ГЛАВА 12.

         Достойный Аслан-бек, сидя в кресле, оглядывался по сторонам.

         В маленькой гостиной изменилось почти всё. От нового глубокого кресла, в котором сидел Аслан, до ковров на полу. Всё дышало изяществом, все вещи, хоть и новые, создавали необыкновенно уютную атмосферу, словно ты пришел к себе домой. Повсюду стояли цветы и тропические растения в кадках.

         Аслан-бек наклонился над маленьким столиком в стиле «ампир», около которого он сидел, и взял с него веер, маленький черный шелковый веер. Шелк хранил запах духов Камиллы, и достойный Аслан-бек, прикрыв глаза, вдохнул его. Дивно воистину. Ничто так не действует на человека, как запах. Духи Камиллы напоминали Аслану о дыхании темного ночного ветра, влетавшего в раскрытое окно из его сада, там, в Персии, легко вздувавшего воздушную занавеску.

       - Я рада, что вы зашли, - донесся до него голос Камиллы. Словно она сама вошла к нему из сада, неся в руках поднос с гроздьями черного винограда и кровавым гранатом. – Вам нравится мой веер?

       Аслан-бек открыл глаза и вскочил.

       До чего же она хороша!  Будто ещё красивее стала за последнее время. О Аллах!

       Он взял её руки в свои и склонился, прижимаясь губами к  нежной душистой коже.

       - Как вы прелестны, Милла-джан, - вырвалось у Аслана. Он никогда раньше не называл девушку так, но воспоминания, рожденные запахом, и переживания последних дней соединившись, заставили его язык, против его воли, произнести её имя на такой нефранцузский манер.

        Девушка взглянула на него немного удивленно и улыбнулась.

        - Садитесь, господин Аслан, и давайте поговорим. Последние дни были такими сумасшедшими, что мне кажется: мы сто лет не виделись.

         - А я надеялся, что вы не откажетесь поужинать со мной, - огорчился Аслан-бек. – Хотел пригласить вас на Бульвары или ещё куда-нибудь, если вы хотите. Прогулялись бы. Погода тихая, ясная. Сегодня у вас нет спектакля, я знаю.

         - И всё-то все про меня знают, - засмеялась Камилла. – Хорошо, может быть, немного попозже. А сейчас я хочу показать вам мой новый репетиционный зал. Пойдемте.

        С этими словами она увлекла Аслан-бека в прихожую, а оттуда на лестничную площадку.

         Аслан-бек покорно полез за Камиллой по узким ступенькам в мансарду.

         Здесь было пусто и потому просторно. Тусклый серый свет парижского зимнего дня проникал через покатую стеклянную крышу мансарды. Стена, противоположная стеклянной, была уже целиком зеркальной. Камилла не любила терять время зря. В углу топилась маленькая черная печка, в другом углу стояла кушетка, покрытая ярким полосатым ковром. Вот и вся обстановка.

         Камилла покружилась по комнате.

         - Отлично, правда? Всё, кроме зеркал, осталось от художника.

         Аслан посмотрел на её довольное лицо.

         - Камилла, а вы здесь не замерзнете?

         - Ещё слишком жарко будет. Если бы вы танцевали, мсье Аслан, то не задавали таких вопросов. Это художник, бедняжка, замерзал за своим мольбертом. Никакого движения – шаг от мольберта, шаг к мольберту, вот и всё. Я иногда встречала его на лестнице, зимой он напоминал голубую сосульку, и я ему советовала регулярно делать перерывы и танцевать джигу.

          Аслан неожиданно заинтересовался. Камилла умела забавно говорить о самых банальных вещах. Аслану это очень нравилось.

          - И что?

          - Он не послушался меня, - вздохнула балерина, - и вот вам результат. Постоянный насморк, кашель, который был слышен у меня в квартире. И этим своим насморочным голосом он ещё просил меня попозировать ему. Говорил, что мечтает «изучить пластику человеческих движений, воплощенных в отточенной квинтэссенции балетных поз».

          - Вы позировали? – насупился Аслан. Натурщица для художников, это, по его понятиям, непристойное занятие для порядочной женщины, всё равно, что кокотка.

          - Нет, - Камилла, положив руку на круглую палку балетного станка, укрепленного вдоль стены, гибко склонялась и выпрямлялась. – Я побоялась, что если буду стоять неподвижно, то названием картины, написанной с меня, будет что-нибудь вроде «Голубая танцовщица» или «Ледовые фантазии». Но хватит смеяться над бедным художником. Меня эта мансарда вполне устраивает. Конечно, лучше было бы, если б все четыре стены были зеркальными. Но где такое найдешь? – она бросила быстрый взгляд на Аслан-бека, оставшийся им незамеченным. – Вы видели у кого-нибудь в обычной парижской квартире целиком зеркальную комнату?

      Аслан-бек заметно содрогнулся.

      Интересно, что такого страшного в зеркальной комнате Эрика? Ладно, пора выяснить всё. Она и так непростительно отвлеклась, запустила этот вопрос. Давно надо было расспросить Аслана об Эрике.

      Конечно, она была страшно занята, да и в какой-то момент ей показалось, что Эрик, хоть и называли его торжественно Призраком Оперы, был, всё-таки, просто одним из чудаков, нашедших себе приют и жилище в Гранд Опера. Вроде тех старичков-актеров, живущих себе безвылазно в удаленных закоулках театра.

      Эрудированный чудак-отшельник. Который, к тому же, не проявил к ней никакого внимания… Это скучно и неинтересно.

      Но крысы дали новый толчок её размышлениям. Крысы, повинующиеся некоему таинственному персонажу, это вам уже не скучно. А детектива Фонтейн надо только заинтриговать. Дальше он будет действовать самостоятельно.

      Не дожидаясь ответа, Камилла оставила экзерсисы и порхнула на кушетку. Сделала приглашающий жест рукой, непринужденно скрестила ножки.

      Аслан-бек неуверенно присел подле неё.

      Камилла хорошо помнила его манеру отпираться до последнего, но теперь она знала, чего он боится. Главное – ошеломить, и не упускать инициативы.

      - А вы давно видели Эрика? – небрежно спросила м-ль Фонтейн. И продолжила, не давая жертве опомниться. – Передайте ему, что я не сержусь за эту шутку с крысами. Но вы могли бы меня предупредить.

     Эффект оказался ошеломляющим. Аслан-бек побледнел, потом покраснел. Потом опять побледнел. Видя, как он меняет цвета, Камилла даже встревожилась. Но она недооценила закалки бывшего начальника тайной персидской полиции. Волевым усилием взяв себя в руки, мужественный Аслан-бек твердо произнес:

     - Кого? Я не знаю никакого Эрика, - на последнем слове он сглотнул, что несколько снизило впечатление непреклонной уверенности.

     Камилла нетерпеливо покачала головой. Чудак, и зачем он упрямится. Только время теряем.

     - Ну, хватит играть со мной, мсье Аслан. Вы сами упоминали его имя в связи с Призраком Оперы. И не один раз, - она заметила, как метнулись глаза мсье Перса. Он явно старался припомнить, когда и где. Придется уточнять. – Помните, как вы испугались, когда я хотела переплыть озеро? Вот тогда вы и упомянули имя Эрик в первый раз.

      Аслан в отчаянии закрыл один глаз. И почему он, старый ишак, надеялся, что девушка не заметила его оплошности?

      - А потом мне пришлось спускаться вниз, в декорационные мастерские, и в задумчивости я оказалась на берегу подземного озера.  «Что-то я не то выдумываю. Как, черт побери, можно в задумчивости спуститься через весь этот лабиринт на семнадцать этажей вниз и не заметить этого?» И я увидела, что к лодке подходит высокий человек в длинном черном плаще и широкополой шляпе. Он прыгнул в лодку и стал выгребать на середину озера. Я окликнула его, он обернулся, и я увидела его глаза. Они светились ярким золотистым блеском. И ещё я заметила, что он носит на лице белую маску.

       Камилла перевела дух. Врать, оказывается, довольно просто. Нехорошо, конечно, она не любила врать и по возможности избегала этого, но тут это не вранье, а стратегическая хитрость.

      Аслан напряженно и мрачно буравил её взглядом.

      - Кстати, Мэг, встретившая так называемого крысолова, который, как говорят, и привел всех этих грызунов на сцену, утверждает, что у того светились глаза. Разве так просто сложить два и два, мсье Аслан? Я умею считать больше, чем до двух.

      - Что сделал человек в маске, там, на озере? – глухо спросил  Аслан.

      Уж если врать, так не останавливаясь. И до конца.

      - Я спросила у него, кто он, - быстро сказала Камилла, - и он мне ответил, что он – Призрак Оперы.

      Аслан-бек молчал, тяжело дыша.

      - Расскажите мне о нём поподробнее. Вы видите, мы с ним всё равно, что знакомы, - Камилла заглянула Аслану в лицо. Молчит. Придется пустить в ход последний аргумент. – Хорошо, не хотите, не надо! Я сама у него спрошу. Переплыву через озеро и постучусь в его дверь. Раз он мне представился, значит, он не против со мной познакомиться. «О Боже, что за чушь я несу!» И вообще, раз вы не хотите мне ничего объяснить, я вправе потребовать объяснения у него! Вы чуть не сорвали мой дебют. Знаете, как я переволновалась!

      На глазах бедняжки появились слезы. И слезы были непритворными. Вызвать их не составило труда. Во-первых, она представила весь ополчившийся на неё мир: те, к кому она хорошо относится, строят козни, интригуют, насылают на неё кошмарных крыс; и ей стало ужасно жаль себя – такую беззащитную и одинокую. Во-вторых, это были слезы досады на упрямого Аслана.

     На Аслан-бека же это функциональное явление на лице Камиллы произвело огромное впечатление. До сего момента он ни разу не видел девушку плачущей, да и сам почтенный Аслан-бек, как оказалось, принадлежал к той категории мужчин, которые совершенно теряются при виде женских слез.

     Он дрогнул.

     И сдался.

     Вот так, в маленькой пустой мансарде, в бледном рассеянном свете угасающего зимнего дня, Камилла Фонтейн узнала, наконец, странную и печальную историю Призрака Оперы.

      То, что история эта прежде всего печальная, девушка поняла сразу, хотя Аслан-бек рассказывал, больше педалируя  её криминально-авантюрный аспект. Но чуткая Камилла сразу ухватила суть, почувствовала, что за трактовкой Аслана кроется нечто более сложное и неоднозначное. И трагическое.

       В изложении Аслан-бека, к тому же, на первый план выходило, прежде всего, его деятельное участие и моральное превосходство.

       Кое-что, о чем Камилла догадывалась, нашло подтверждение. А что-то явилось для неё полной неожиданностью.

       А поведал Аслан-бек следующее.

       - Призрак Оперы – человек, Камилла. Вы правильно догадались. Его имя Эрик, и это всё, что известно о его имени. Я знаю его давно, тропы, которыми Аллах ведет людей, подчас причудливы и, на первый взгляд, случайны. Понять причину причин не дано простому человеку. Так я до сих пор не знаю, случайно ли пересеклись наши пути. Когда я вновь встретил его здесь, в Париже, я подумал, что вижу здесь предопределенность. Всего я не могу рассказать вам, Камилла, это и не нужно. Вы должны узнать одно, и главное. Эрик не желает человеческого общества. Он не желает, чтобы ему докучали. Он охраняет своё одиночество и, подчас, жестокими способами охраняет. Эрик не ведает жалости и презирает род человеческий. Это не мои слова, так он называет людей – «род человеческий», с пренебрежением. Он считает себя вправе применять любые, вы понимаете, любые методы, чтобы не допустить никого в свою мрачную обитель. Он дьявольски изобретателен, нет пределов его зловещей фантазии. Поверьте, Камилла, когда я всеми силами старался предостеречь вас, умерить ваше любопытство, я в полной мере осознавал, какая грозная опасность таится в любой попытке приблизиться к тайне Эрика. И я ужасался, потому что на опыте, о, на горьком опыте, убедился, как ужасны последствия такого любопытства. Все подходы к его дому, там, на другой стороне подземного озера, уснащены смертоносными ловушками. Я когда-то испытал на себе их действие, и не только я. И если мне удалось чудом уцелеть, то о нескольких жертвах я знаю точно. Помните смерть графа де Шаньи, которая так взволновала аристократических обитателей  предместья Сен-Жермен  более года назад? Конечно, помните, вы упоминали об этом. Смерть эта произошла при исключительно неясных обстоятельствах, и расследование ничего не дало. Так она и числится несчастным случаем. Теперь вы понимаете, Камилла, почему я так испугался, услышав о ваших намерениях исследовать подземное озеро. Только страх за вас, за вашу жизнь, именно жизнь, я не преувеличиваю, заставил меня начать свой рассказ сейчас. Хотя я уже пожалел об этом. Но вы так упрямы, Камилла! Я понял, что если я продолжу просто пугать вас, ничего не объяснив, вы будете упорствовать и можете предпринять попытку, о которой говорили. Роковую попытку.

     - Но раз вы спаслись, мсье Аслан, - прервала его Камилла, - значит, не так всё опасно.

     «Ничего нового я пока не узнала. Меня саму спас Эрик, а как было с Асланом, интересно?»

     - Я спасся только потому, что Эрик узнал меня и вытащил из воды в тот момент, когда я, увлекаемый на дно его чудовищным механизмом, уже прощался с жизнью, - поведал Аслан.

     «Жестокий Эрик с завидным постоянством спасает назойливых любопытных, тех, против кого он, собственно, и возводил свои препоны».

      - О жестокости и коварстве Эрика я многое мог бы рассказать вам, Камилла. Но это чересчур мрачная тема для девичьих ушей. Достаточно будет только упомянуть, что в течение многих месяцев Эрик служил в Персии при дворе пресветлого шахиншаха Назр-эд-Дина, да дарует Аллах ему долгих лет жизни, и за это время совершил немало страшных преступлений, так как понятия добра и зла ему не ведомы. Он участвовал в нескольких дерзких политических убийствах, с изобретательностью и хладнокровием выполняя секретные поручения шаха. Устранение эмира Афганистана, воевавшего в то время с Империей, на его счету.

      «А как, интересно, обстоят дела с понятиями добра и зла у пресветлого шаха, чьи приказы исполнял Эрик? Хотя ответ на такой вопрос известен – политическая необходимость, дорогая».

      - Скажите, мсье Аслан, а чем вы занимались в Персии? Я знаю, что вы тоже служили при дворе шахиншаха, вы как-то упомянули об этом. Вы такой осведомленный, вероятно, вы занимали какой-то важный пост, раз знаете, кому пресветлый шахиншах поручал секретные миссии, - Камилла невинно заглянула в лицо Аслан-беку.

      - Я служил начальником тайной полиции Мазандерана, - нехотя ответил Аслан-бек.

      «Ого, я не сильна в реалиях политической жизни Персии, но кое-что знаю о методах работы тайной полиции во Франции. А как говаривал моей бабушке майор Жюно, Восток – дело тонкое. Все хитрости и изощренности Европы надо умножать на пятнадцать, когда дело идет о Востоке. А он, как-никак, несколько лет провел в Персии, преподавая в этом самом медресе, кажется, я правильно запомнила название учебного заведения…»

      - …и именно я привез Эрика в Персию с нижегородской ярмарки, - продолжал между тем Аслан-бек. Камилла поняла, что отвлеклась и что-то пропустила, но, скорее всего, немного. – Поэтому именно мне пресветлый шах поручил приглядывать за ним.

      - Но почему с ярмарки? – недоуменно спросила Камилла. - Странное место для подбора шахских доверенных лиц. И где это – ни-же-го-род-ска-я?

      - Нижний Новгород – город в России, дорогая Камилла. Расположен на перепутье торговых и транспортных путей из Азии в Европу. Там проводится одна из крупнейших на юге Европы ярмарок. Эрик был весьма известной личностью там, его жуткая слава вовсю гремела, распространяемая торговцами, увозимая их караванами вместе с товарами, приобретенными на ярмарке, далеко в пределы Азии. Именно таким образом слухи и легенды о нем достигли стен Мазандеранского дворца. В дворцовых гаремах скучно, Камилла, главное развлечение там – новости, доставляемые  караванами. Одной из моих обязанностей был отбор и фильтрация слухов и рассказов торговцев, которые могли быть достаточно интересны для любимой фаворитки шахиншаха, томившейся от скуки во дворце. Один торговец мехами, направлявшийся в Самарканд из Нижнего Новгорода, рассказывал в караван-сарае о чудесах, увиденных им под пологом шатра Эрика на ярмарке…

      - Что такого жуткого делал Эрик на ярмарке? - вновь перебила Камилла. – Вы так и не объяснили.

      - Эрик был непревзойденным фокусником, жонглером, гадальщиком и чревовещателем. Кроме того, у него дивный, необыкновенный голос, он пел, как никто в мире, - Аслан замолчал, словно вспоминая, потом встряхнулся и продолжил. – Своим голосом он мог творить чудеса, людей завораживало его пение, подчиняло себе… Его пение слушатели, даже невежественный  ярмарочный сброд, называли ангельским. И я, услышав его впервые, подумал – вот поёт ангел Израфель… И контраст, когда он снимал маску, был ошеломляющим и воистину жутким…

       - Что у него под маской? – прошептала Камилла. Оттенок, с которым Аслан произнес последнюю фразу, произвел на неё впечатление, и она не спросила, кто такой ангел Израфель.

       - Словами этого не описать, но не дай вам Аллах увидеть этот кошмар, - голос Аслана был очень серьезен, - я только намекну вам. В детстве, убежав из дома, Эрик прошел с цыганами, от ярмарки к ярмарке, почти всю Европу. И на этих ярмарках его показывали в клетке как «живого мертвеца». Лицо Эрика – лик смерти.

        «Бедный Эрик, - только и подумала Камилла, - понятно, что он не жаждет человеческого общества. Общество тоже, видимо, не жаждет».

        - Так вот, - возобновил повествование Аслан, - торговца доставили ко мне, я допросил его и счел, что рассказ его развлечет маленькую фаворитку шаха. И действительно, послушав в течение нескольких дней рассказы торговца, она так заинтересовалась необыкновенными чудесами, приписываемыми чужеземному кудеснику, что донимала шаха до тех пор, пока владыка правоверных не призвал меня и не повелел найти Эрика и привезти его во дворец. Что я, с присущей мне ловкостью и расторопностью, выполнил, - скромно добавил дарога. Глянул на девушку и продолжил:

       - Эрик произвел большое впечатление при дворе и очень быстро завоевал такое доверие шаха, что стал оказывать влияние на многие внутренние и внешние дела, как говорится «делал погоду» при дворе.

         Естественно, зная людей, легко представить, насколько такое положение дел стало раздражать и беспокоить тех, кто сам хотел пользоваться или пользовался до того, этой привилегией. А когда Эрик по повелению шахиншаха приступил к строительству нового дворца и стал надолго отлучаться, покидая двор для руководства постройкой, этим немедленно воспользовались его недоброжелатели.

       - Постойте, Аслан, - остановила рассказчика Камилла, - я не знаю, чем руководствуются в Персии, приглашая архитектора, но во Франции обычно строительство дворцов не поручают ярмарочным фокусникам. И чревовещание мало помогает при строительстве. Извините, но не принимаете ли вы меня за легковерную дурочку?

       Бывший начальник государственной полиции покачал головой.

       - Выслушайте меня, не перебивая, Камилла, я постараюсь все вам объяснить. У Эрика имелись и в архитектуре совершенно оригинальные идеи. Он упоминал как-то в разговоре со мной, что обучался мастерству, только я не помню, где именно. Может быть, он и не называл места, не помню. Но владел он искусством профессионально. И совместил при этом все свои таланты. Он проектировал грандиозное здание, как свои шкатулки фокусника с секретами. Великий шахиншах хотел иметь дворец, равного которому нет нигде в мире. Он желал превзойти всех земных владык, и Эрик построил такой дворец. Дворец был наполнен секретными коридорами, о существовании коих никто не подозревал, тайными комнатами, в которых шах исчезал незамеченным и появлялся неожиданно. Шепотом произнесенное слово оказывалось слышным в другом зале, передаваемое посредством эха. А люки-ловушки… Недаром Эрика у нас во дворце называли «мастером ловушек». Его изощренная фантазия была безгранична. Во дворце, необыкновенно красивом и гармоничном с фасада, никогда нельзя было понять, где ты находишься. «Дворец иллюзий» - вот как можно было назвать его.

       - Здорово! - восхищенно выдохнула Камилла.

       Аслан-бек осекся, глянул на неё и, судя по всему, что-то в выражении её лица ему не понравилось, так как он счел нужным пояснить:

       - Многие из этих ухищрений послужили причиной трагедий, даже кровавых драм, разыгравшихся вследствие неосторожно произнесенного слова. А «комната пыток», никогда не пустовавшая во дворце… Её тоже придумал Эрик, это самое любопытное, но и самое ужасное его изобретение. Он до этого очень удачно веселил фаворитку своими фокусами и умениями, особенно развлекали её поединки, устраиваемые в замкнутом дворике, где против Эрика, безоружного, имеющего в своем распоряжении только удавку, выставляли вооруженного мечом и кинжалом, либо копьем противника, как правило – преступника, которому нечего было терять. Заканчивались эти поединки неизменно быстро и с одним результатом: Эрик делал одно точное неуловимое движение и, затянув петлю на шее противника, подтаскивал тело под балкон, с которого наблюдала за боем фаворитка шаха. Но, в конце концов, это развлечение ей прискучило, и она потребовала, чтобы Эрик придумал что-нибудь новенькое и позанятнее. И он придумал «комнату пыток». Обычно в эту комнату бросали приговоренных к смерти, хотя маленькая фаворитка шаха часто использовала её для своих развлечений, подвергая мучениям совершенно невинных жертв. Доведенному до безумия всё нарастающей жарой и ослепленному потоками безжалостного света, в ужасе внимающему рычанию диких зверей, крадущихся к нему меж деревьев (Эрик всё это имитировал с изобретательностью, внушенной шайтаном), посетителю «комнаты пыток» милостиво предоставлялась возможность покончить с собой. Для этой цели в зеркальной камере оставлялась «пунджабская удавка», веревка, сплетенная из кошачьих кишок, со скользящей петлей на конце. Немало жертв нашло свою погибель, повесившись на ужасном железном дереве.

       «Ну и нравы в Персии. Значит, вот что такое эта зеркальная комната, а я-то, идиотка, решила, что это танцкласс. То-то, поди, Эрик надо мной смеялся… Хотя он не смеялся, а выволок меня оттуда, как коршун… А хороши же фаворитки у шаха! Это персидские одалиски так развлекаются, значит! Интересно, что Аслан считает такие увеселения дикой бабы в порядке вещей, а Эрика - ответственным за всё».

       - Я вижу, вы поражены, дорогая, но это лишь малая толика злодейских преступлений, о которых я мог бы вам поведать, если бы не желал пощадить вашу нежную натуру, - продолжал экс-начальник шахской полиции, увлекаясь.

       Камилле не хотелось его разочаровывать, но нежная натура взяла верх, и она наивно спросила:

       - Вы имеете в виду любимую шахскую фаворитку и шахиншаха? Действительно, ужас какой!

       Бывший страж порядка оторопело взглянул на неё.

       - Что вы, Камилла, Аллах с вами! Я говорю об Эрике… - тут Аслан заторопился, видимо сообразив, что скользкая тема восточных реалий не находит должного понимания слушательницы, и постарался закруглить повествование. – В конце концов, Эрику пришлось бежать из Персии, так как шах сначала принял решение выколоть ему глаза, дабы он не мог более построить подобный замечательный дворец никакому иному владыке, но потом, усомнившись, что мера эта будет радикальной, повелел убить Эрика и всех рабочих, занятых в постройке дворца.

       Вот тут Камилла действительно открыла рот.

       Её поразили не только особенности восточной психологии второй половины девятнадцатого века, но и то спокойствие и обыденность тона, с которым Аслан-бек упомянул об этом. Ей пришло в голову, что она, в действительности, совершенно не знала человека, чьи ухаживания она принимала, с которым мило кокетничала в парижской Гранд Опера. Этот немолодой мужчина прожил большую часть своей жизни в стране, где людьми руководили совсем другие законы, управляла иная, полностью отличная мораль, поступки, в сущности, определялись и объяснялись непонятным ей, француженке Камилле, мировоззрением.

       Сердце её кольнуло.

       «Боже мой, как просто, - подумала она, - если у Эрика такое неописуемо кошмарное лицо, и у него только и есть, что его золотистые глаза, то какое же свинство лишать его и их!»

       Почему-то это более всего задело её, показалось чудовищно несправедливым.

      - Привести приговор в исполнение было поручено мне, - неожиданно прозвучали спокойные слова Аслана, и девушка непроизвольно откинулась на спинку кушетки, прижав руки к груди.

      - Но вы не… - она осеклась.

      - Нет, - медленно, как-то неуверенно проговорил Аслан, - я дал Эрику возможность бежать. Когда-то Эрик предсказал мне… неважно, он предсказал мне две вещи, два события. Одно уже случилось, другое ещё нет…

       - И эти предсказания связаны…

       - Нет, - решительно ответил Аслан-бек, тряхнув головой, - Эрик в своё время оказал мне не одну услугу, и очень важную для меня, я не мог поступить иначе.

       - Поэтому вы и вынуждены были переехать в Париж, - догадалась Камилла.

       - Я должен был поплатиться головой, - просто ответил Аслан, - но, к счастью, отряд, посланный в погоню за беглецом, обнаружил на берегу Каспийского моря труп, изъеденный морскими рыбами и исклеванный птицами. Он был одет в одежду Эрика, и его сочли Эриком. Думаю, что это он и устроил, чтобы замести следы. Поскольку, так или иначе, приговоренный к смерти оказался мертв, голова моя уцелела. Но я  лишился доверия, имущество моё было секвестровано, а я отправлен в ссылку… хотя здесь, в Париже, казна продолжает выплачивать мне небольшую пенсию, - добавил он, взглянув на девушку.

       Поймав её сочувствующий и вопросительный взгляд, он пояснил:

       - Я принадлежу к царскому роду, одной из младших ветвей. В Персии сложная система династических связей. Что касается Эрика, то он через Малую Азию добрался до Константинополя, где поступил на службу к султану. Я узнал об этом позже, когда встретил его в Париже. Случайно.

       В комнате темнело. Аслан-бек с трудом различал лицо Камиллы, сидящей спиной к стеклянному скату мансардной крыши. Лицо её казалось голубоватым, черты смазанными.

       - С того дня, как я встретил Эрика в Париже и выяснил, что он избрал своим местом обитания Гранд Опера, я не мог оставаться спокойным. Эрик – чересчур опасный человек, живущий вне человеческого общества и не считающий для себя необходимым подчиняться его законам. Я постоянно находился в тревожном ожидании его зловещих фокусов. И счел необходимым следить за ним. Как часто, когда в театре случалось какое-нибудь происшествие, неприятное или просто необъяснимое, когда все вокруг твердили: «Это призрак, призрак!» – я думал об Эрике.

        «Ну да, когда у Сесиль пропала пуховка для пудры, она уверяла всех, что это дело рук призрака. Что-то я сомневаюсь, что Эрик похищал пуховки и прочую парфюмерию».

        - Я чувствовал свою ответственность, так как именно я сохранил ему жизнь. И я единственный осознавал, на что способен Эрик в таком месте, как Опера!

        «Ох, Аслан! Вы, наверное, ещё осознавали, что если в вашем Тегеране прознают, что приговоренный к смерти Эрик жив до сих пор, то у вас могут быть серьезные неприятности. Пенсию уж точно отберут».

        - Вы понимаете, милая Камилла, что тревожные мысли не покидали меня. И хотя Эрик однажды торжественно объявил мне, что совершенно изменился и стал одним из самых добродетельных людей на белом свете с тех пор, как его «полюбили ради него самого», я ничуть не успокоился. Я понимал, что его надежды на любовь абсурдны, он мог только обманывать себя. И, зная Эрика, представлял, до какого глубокого и разрушительного отчаяния может довести Эрика неизбежное прозрение, и какие страшные проявления его отчаяния, когда он узнает правду, могут грозить окружающим. Поэтому…

       - Кого любил Эрик? – тихо спросила Камилла.

       - Одну певицу…

       - Кристину Дааэ?

       Аслан помялся.

       - Да, её.

       Камилла встала с кушетки и отошла к зеркалам.

       В мансарде царили сумерки, и Аслан-бек видел только силуэт, нечеткий, ускользающий, словно зыбкий призрак женщины.

- Расскажите всё, Аслан.

Аслан медлил.

- Расскажите, - повторила Камилла.

       - Он давал ей уроки пения… тайно. То есть Кристина не знала, кто говорит с ней, не видела его, только слышала голос, доносившийся словно бы из зеркала в её артистической уборной. Эрик обманул её, он сказал легковерной девушке, что он… - Аслан-бек запнулся, - что он Ангел Музыки, посланный умершим отцом Кристины, чтобы научить её петь и сделать великой певицей. Его неземной красоты голос очаровал бедняжку, и она поверила. Эрик подчинил себе её разум и волю, она была инструментом в его руках, она прекрасно пела, но трепетала при этом, не узнавая саму себя.

        Аслан опять помолчал, молчала и Камилла.

        - Я думаю, - неуверенно продолжил Аслан, - что сначала Эрик, обманывая себя, действительно хотел довольствоваться ролью тайного учителя и руководителя прекрасной певицы, но потом… потом он не справился с собой, со своим чувством… Он похитил её в свой дом за подземным озером, признался ей в своей любви, но просил взамен только иногда навещать его… и петь с ним.

        Камилла что-то прошептала.

        - Что вы сказали, Камилла? – не дождавшись ответа, рассказчик продолжил. – Я знаю, что Кристина была тронута его мольбами, хотя и разочарована, что Ангел Музыки оказался всего лишь человеком, но тут произошло одно событие, которое всё изменило. Кристина, повинуясь женскому любопытству, сорвала с Эрика его маску… После этого, конечно, все её иллюзии разлетелись в прах, так же, как напрасные надежды Эрика хоть на какую-то взаимность.

        Аслан услышал, как Камилла опять что-то прошептала, но не стал прерывать повествование.

        - Я тогда выговаривал Эрику, требовал, чтобы он отпустил Кристину Дааэ и бросил преследовать бедную девушку. В своё время я взял с него слово не совершать больше никаких преступлений, подобных тем, которые он совершал ранее, в персидский период своей жизни, и напомнил ему об этом. Но Эрик отвечал мне, что Кристина полюбила его «ради него самого», как он выражался, и приходит в его дом на озере по своей воле. Он даже мечтал о свадьбе, бедный безумец, венчании в церкви Мадлен, сочинял свадебную мессу… Я считаю, что он был совершенно безумен в то время, не осознавая реальности. Разумеется, вы понимаете, что взаимоотношения Эрика и Кристины интересовали меня не в силу извращенного любопытства, а потому, что я хорошо представлял себе, что может случиться, когда Эрик поймет, что Кристина не любит и не может любить его. Я же следил за ним неусыпно и старался…

       - А Кристина Дааэ совсем не любила Эрика? – задумчиво спросила Камилла.

       - Ну, что вы, Камилла, как такое возможно! – Аслан-бек даже усмехнулся. – В это время на горизонте возник виконт де Шаньи, Рауль, брат графа Филиппа, которого Кристина знавала ещё в детстве. Он питал нежные чувства к Кристине, она к нему. Хотя, по правде сказать, - Аслан-бек опять усмехнулся, но с другим выражением, - юный виконт был совершеннейший мальчишка. Избалованный, самоуверенный. Я слышал как-то, как он предъявлял Кристине претензии, словно был её мужем или признанным возлюбленным, хотя они не были ещё даже помолвлены. Мужчина не должен так делать. И слабый, трусливый. Однажды я случайно встретил их, бродящими с Кристиной по театру, где-то над сценой, и Кристина подбадривала его, уговаривала не робеть на высоте на узких мостках. А ведь мальчишка был военным моряком! Не знаю, как готовят военных моряков во Франции, но в Персии мужчина-воин никогда…

      Складывалось впечатление, что достойный Аслан-бек вкладывал в описание слабостей виконта Рауля слишком много личного, так он разгорячился.

      Впрочем, он прервал себя и вернулся к прежней теме.

      - Впрочем, это не имеет отношения к делу, но в любом случае виконт де Шаньи был… ну, вы понимаете…

      - Да, - сказала Камилла.

      - Идиллия молодых людей продолжалась под оком тирана, несколько отвлекшегося на какое-то время, так как он спешил закончить труд своей жизни, оперу «Торжествующий Дон Жуан», которую он сочинял, но идиллия их постоянно была под угрозой. И драматическая развязка не замедлила себя ждать. Я ожидал этого, будучи уверен, что Эрик, одержимый ревностью, рано или поздно выйдет из своей норы. Вы должны знать, Камилла, что пока эти двое юных влюбленных играли в жениха и невесту в верхней части Оперы, прячась от злодея, они и не подозревали, что за ними следят. Я же был, естественно, на посту, и был готов ко всему: даже убить злодея, если это потребуется, а потом отдать себя в руки правосудия и ответить за всё! Однако, до дня того самого рокового исчезновения Кристины Дааэ, которое наделало столько шума, я не видел Эрика. Утром того ужасного дня я прочитал в газете заметку, сообщающую о предстоящей свадьбе Кристины Дааэ и виконта де Шаньи. После этого у меня не осталось сомнений, что реакция Эрика последует незамедлительно. Я колебался, спрашивая себя, не лучше ли выдать монстра в руки полиции, однако, поразмыслив, решил, что такой поступок только ускорит катастрофу, вы понимаете?

       - Да, - сказала Камилла.

       - Знаете, дорогая Камилла, я был в таком мрачном настроении, когда подъезжал в тот день к Опере, что, посмотрев на громадное величественное здание, удивился в душе, что оно ещё стоит на месте. Зная Эрика, я ожидал всего самого ужасного. Правда, будучи, подобно всем жителям Востока, немного фаталистом, я вошел в театр, готовый ко всему. Нет нужды пересказывать вам, как произошло исчезновение прямо со сцены Кристины Дааэ, ведь вы знаете, не правда ли?

       - Да, - сказала Камилла.

       - Я понял, что теперь только я могу противостоять чудовищу и попытаться спасти певицу. Я не мог понять, почему Эрик затеял это всё прямо во время представления, на глазах у сотен зрителей, но очень быстро это объяснилось. Виконт Рауль рассказал, что они с Кристиной собирались убежать сразу после спектакля, карета ждала их у подъезда… Эрик, конечно, прознал об этом. В этом здании ничто не могло от него укрыться.

        - Почему? – спросила Камилла.

        - Потому, что в этом здании у Эрика была сооружена целая система ходов, потайных люков, поворачивающихся под действием противовесов зеркал и участков стены, секретных лазеек, полых кирпичей, передающих звук на значительные расстояния - да чего только и не было…

         - Каким образом Эрик мог всё это незаметно устроить? – спросила Камилла.

         - Эрик участвовал в строительстве здания Оперы. Он работал у Гарнье. Руководил постройкой фундамента и нижних уровней и делал ещё многое другое. В здании Оперы Эрику знаком каждый закоулок, каждая лестница и переход, все секретные потайные комнаты, входы и выходы.

         - Значит, тогда он и спроектировал свой дом… - задумчиво сказала Камилла.

- Верно, - подтвердил Аслан-бек, - так и было. Особенности сооружения стен и котлована, оказавшегося на пятнадцать метров ниже водоносных слоёв, залегавших в этой части Парижа, и из которых затем откачали воду, дали толчок фантазии Эрика, желавшего устроить себе такое жилище, в котором он будет надежно скрыт от людских глаз. Чтобы вода, со всех сторон окружавшая строительную площадку, не добралась до стен, служащих опорой всему сооружению, и чтобы защитить от влаги строительные леса, столярные, слесарные, художественные и прочие мастерские, был разработан проект, в соответствии с которым со всех сторон была сооружена как бы двойная оболочка, состоявшая, во-первых, из очень толстой стены, игравшей роль плотины и, во-вторых, из другой кирпичной стены, мощного слоя цемента и ещё одной стены толщиной в несколько метров. Внутри этой двойной оболочки Эрик и расположил свой тайный подземный дом. Он работал тайком, в одиночестве, когда строительство было официально приостановлено на период войны, осады Парижа и Коммуны. Уж здесь-то он чувствовал себя полностью обособленным от всего «рода человеческого». Но знаете, Камилла, я думаю, что имело значение не только это соображение. Его воображение поразили громадные подземелья театра, ведь чтобы получить представление об объёме этого гигантского котлована следует представить себе площадь Луврского дворца – и это будет его периметр, а его глубина в полтора раза превышает высоту Собора Парижской Богоматери! Титаническое организованное пространство – практически целый город-царство! Полагаю, его авантюрная натура - артистическая, надо признать, - постоянно жаждавшая чего-то фантастического и магического, взяла верх.

- Скажите, Аслан, - глаза Камиллы смотрели куда-то вдаль, - ведь всё это вам рассказал Эрик – так подробно о строительстве, и сравнения с Нотр-Дам и с городом-царством… 

         - Ну-у… да, - кивнул Аслан, и подумал, что его кивок девушка не увидела. В мансарде стало окончательно темно.

         Словно и она об этом подумала, Камилла произнесла:

         - Совсем стемнело, мсье Аслан-бек. Давайте спустимся в гостиную.

         И, не дожидаясь ответа, она вышла из мансарды.

         Аслан догнал её, уже входящей в комнату.

         Навстречу им из кухни выплыла Бернадетт и оповестила:

         - Мадмуазель Камилла, вас тут спрашивали, а я не знала, где вы. Вы же мне ничего не сказали.

         - Ничего страшного, Бернадетт. Я поднималась в мансарду. Кто меня спрашивал и зачем?

         - А я не знаю. Он не сказал.

         - Ох, ну а как он выглядел?

         Бернадетт сделала несколько волнообразных движений рукой.

         - Такой… ну, такой, черный, со спиной, - она опять произвела волнообразные движения.

         Камилла вздохнула и пожала плечами.

         - И с головой, наверное, а также ногами и руками. Ну, хорошо, идите, Бернадетт, принесите мою муфту, белую с хвостиками, - девушка обернулась к Аслан-беку. – Знаете, Аслан, я думаю, мы можем пойти прогуляться на Бульвары всё-таки. А то у меня что-то голова разболелась. И вы закончите свой рассказ, хорошо?

         Они медленно шли по Бульвару, направляясь в сторону церкви Мадлен. Вокруг кипела вечерняя парижская жизнь. Мимо тянулись вереницы фиакров. Большие, частично выступающие на тротуары, переполненные кафе выставляли своих посетителей на всеобщее обозрение. Медленно фланируя за доходящими до земли, залитыми светом окнами, они казались какими-то экзотическими рыбами в гигантских аквариумах.

        Когда они проходили мимо Американского кафе, Аслан-бек предложил своей спутнице зайти туда, но Камилла отказалась.

        Как можно было слушать подобную историю в людном, шумном, обычном месте?

        Это всё равно, что зайти сейчас в Водевиль (она глянула на освещенное гирляндами газовых рожков здание Водевиля, мимо которого они проходили) и продолжать слушать, глядя при этом на сцену, смеясь над потешными номерами. То же самое.

        Аслан-бек приближался уже к концу повествования.

        Он красочно поведал, как, прихватив с собой виконта Рауля, он пробрался к обиталищу злодея, счастливо избежав встречи с «пунджабской удавкой» Эрика, при помощи которой тот мог в два счета задушить жертву, так как в искусстве бросать это лассо Эрику не было равных.  Вообще, бывший начальник тайной Мазандеранской полиции называл Эрика в данной части своего рассказа преимущественно «злодей», «тиран», «монстр», «чудовище» и прочими устрашающими названиями. Такими же эпитетами он аттестовал его, рассказывая об их с Раулем пребывании в зеркальной «камере пыток», столь любимой шахской фавориткой.

       Тут он опять, видимо не удержавшись, упомянул о том, какую недостойную слабость выказал там благородный виконт, и даже иронически изобразил, как виконт метался, заламывая руки, вместо того, чтобы искать тайную пружину, открывающую выход, капризничал и подгонял его, Аслана, героически и методически предпринимавшего все возможные шаги к спасению.

       В противовес такому детальному рассказу о своём поведении перед лицом опасности, о том, что происходило в доме Эрика в те роковые часы, Аслан-бек рассказал довольно сдержанно. Но Камилла поняла основное: совершенно отчаявшийся Эрик, окончательно потеряв голову от любви, ревности и боли, поставил Кристине условие – либо она соглашается выйти за него замуж, либо он взрывает здание театра, во время спектакля и со всеми зрителями. А также с собой и с Кристиной.

       Камилла тихо присвистнула.

       Развязка приближалась. Эрик показал Кристине шкатулку с бронзовыми фигурками скорпиона и кузнечика, объяснив, что кузнечик соединен с адской машиной, начиненной порохом и способной поднять на воздух гигантское здание и все прилегающие к Опере кварталы, в то время как поворот скорпиона зальет порох водой, и предложил Кристине поворотом той или другой фигурки осуществить свой выбор.

«Либо свадебная месса, либо траурная", - так он сказал.

 Кристина повернула скорпиона, жертвуя собой и соглашаясь выйти за злодея, Эрик не стал взрывать, но из отверстия, поглотившего бочки с порохом, хлынула вода, заполняя камеру пыток, в которой находились Аслан-бек и Рауль. Эрик не обращал на них внимания, и они, конечно, погибли б, если бы Кристина не дала слово Эрику, поклялась Святой Троицей, что не просто выйдет за него замуж, но и согласится жить с ним, как жена, не предпринимая попыток покончить с собой. В то время как Эрик видел в ней лишь свою мертвую жену, собираясь расширить свой гроб, в котором он спал, положить между ними партитуру своего «Дон Жуана» и умереть с Кристиной вместе, женатым.

Конечно, какая же живая женщина согласится…

        Аслан смутно помнил всё, что связано с его и виконта спасением, окончательно он очнулся дома, под причитания Дариуса, хлопочущего над ним.

        Что приключилось дальше с Раулем и Кристиной, он не знал, его попытки разъяснить полиции истинную картину происшествия не увенчались успехом, ему попросту никто не поверил, и он оставил эти попытки.

А потом Эрик пришел к дароге домой и рассказал ему, как Кристина плакала с ним вместе и поцеловала его в лоб, сказав «бедный, несчастный Эрик»; и что он отпустил Кристину и Рауля, и они уехали, чтобы пожениться где-нибудь вдали от Парижа.

        - Это в нём было, добавил Аслан-бек после минутной паузы. - Было такое... я знаю, мне довелось узнать его... увидеть его однажды в таком состоянии... поэтому я понял: он дошёл до предела и был готов на всё. Тогда, давно в Персии, Эрик был способен совершить самое ужасное преступление, как он совершал их многократно, и я не сомневался, что так оно и будет, но вместо этого он пошёл на самое отчаянное самопожертвование. Да, в нём это было...

       - И Кристина уехала? – спросила Камилла. Её совершенно не заинтересовало, что за ужасное преступление готов был совершить Эрик в далёкой Персии в давние времена.

       - Да, конечно, - кивнул Аслан.

       - А Эрик?

       - Эрик взял с неё слово, что, когда он  умрет, так как он не хотел и не мог жить, Кристина приедет и похоронит его на том месте, где он… где они... в общем, около так называемого «Фонтанчика Слез», там, в подвале Оперы. И наденет ему на палец золотое кольцо, подаренное ей раньше Эриком, которое она носила и будет носить пока.

        - Откуда она могла узнать о его смерти?

        - Эрик попросил меня дать объявление в газету «Эпок». Он должен был прислать мне знак, что смерть его близка.

        Некоторое время они шли молча.

        Потом Аслан-бек добавил:

        - Я не смог спокойно ждать, пока Эрик умрет. Сердце его было разбито, но он был жив ещё, когда я пришел к нему в дом за озером.

        - Вы помогли ему, да? – Камилла замедлила шаг и остановилась, заглядывая Аслану в лицо.

        Аслану тоже пришлось остановиться.

        - Объявление в газете появилось, но Эрик не умер. Но, Камилла, он живет лишь наполовину.

        - А Кристина Дааэ пришла, как обещала, похоронить его?

        Аслан грустно покачал головой.

        - Нет, конечно, да я и не ждал этого.

        - А Эрик?

        - Мы с ним никогда не говорили на эту тему.

        Камилла отметила, что к концу истории Аслан стал называть Эрика по имени.

        У Камиллы имелся ряд вопросов, и ей очень хотелось прояснить некоторые детали, оставшиеся ей непонятными, но она вдруг почувствовала, что с неё на сегодня хватит. Слишком много всего, она не настолько вынослива. А история, выслушанная сегодня вечером… Камилла чувствовала, что последствия её могут значить для неё гораздо больше, чем просто ещё одно странное и интересное, но не имеющее к ней непосредственного отношения событие, о котором узнаёшь, изумляешься, но через некоторое время забываешь в череде своих дел.

         Надо отдышаться.

         А потом подумать.

         А ещё не плохо бы присесть.

         Так что они, в конце концов, всё же попали в ресторан. Скорее ресторанчик, но с весьма неплохой кухней.

         Изрядно проголодавшийся Аслан-бек, с пристрастием изучив меню, заказал так много всего, что Камилла удивленно подняла брови. Себе она попросила заказать бокал вина и тарталетку с ежевикой. Две тарталетки, подумав, добавила она.

         Но самое удивительное было то, что со своими несолидными тарталетками Камилла управлялась почти столько же времени, сколько её спутник со своим обильным заказом. «Какая-то я замедленная, затуманенная какая-то», - размышляла про себя Камилла, маленькими глоточками потягивая вино.

         Достойный Аслан-бек, уставший от долгой роли рассказчика, молча и быстро ел, а Камилла, тоже не испытывавшая желания болтать, задумчиво смотрела на улицу через большое окно. Как спешат парижане! И каждый сам по себе, даже, похоже, когда идут вдвоем. Всё равно, каждый прочно заключен в свой собственный, замкнутый мирок. Идут, идут и идут мимо. Кроме одного человека, стоящего напротив ресторана, так, что свет, падающий из окон, не достигает его. Просто темная, одинокая фигура. Ну вот, исчез, как это она не заметила, в какой момент. Ведь смотрела, не отрываясь. Мигнула – и нет его, словно растаял.

       Камилла перевела взгляд на своего сотрапезника. Но тот не смотрел в окно, не отвлекался.

       «Надеюсь, десерт он заказывать не станет», - испугалась Камилла. Ей всё больше хотелось домой. Забраться с ногами на кушетку. Согреться. Она почувствовала легкий озноб. Какой-то холодок, пробирающийся по спине. И смутное ощущение чего-то неправильного, тревожного.

        «Я просто устала, - подумала она, - очень устала. И история эта… Я завтра всё обдумаю, а сейчас мне нужно поскорее домой, я же не железная. На меня сегодня чересчур много шишек свалилось. Или фиников».

***