|
ГЛАВА 2.
- Правда, Сесиль? Откуда ты об этом
знаешь? - девушка, задавшая этот вопрос, внимательно смотрела на свою
собеседницу. – Кто тебе сказал?
- Реми, - кокетливо ответила Сесиль, -
ты же знаешь, он всё мне рассказывает, если я его хорошенько попрошу. А он
осведомлён о том, что происходит в Опере, лучше всех. Во всяком случае, лучше,
чем мсье Моншармен, - и говорившая весело подмигнула.
- Секретарю и полагается знать всё обо
всех и обо всём – должность такая. Это доставляет ему удовольствие. Особенно он,
правда, любит навещать больных артистов. Вернее, артисток… И вообще, сплетник
он, твой Реми! Не стоит верить всему, что он рассказывает, Сесиль.
Изящный носик мадемуазель Жамм
сморщился.
- Он настолько же мой, насколько и
твой, Камилла, - проговорила она, изображая гримаску безразличия. Но её
голубенькие глазки-незабудки искрились самодовольным лукавством. – И вообще! Я
же не попрекаю тебя твоими поклонниками. Вот сегодня я видела в театре мсье
Перса, например… А правду говорят, что у него дурной глаз?
Камилла досадливо пожала плечами. Она
терпеть не могла, когда говорили глупости: пустенькая болтовня её товарок по
балетной школе раздражала её; теперь, когда она стала корифейкой, ей так же, как
в школьном рекреационном зале, зачастую нелегко было поддерживать разговор с
другими балеринами в театре. Но за тот, без малого, год, что она из выпускницы
балетной школы Национальной Академии Музыки стала полноправным, хотя пока и не
очень заметным членом труппы Гранд Опера, Камилла вполне усвоила приёмы
разговоров и с прима-балеринами, вроде Ла Сорелли, и с кордебалетчицами.
Первых надо было молча выслушивать, кивать и
изображать на лице восхищение. Причём, очень стараться было не обязательно –
сходила даже небрежная лесть.
С остальными достаточно было делать
большие глаза, слушая постоянные излияния по поводу многочисленных любовных
романов, и в соответствующих местах произносить что-нибудь типа: «Ну, нет, вы
только подумайте!», или «А он что?.. А ты ему что?…». Таким образом, Камилле
удавалось поддерживать неплохие отношения с коллективом, не слишком глубоко
вникая во внутренние дрязги и интриги. Этим ей некогда было заниматься.
Камилла Фонтейн пришла в Гранд Опера с твердым
намерением превзойти славу Марии Тальони. Или, на худой конец, Фанни Эльслер.
Над её зеркалом в артистической уборной, которую Камилла делила с Сесиль Жамм и
Мэг Жири ("пока! только пока! это дело времени!"), гравированные портреты этих
великих танцовщиц соседствовали с портретами Луи-Антуана Дюпора, Огюста Вестриса
в роли Азаэля и, также, совершенно неожиданно, Теофиля Готье.
- Боже, Сесиль, какая ерунда! Как можно
верить в такие глупости!
- Не такие уж глупости, Мили… Ты же
сама носишь свой счастливый талисман, я же знаю, что ты его никогда не снимаешь.
И я прекрасно помню, как ты интересовалась… ну тогда… ну ты понимаешь, - Сесиль
понизила голос до зловещего шепота, - когда Кристина Дааэ исчезла… ты тогда её
всё расспрашивала…
Тут мадмуазель Жамм оглянулась по
сторонам и продолжала ещё тише:
- …о Призраке!
- Говори громко, Сесиль! Если не
стесняешься говорить чепуху, то не стесняйся делать это во всеуслышанье, - резко
оборвала подругу Камилла, - я думала, мы все переросли эти детские фантазии. В
конце концов, это всё было что-то вроде игры, которую все охотно поддерживали.
Игра в Призрака Оперы… Девчонки всегда любят повизжать и поужасаться, только
повод дай… Нет никаких призраков! И не было…
- Ой, потише, пожалуйста… - пугливо
озираясь, ныла Сесиль, - Кристина ведь и правда пропала…
- Да я уверена, она просто сбежала со
своим поклонником, виконтом де Шаньи. Или графом?.. Вы все, пустоголовые
девчонки, только об этом и мечтаете, будто ничего важнее в жизни нет, -
окончательно раздражившись, выпалила Камилла. – Курицы!.. Бестолковые курицы!
Мадмуазель Жамм обиделась. Поскольку
она знала, что сердиться ей к лицу, то, сверкнув своими прелестными глазками, а
потом прищурив их, она перешла в наступление.
- Ах, так! Конечно, ты одна у нас
умница! А, между прочим, я распрекрасно тебя видела, как ты следила за
Кристиной, даже в подвал этот жуткий ты лазила, я-то знаю! – она ехидно
наклонила голову набок, готовясь сказать нечто, долженствующее совершенно
уничтожить обидчицу, не забыв при этом бросить взгляд на своё отражение в
зеркале. – Ты ей завидовала, что не на тебя Призрак внимание обратил, что,
съела?
- Дура!
- Сама дура! Ты и сейчас туда свой нос
суёшь, Реми мне сказал: тебя видели на нижнем уровне, где-то недалеко от
подземного озера. Ты же не только умней всех, ты же самая храбрая, да?.. –
Сесиль прытко увернулась от рук Камиллы, попытавшейся дернуть её за волосы. –
Лучше своего толстого обожателя расспроси, он тебе всё про Призрака расскажет.
Реми говорил, он его лучший друг был…
И Сесиль рванула дверь гримерной,
намереваясь выскочить из комнаты. В это же мгновение дверь распахнулась, чуть не
стукнув Сесиль по лбу, и в гримерную влетела Мэг Жири. Её живые, черные, как
терновые ягоды, глаза весело блестели, смуглые щеки раскраснелись. Мэг вообще
отличалась живостью натуры, рассмешить её ничего не стоило. Вот и сейчас она
давилась от смеха.
- Представляете, Габриель, хормейстер,
налетел на меня в коридоре, и у него… - она затряслась от смеха, не в силах
продолжать, - и он… он…
Мэг упала на стул, продолжая хохотать.
Когда она смеялась, её ничуть не расхолаживали серьезные и даже мрачные лица
окружающих.
- Ну ладно, я пойду, это надолго, -
сказала Камилла, поднимаясь.
Она гордо прошествовала к двери и
вышла. Закрывая дверь, она услышала, как Мэг, перестав смеяться, спросила с
недоумением:
- Что это с ней?
***
Примерно год
назад, в одной из рецензий на очередное представление неувядаемого балета
«Гентская кружевница», поставленного ещё самим славным Альбером, возобновленным
к бенефису мадмуазель Ла Сорелли и идущим время от времени на сцене Гранд Опера,
отмечалось: «Юная выпускница Академии Музыки, мадмуазель Фонтейн
проскользнула в одну из последних сцен балета и заставила заметить себя из-за
легкости, которая её возрасту присуща, и тонкости ума, которая преждевременна».
Этот несколько двусмысленный комплимент принес свои плоды.
Камилла была быстро переведена в
корифейки и стала получать самостоятельные партии. Ребячески хрупкая с виду,
притом смелая, выносливая, ловкая, дебютантка поражала необычностью своей
техники.
«Она танцует, как хорошо воспитанный
постреленок», - гласил один отзыв.
«Её живой и капризный танец как будто отражает её характер, - говорилось в
другом. - Она напоминает бабочку, за которой едва успевает следить взгляд, и
которая ускользает в тот момент, когда вы считаете её пойманной. Нельзя пожелать
большей пылкости, живости, увлечения и правдивости пантомимы, чем та, которую
предлагает нам м-ль Фонтейн».
Что ж, комплименты были точны. Всё
сказанное соответствовало действительности. Так же, как и то, что Камилла
Фонтейн была умна.
Со страстью приступая к репетициям
новых партий, она трезво оценивала их эклектичность и беспомощность хореографии.
Танцуя в гарделевской «Обманутой служанке», она расценивала её как ступеньку к
«Жавотте» Сен-Санса, а роль в смертельно скучном романтическом балете «Нина, или
Сумасшедшая от любви» – шагом к её любимой «Жизели».
Станцевать партию Жизели было
заветной мечтой Камиллы с того самого дня, когда она впервые увидела её в
исполнении блистательной Карлотты Гризи. Среди литографий, хранящихся в
библиотеке Национальной Академии Музыки, Камилла нашла серию гравюр,
изображающих последовательно чуть не все сцены партии Жизели, на которых
изображена была дивная Гризи с её черными волосами и фиалковыми глазами.
Собственно, её покорил сюжет этого творения
композитора Адана,
сама идея, что от любви можно умереть, потрясла её девичье воображение,
а
мистический второй акт, так называемый «белый балет», где любовь торжествует над смертью, оставив за чертой
жизни месть, щемил ей сердце.
Тогда-то и появился тот самый портрет
Теофиля Готье, сначала лежавший в ящичке её комода, а теперь занявший своё место
над зеркалом в её артистической уборной.
Сегодня в Гранд Опера давали «Красавицу
спящего леса» Омера, и Камилла танцевала
pas de deux
в дивертисменте, наяду в третьем акте, и сложный
grand pas d’
action
с четырьмя кавалерами в четвертом. Балет был тяжеловесный и растянутый,
заканчивался он поздно, и Камилла очень устала. Больше всего ей сейчас хотелось
быстренько добраться до дома и поскорее лечь спать, но она помнила, что
неосмотрительно пообещала мсье Аслану поужинать с ним.
Камилла старалась держать свои обещания
– из принципа. Кроме того, мсье Аслан был самым её настойчивым поклонником.
Вообще-то говоря, он немного забавлял её, ей нравилось подшучивать над ним,
неявно, как она умела. Пожалуй, ему это даже нравилось, он снисходительно
смотрел на неё, как на шаловливое дитя, на которое нельзя обижаться; по крайней
мере, Камилла видела, что этот немолодой грузный господин всерьёз увлечен ею.
И он не был надутым снобом, как все эти
аристократы, для которых романчики с балеринами и певицами были чем-то вроде
обязательного атрибута их блестящей светской жизни.
Камилла с презрением относилась к таким
вариантам развития артистической карьеры, дав себе слово, что пробьётся без
помощи сомнительных патронов.
Хотя и отдавала себе отчёт, как это непросто…
Но любой девушке приятно, что за ней
ухаживают…
Да и было ещё одно… ещё один повод, из-за
которого она решила не отменять ужина с мсье Персом…
***
В маленьком кафе на улице Сент-Оноре,
недалеко от сите Ретиро, было шумно. Публика здесь собиралась пестрая, все
чувствовали себя свободно. Красавчики в узких брючках, художники в широкополых
шляпах, добропорядочные буржуа, натурщицы и натурщики, одинокие дамы –
последовательницы Сафо, светские господа, сопровождавшие актрис: всё здесь
перемешивалось. Камилла потому и предпочитала бывать тут. Она –
представительница богемы, мсье Аслан - вполне респектабельный господин: все на
своих местах. Кроме того, она очень любила наблюдать за людьми, а здесь
собирались интересные образчики различных слоёв общества. И цены здесь были
умеренные. Камилла знала, что мсье Аслан отнюдь не Крёз, и не собиралась ставить
его в неудобное положение.
Камилла, быстро подмечавшая всё
смешное, к чужим слабостям, тем не менее, относилась снисходительно. Она сразу
угадала в своём кавалере чревоугодника по натуре, чьи пристрастия
корректировались только состоянием его финансов, и лукаво посмеивалась над ним,
называя мсье Аслана «таким же гурманом, как кошка епископа». Тот лишь улыбался в
свои пышные, черные усы, которыми очень гордился.
Эти усы, честно говоря, не давали
Камилле покоя. Глядя на них, она пыталась представить себе, каково это –
целоваться с настолько усатым мужчиной. И давала себе обещание: никогда
не соглашаться на подобного рода эксперименты. Наверное, это было бы ужасно
смешно!
Почтенному Аслан-беку и в голову не приходило,
что предмет его гордости может вызвать у женщины такую реакцию; он был уверен,
что прекрасная Камилла смотрит на них с восторгом…
Так этот вопрос и оставался пока невыясненным.
Самое большее, что позволяла Камилла – это дать поцеловать себе руку. Но как раз
сегодня дарога собирался поставить вопрос ребром!
Во время ужина он несколько раз
пытался погладить маленькую руку девушки и взять её за локоток, но та грациозно
и словно бы невзначай уклонялась от этой процедуры.
Несмотря на усталость после спектакля,
юная балерина была весёлой и оживленной, шутила и с присущим ей небрежным
артистизмом, просто очаровывавшим дарогу, передразнивала манеры некоторых
посетителей кафе, показавшихся ей забавными. Аслан-беку оставалось только
надеяться, что его этой чаровнице никогда не приходило в голову изображать…
Наивный, как он ошибался…
Наконец за десертом, взглянув на
окончательно размягченного её обществом кавалера, м-ль Камилла решила, что уже
пора…
- Кстати, - небрежно начала она, - вы
что-то последнее время не часто бываете в Опере, мсье Аслан.
- Вы знаете, Камилла, что я стараюсь
бывать на всех ваших спектаклях, - серьезно ответил её спутник, - когда мне это
не удаётся, как на прошлой неделе, я чувствую себя несправедливо наказанным.
Рад, что вы замечаете моё отсутствие. Это вселяет в меня надежду…
Камилла поспешно переменила скользкую
тему.
- Я только хотела рассказать вам
театральные новости, которых вы, наверное, ещё не слышали, поскольку всё
происходило на днях. Вчера Сесиль Жамм получила «вторую танцовщицу», и мне,
наверное, тоже скоро дадут: об этом мне шепнул по секрету администратор мсье
Мерсье. Мадмуазель Сорелли добивается второго бенефиса, за неё очень хлопочет
её нынешний покровитель, маркиз Латур-Ивелен, ну тот, что заменил графа де
Шаньи, когда тот умер.
Зоркая девица заметила, как что-то
мелькнуло в зеленоватых глазах слушавшего её поклонника. Она продолжала:
- Вы, конечно, помните это таинственное
происшествие? Правду тогда говорили, что оно было как-то связано с исчезновением
певицы Кристины Дааэ? – Камилла из-под полуопущенных ресниц следила за
выражением лица своего собеседника (все девушки в совершенстве владеют этим
искусством, особенно в Опере), и выражение это оправдывало её ожидания. – А ещё
говорили, что это не было несчастным случаем, что тут заварилась какая-то
загадочная и ужасная история с участием, - она помедлила, - некоего призрака!…
«Точно, дурочка Сесиль была права, -
подумала Камилла, наблюдая за изменившимся лицом мсье Аслана. - Об заклад бьюсь,
он что-то знает. Никогда не видела у него такого выражения».
- Неужели такая умная девушка, как вы,
Камилла, верите в призраков? – медленно проговорил дарога. – Никогда бы не
подумал про вас!
Камилла кокетливо пожала плечиками.
- Я вовсе не такая уж умная, мсье… И
вообще, это вовсе не такой уж комплимент для девушки - назвать её умной. Это
значит, что её нельзя назвать красивой!.. Я могу обидеться на вас…
- Не обижайтесь, Камилла… - всё также
медленно, словно он что-то обдумывал, прикидывал, как лучше ответить, продолжил
Аслан-бек, - никакого призрака, конечно, не было. Была просто цепочка
случайностей, которые, соединившись, привели к трагическому финалу. Почему вы
так интересуетесь этой старой историей? Она не заслуживает вашего внимания.
- Мне просто интересно, я с детства
любила читать истории про таинственные происшествия и загадочные преступления,
мсье Аслан, - ответила Камилла, не погрешив против истины.
Мать Камиллы… впрочем, не стоит сейчас
углубляться в эту не слишком веселую историю. Достаточно сказать, что она
обожала читать и привила эту любовь своей дочери. С ранних лет, может быть даже
чересчур ранних – и даром это не прошло – Камилла начала читать книги из их
обширной библиотеки.
Она поглощала так называемые готические романы,
любимые романы матери; и, конечно, знаменитый «Мельмот-Скиталец» Метьюрена стал
её настольной книгой. Потом к ним прибавились «Мемуары» Видока и бальзаковский
«Блеск и нищета куртизанок» - роман, возможно, не совсем подходящий для
барышень, но так уж получилось. Камилла зачитывалась им, вполне естественно
перейдя к Полю Февалю, Габорио и американцу Эдгару Аллану По.
Сыщик-любитель Шарль Дюпен стал, на некоторое
время, образцом для подражания для впечатлительной девицы.
«Ну, и что могло вырасти из такой девочки?» -
вздыхая, думала Камилла. Так они и жили, пока цепочка случайностей,
соединившись, как выразился только что её достойный кавалер… и так далее.
Сказано: не будем углубляться!.. Значит, не
будем…
- В преступлениях нет ничего
увлекательного, милая Камилла. Возможно, читать про них и интересно, но реальные
преступления совсем… неаппетитны. И почему вы думаете, что я знаю больше других?
Девушка весело рассмеялась.
- Вы всегда подбираете свои сравнения в
области гастрономии, мсье Аслан! Но мне, всё-таки, очень хотелось бы услышать
ваше мнение. Ну расскажите мне, пожалуйста, что произошло на самом деле…
И, видя, что Аслан-бек отрицательно
качает головой, Камилла поспешила добавить:
- Нет, нет, не отпирайтесь…
Сочтя, что настало время ввести в бой
тяжелую артиллерию, она нагнулась над столом, накрыла его руку своей и
продолжила:
- …Я точно знаю: вы осведомлены об этих
событиях лучше, чем кто-либо другой.
- С чего вы взяли, Камилла? – сделал
ещё одну попытку уклониться от расспросов настойчивой девицы бывший начальник
тайной полиции Мазандерана, поглядывая на маленькую ручку, лежащую на его руке.
- Секретарь дирекции мсье Реми сказал,
что вы были другом Призрака Оперы, - поставила все точки над
i
Камилла.
Но жертва ещё делала попытки
сопротивляться. Замкнутое, серьёзное выражение, появившееся на лице Аслана,
несколько озадачило Камиллу, но она не собиралась отступать. Раньше она не
получала от поклонника отказов, мсье Перс старался, по мере возможностей,
выполнять её прихоти.
- Я ничего не могу рассказать вам, не
спрашивайте меня, Камилла. Всё это сплетни, не верьте им. И сами не выдумывайте,
это вам не к лицу…
Никогда ещё её поклонник не отчитывал
её подобным образом, да и вообще не говорил с ней в таком тоне. Это задело
Камиллу. Да что он, считает её такой же дурочкой, как Сесиль Жамм?
- Я не обращаю внимания на сплетни и не
склонна культивировать пустые домыслы, мсье, - начала она с достоинством. - У
меня есть своя голова на плечах. И свои глаза, которым я доверяю. Я сама видела…
- Что вы видели? - прервал её
собеседник, подавшись вперед.
- Я сама спускалась на самый нижний
уровень и видела подземное озеро, и на берегу (Камилла с удивлением посмотрела
на руку мсье Аслана, судорожно сжавшую её запястье) я обнаружила, например,
лодку. Привязанную к кольцу, а в ней фонарь. Ясно же, что кто-то пользуется всем
этим. Фонарь был заправлен свежим маслом, - добавила она, - я проверила. Я
думаю, что владельца этих предметов следует поискать на другом берегу озера и…
Камилла замолчала, с удивлением и
некоторым испугом глядя на медленно поднимавшегося из-за стола господина Аслана.
Он нависал над ней всей своей массивной фигурой, лицо его было искажено
неподдельным волнением, глаза впились в её лицо. Голос мсье Аслана, когда он
заговорил, звучал напряженно, и первые слова, слетевшие с его губ, были
бессвязными и непонятными:
- О Аллах, так это были вы… я никогда…
хвала Аллаху, что Эрик…
Он явно делал усилия, чтобы взять себя в
руки, и, наконец, это ему удалось.
- Умоляю вас, Камилла, не приближайтесь
больше никогда к этому озеру! Слышите – никогда! Даже близко, заклинаю вас…
«Да ведь он просто испуган, - поняла
Камилла, - просто смертельно испуган».
***
После ужина в кафе на улице Сент-Оноре,
так обманувшего возлагаемые на него надежды и принесшего, вместо ожидаемых
удовольствий, новые проблемы, Аслан-бек долго обдумывал создавшееся положение.
Никакой уверенности, что мадмуазель
Камилла последует его советам, у дароги, увы, не было. Он, правда, надеялся, что
его непритворное волнение оказало на девушку должное впечатление, возможно, ему
даже удалось достаточно напугать её. Провожая юную балерину домой, Аслан
приложил для этого немало усилий, и у него были основания полагать, что он
преуспел. Камилла выглядела озадаченной и робкой, прощаясь с ним у своего дома.
Дарога мог гордиться тем, как ловко он построил свои убеждения, добившись цели,
но не объяснив ничего конкретно.
Был, правда, один досадный промах, тревоживший
его. Сорвавшееся с его губ имя Эрика… «Но вряд ли она обратила на это внимание,
- успокаивал себя Аслан-бек, - всё произошло так быстро».
Напрасно он надеялся.
Камилла сразу засекла эту деталь: у
таинственного Призрака Оперы не только было имя – Эрик, но испуганный мсье Аслан
говорил о нём в настоящем времени!
Итак, все наблюдения и умозаключения
Камиллы подтвердились, и она была довольна. Теперь оставалось увидеть эту
загадочную личность. Конечно, она не станет форсировать события: всё-таки
недаром, наверное, мсье Аслан так распереживался. Видимо, действительно, не всё
тут так просто… В общем надо всё хорошенько обдумать, но… Мадмуазель Фонтейн
любила всё доводить до конца.
Хотя Аслан-бек и старался себя всячески
успокоить, тревога, тем не менее, не покидала его. В ушах его звучали слова
Эрика: «Я вынужден усилить меры безопасности».
Поэтому дарога старался бывать в Опере
как можно чаще. Он преданно высиживал на всех репетициях, бродил по коридорам
близ артистической уборной предмета своих воздыханий и исподволь наводил
справки. То, что он видел и слышал, могло, казалось, его полностью успокоить.
М-ль Камилла вела себя, как ни в чём не бывало, больше не заводила разговоров о
таинственных происшествиях, ни разу не задала рокового вопроса «кто такой
Эрик?» Похоже, это её больше не интересовало.
И из наведенных справок явствовало, что никто не
видел не только никаких таинственных личностей, шаставших по Опере, но, так же,
и никаких любопытных барышень, бродивших в неположенных местах и спускавшихся на
нижние этажи здания.
Прошли примерно две недели после
злополучного ужина, и дарога, почти совсем успокоенный, решил, что хорошо было
бы попытаться в какой-то степени компенсировать неудачу. После репетиции он
остановил Камиллу в коридоре и упросил её принять приглашение на очередной ужин.
Та, хотя сначала и отказывалась, ссылаясь на загруженность репетициями,
усталость и неотложные дела, изящно, при этом, помахивая розовыми гетрами под
носом у мсье Перса, но, в конце концов, согласилась.
В этот вечер, отходя ко сну, Аслан-бек всё видел
перед своим мысленным взором нечто розовое, мелькающее, и воображение его
разыгрывалось; он представлял, как Камилла натягивает эти розовые гетры на свои
ножки, они ласково и туго облегают её бедра, и дальше…
Ох, он завидовал им, этим гетрам, как он им
завидовал…
***
Похоже, какой-то злой рок преследовал в
последнее время все начинания мсье Перса в области нежных чувств.
Не успели они с Камиллой усесться за стол, как в
двери кафе впорхнула Мэг Жири в сопровождении своего очередного поклонника –
средних лет преуспевающего адвоката.
Следует заметить, что Мэг отдавала предпочтение
аристократам. «Это её бестолковая мамаша забивает ей голову глупостями, вбила
себе, что её дочурка должна выйти замуж чуть ли не за императора! Бывают же
такие идиотки, - с презрением думала по этому поводу Камилла. - Как будто можно
променять Искусство на выгодное замужество!»
Но сейчас у Мэг отмечался временный простой с
аристократами, и, полагая, что не совсем соответствующий нужным параметрам
поклонник лучше, чем никакой, малышка Жири принимала ухаживания богатого юриста.
Балерины оживлённо защебетали, и дело
повернулось как-то так, что компании объединились, от чего кавалеры были,
понятно, не в восторге. Но что вполне устраивало барышень.
Вечер утратил свою манящую интимность,
хотя и прошёл весело. Девушки были очаровательны и забавны, мило кокетничали, их
красота привлекала взоры мужчин, сидящих за соседними столиками, и это льстило
их спутникам.
В конце ужина кавалер Мэг предложил
прокатиться по ночному Парижу в его экипаже. Дамы приняли предложение с
восторгом, и, разместившись в коляске, компания тронулась в путь. В уютной
сближающей тесноте кареты мсье Аслан окончательно расслабился. Локоть Камиллы
касался его руки, поелозив на сиденье, он ощутил округлость её бедра, сладкий
аромат её духов щекотал ему ноздри… Волнующие переживания! Обе юные
служительницы Терпсихоры весело смеялись его шуткам, и достойный Аслан-бек весь
час, пока их экипаж колесил по Елисейским полям, перебирал заветные лазурные
чётки, с которыми никогда не расставался ("Потому что не знал, куда девать руки",
- как он себе объяснял). Наконец, распрощавшись с Камиллой у дверей её дома на
углу улицы Обер и улицы Скриба, пожав несколько раз её локоток и получив на
прощанье воздушный поцелуй, окрыленный дарога отправился домой на улицу Риволи.
Тут-то и подстерегала его первая
неприятность. Весь во власти приятных мечтаний, дарога только тогда обнаружил
исчезновение драгоценных чёток, когда, откинувшись на спинку дивана и вытянув
ноги, сунул руку в карман сюртука.
Он только успел понадеяться, что,
возможно, обронил их в карете, а не на улице, как обнаружил, что волнения на
сегодня ещё не закончились.
В дверях стоял Эрик.
***
Воистину мудр был Аслан-бек,
рассуждающий в разговоре с Камиллой о значении «цепочки случайностей» в жизни.
Действительно, всё подчас зависит от
пустяков. Таким пустяком на этот раз явился шелковый расшитый бисером ридикюль
Камиллы, зацепившийся за кованый завиток лестничных перил, возле самой каморки
консьержки. Камилла дёрнула, шёлк порвался, содержимое разлетелось по полу.
Пока Камилла с консьержкой мадам Леру, пришедшей ей на помощь, собирали всю эту
дамскую чепуху, а потом, разговорившись, Камилла и ещё на некоторое время
задержалась внизу, к дому подъехал экипаж, из которого выскочила Мэг Жири.
Квартира, в которой проживала Мэг со
своей почтенной матушкой мадам Жири, находилась на улице Прованс, в двух шагах и
от Оперы, и от дома Камиллы. Поэтому адвокат, рассчитывавший побыть подольше
наедине со смешливой черноглазой балериной, ухватился за представившуюся ему
возможность, когда Мэг обнаружила на полу кареты чётки мсье Перса. Он предложил
немедленно отвезти их Камилле, чтобы она при первом удобном случае вернула их
своему кавалеру. Мэг согласилась.
Если бы Камилла успела подняться к
себе на четвертый этаж, снять шляпку, стереть с лица пудру и растянуться на
софе, ей вряд ли бы пришла в голову идея, что чётки надо безотлагательно вернуть
удрученному пропажей владельцу, хотя из отдельных реплик Аслана она сделала
вывод, что эта вещь очень дорога ему. Но сейчас, не продвинувшись дальше первой
ступеньки лестницы, она загорелась желанием сделать доброе дело и порадовать
бедного мсье Аслана. В этом Камиллу активно поддержал адвокат, да и Мэг не
спешила вернуться домой.
Выйдя из экипажа и отклонив
предложение сопровождать её, Камилла подошла к подъезду и с удивлением
обнаружила, что входная дверь не заперта. Она легко взбежала по ступенькам,
миновала, никого не встретив, прихожую и приостановилась у дверей в первую
комнату, поскольку услышала голоса. Что подумает незнакомый посетитель мсье
Аслана, если увидит её в такой час, входящую в квартиру одинокого мужчины без
стука! Камилла замялась, не зная, что предпринять, прислушиваясь к голосу своего
поклонника, приглушенно звучащему из-за дверей. Разобрать можно было только
отдельные слова, и Камилла быстро соображала, подождать ли, когда гость уйдёт,
или… В этот момент гость мсье Аслана заговорил, и нить Камиллиных рассуждений
прервалась.
На такой голос нельзя было не обратить
внимания. Камилла слышала в Опере много красивых голосов, но этот был какой-то
особенный, завораживающий, притягивающий… Прекрасный голос. Только интонации
этого голоса были странными, и Камилла быстро поняла, в чем тут дело: голос
говорившего был совершенно лишен эмоциональной выразительности, был каким-то…
гладким, не тон его был равнодушным, а словно сама сущность его. Сам голос лишь
внешне отражал полное внутреннее безразличие ко всему. И только благодаря
необыкновенной красоте его звучания он не казался мёртвым.
Слова скользили, будто ледяные шарики
скатывались по ледяной горке, ей даже показалось, что она различает хрупкий
серебряный звон, когда они сталкиваются, ударяясь друг о друга.
«Кто бы это мог быть? – думала
заинтригованная Камилла. – Интересно, как может выглядеть человек с таким
голосом?» Другой - знакомый голос мсье Аслана - перебил говорившего,
взволнованно повышаясь, и Камилла ясно услышала слова: «… прошу тебя, Эрик!
Поклянись мне, что ты не сделаешь этого. Слышишь, Эрик! Поклянись!» Мысли
Камиллы закружились, как в водовороте… «Эрик! Неужели тот самый Призрак Оперы?!
Невероятно! Что делать?..»
- Ты же знаешь, что я не выполняю своих
клятв, не так ли? Это общеизвестно, - это говорит он, Эрик-Призрак!
«Спрятаться и посмотреть? Здесь негде.
О, на улице, у подъезда, нет, лучше из кареты…. Тогда Мэг со своим ухажером….
удивятся, пристанут с расспросами… лучше у подъезда…»
Она начала тихо, медленно, еле
переступая, пятиться от двери. В комнате что-то громко и взволнованно говорил
Аслан. Камилла начала спускаться по лестнице.
- Тихо! – слово прозвучало, как
выстрел. Аслан замолчал. Голос таинственного Эрика продолжил. - За дверью кто-то
есть…
Он так произнес эти слова, что Камилле
стало почему-то страшно, хотя он даже не повысил голоса. Камилла замерла, стоя
так, как её поймал этот голос – на одном носке, другая нога приподнята и чуть
вытянута – арабеск!
- Это Дариус, он всегда поблизости,
когда ты приходишь, ты сам знаешь, Эрик.
- Бдительный верный Дариус, - с
непонятным выражением: не то ирония, не то утверждение. А может даже лёгкое
недоверчивое удивление. – Позови его, дарога.
Раздались три хлопка в ладоши, в только
что покинутой Камиллой прихожей раздались быстрые шаги, звук открываемой двери.
«Вы звали меня, господин?» – «Да, ты нужен мне, Дариус…»
Камилла выскользнула из подъезда и притаилась за
углом здания, в десяти шагах от двери. Только бы Мэг не окликнула её из кареты в
самый неподходящий момент… Впрочем, никто её не замечает, из экипажа доносится
смех Мэг. Всё понятно… Мэг в своем репертуаре.
Тёмная фигура возникла внезапно,
Камилла не услышала ни звука шагов по лестнице, ни скрипа открываемой двери.
Только что никого не было, а вот уже высокий
худой человек быстро удаляется по улице в противоположную от неё сторону
неслышными, лёгкими шагами. Несколько мгновений – и он растворился в темноте.
Камилла только и успела заметить, что черную шляпу с низко опущенными широкими
полями, да складки чёрного плаща, летящие за спиной.
***
|
