Demoiselles" и "Gazette du bon ton": «о-Боже-как-я-засиделась».

         - Лучше сейчас, - кивнул Эрик. – Я переправлю вас в лодке… и провожу вас, - запнувшись, добавил он, глядя на ложбинку у основания её затылка, со свернувшимся в ней золотистым завитком. – На улице я посажу вас в фиакр.

          - Я живу совсем близко, - Камилла продолжала свою оздоровительную деятельность, не поднимая головы. – На углу улицы Скриба и улицы Обер.

          - Я провожу вас до дома, – сказал Эрик.

        Они вышли через дверь на улице Скриба, и Эрик, запирая решетку, подумал, как странно будет выглядеть их парочка: мужчина, поддерживающий под руку мальчика в костюме неаполитанского нищего. А может наоборот, не странно… Чего только не увидишь в Париже.

       Видимо, Камилла тоже об этом подумала. Она засмеялась в воротник своего полосатого плащика и посмотрела на Эрика: как он? Эрик тоже усмехнулся в ответ: очень уж заразителен был её смех.

        Доставив Камиллу к дверям её дома, Эрик всё же попросил её помалкивать о его жилище. Никаких угроз, просто надежда на её деликатность. Он рассчитал, что такой подход более эффективен с этой девушкой, и решил рискнуть. Кроме того, вряд ли кто-нибудь поверит ей. «Всё равно никто не поверит, -  отозвалась Камилла. - И вообще, девушку украшает скромность». Она помахала рукой и скрылась в подъезде. Не обернувшись.

       Вот и ладушки.

       Вечером Эрик сидел у камина в библиотеке. Всё было по-прежнему. Наконец-то.

      Он играл на органе дольше обычного.

      А теперь просто сидел, не читал, просто смотрел в огонь. Уже долго. Отдыхал. Ощущение тоскливой тяжести ушло, он снова был один. Это было хорошо, потому что привычно, он приспособился к этому. Как бы там ни было, он к этому приспособился.

     Эрик налил себе вина, откинул голову на спинку кресла. В камине тлели угли, перебегали огоньки, создавались и рушились призрачные замки и соборы. Руки спокойно лежали на подлокотниках.

Как благотворно это ощущение пустоты, абсолютной отстраненности от всего, независимости. Она досталась ему дорогой ценой, но того стоила. Это понимаешь не сразу, сначала боль не даёт понять, как это правильно: не зависеть ни от кого, в первую очередь от себя, своих страстей. Осознаешь только потом, когда вся эта душераздирающая суета остаётся за чертой жизни.

Когда всё выгорает, как вот эти угли в камине.

Жизель мертва. Девочка ошибалась. То, что умерло – умерло навсегда. И это правильно. Только пепел остаётся.

Он опустил глаза на широкий рукав своего халата. Длинными нервными пальцами левой руки Эрик прикоснулся к маленькому вышитому павлину, держащему в клюве змею. Обвёл рисунок по контуру указательным пальцем. И ещё раз. Всё. Пора идти спать.

       Эрик вошёл в чёрную комнату, постоял, глядя на предмет, в котором спал на протяжении многих последних лет. Пожал плечами и решительно вернулся в библиотеку. Выдвинул небольшую кушетку, стоявшую у стены слева от камина, на середину комнаты, оценивающе посмотрел на неё и приставил к изножию кресло. Вытянулся на импровизированном ложе, закинув руки за голову. Немного коротковато, но ничего. Просто ему так захотелось. Эрик ничего не делает, принуждая себя. Пока хотелось – спал в цитадели Вечности. Захотелось как-то иначе - что ж, он волен поступать так, как ему заблагорассудится. Он вполне самодостаточен. Просто - захотелось.

***