ГЛАВА 16.

    «А я-то боялась, что он меня забудет пригласить заходить ещё», - весело размышляла Камилла, разглядывая свежие прорехи на верхней юбке и кружевах манжет.

Кружева пропали, окончательно и бесповоротно. Да и какие кружева вынесут такое. Разве только сплетенные из железной проволоки. Впрочем, особенно жаловаться не стоило, потому что, если говорить честно, то настоящего ущерба, нанесенного её туалету несколько необычным «пожарным входом» в квартиру Эрика, оказалось на удивление мало. И Камилла сгоряча готова была приписать это своей необыкновенной ловкости, неземной воздушности и блестящей физической подготовке. Но присущее ей чувство справедливости, в конце концов, взяло верх, и юная звезда балета со вздохом призналась себе, что без Эрика она повторить этот путь, конечно же, не рискнет.

    Когда, остановившись перед неким, ничем от других не отличающимся участком стены Гранд Опера, Эрик сделал радушный приглашающий жест, Камилла решила, что он шутит. Когда, ни слова не добавив, Эрик полез, нет, не полез, а заскользил по стене (это определение больше подходило к его движениям, он был, как вода, просто лился по отвесной стене, по совершенно отвесной стене, так легко, словно у него на ладонях и подошвах его лакированных ботинок имелись присоски, как у хамелеона), Камилла застыла и только широко распахнутыми глазами хлопала. Сейчас она полностью соответствовала образу «беззащитное милое дитя»; жаль, старички не видят и Эрик тоже.

   Далее действие развивалось совершенно фантастически, в лучших традициях авантюрных романов.

   Добравшись до первого крупного архитектурного излишества, выпиравшего из стены здания, Эрик встал на колени и поманил её. «Да что он, издевается, что ли», - мелькнуло в голове у Камиллы. Она сейчас даже и не в костюме неаполитанского нищего, а ещё лучше, если бы Амура. Там хоть крылышки, какие-никакие. Может, и воспарила бы. А у неё на данный момент в наличии только турнюр. Турнюр мало способствует полетам. И кто-нибудь видел даму, карабкающуюся в турнюре по отвесной стене? То-то! И не увидит! Ибо сие невозможно, как невозможно…

А что, если ей снять турнюр?

    В этот чреватый последствиями момент к самому носу неробкой девицы тихо соскользнула и закачалась перед этим самым носом, подобно маятнику, веревка, недвусмысленно приглашая её воспользоваться.

   Вернее, не веревка, а шнур, эластично поблескивающий шнур Пунджабской удавки, и до ушей Камиллы донесся шепот Эрика: «Ну же, Камилла, обвяжите себя подмышками, я подниму вас». «Не надо меня поднимать, - шепотом подумала Камилла, - я и так. А у него даже шепот – какой-то особенный, красивый».

    И, не тратя времени на лишние разговоры или, Боже упаси, пререкания, Камилла быстро перекинула шелковые ручки своего верного ридикюльчика через голову, пропустила их под левую руку, этак наперекрест, изящно поддернула юбки, ухватилась за шнур и, быстро перебирая руками, твердо упираясь ногами в стену, круто откидываясь назад так, что тело её оказывалось почти параллельно земле, начала романтическое восхождение на стену (или скалистый берег, какая разница) экзотического острова в океане, зовущегося - Гранд Опера.

    В голове её вертелись мысли, но вразумительными были только две. «Вот это приключение, потрясающе!» и «Надеюсь, Эрик не выпустит из рук веревку».

    Причем, надо отметить, вторая мысль, на самом деле, была не тревожной, а скорее игривой. Камилла, почему-то, была уверена, что с Эриком всё получится как нельзя более безопасно.

    Объяснить себе, откуда у неё взялась такая уверенность, Камилла не смогла бы, да и время, согласитесь, было неподходящее.

    Она очень быстро очутилась рядом с Эриком, совсем чуть-чуть запыхавшись. Ну, легкокрылая Сильфида, да и только! К её разочарованию, реакция Эрика не оправдала ожиданий или оправдала, но совсем не в том смысле.

    Эрик её не похвалил, смотрел на неё странно и сразу же, своими руками, обвязал её шнурком, ни слова не говоря. Потом он снял с её шеи ридикюль и спрятал под своим плащом.

    - Мы поднимемся ещё на две волюты, там площадка, невидимая с земли и окно, - он опять странно посмотрел на девушку. – Камилла, вы что, матросом служили?

     - Я вам потом расскажу о себе побольше, - пообещала Сильфида, чрезвычайно довольная произведенным впечатлением.

     «А он испугался за меня, -  подумала она, - испугался, что я сорвусь и грохнусь на мостовую, я это точно увидела».

    Дальнейший путь они проделали таким образом, что ей больше не удалось блеснуть своей ловкостью, поскольку Эрик дальше, чем на расстояние вытянутой руки, её не отпускал. Несколько раз он просто брал её на руки, поднимал и ставил на очередной выступ, а иногда, неся её на руках, перепрыгивал через разрывы карниза.

    Вскоре они оказались на площадке, о которой говорил Эрик, окно было забрано декоративной решеткой, но у Эрика, конечно, имелся ключ, они пролезли внутрь, и Камилла определила, что они находятся на пятом уровне или, может, на четвертом.

    В кромешной темноте, царящей в спящем громадном здании, они спустились к озеру. Это заняло довольно много времени, потому что, если Эрик видел в темноте, как днем, и вел Камиллу за руку, она-то не видела ни зги, и ей казалось, что она налетела на всё, на что только можно было налететь, и ещё на что-то, на что и налететь-то было практически невозможно.

     Бац, бам… бемс!

     После очередного, особенно гулкого удара, от которого бедная Камилла, не сдержавшись, тихо застонала сквозь стиснутые зубы и подумала, а не плюнуть ли и не извлечь ли из сумочки некий предмет, Эрик неуверенно предложил понести её.

     Камилла слабым голосом сначала отказалась, подумав про себя, что Эрик, похоже, входит во вкус. Вот так, потихоньку, помаленьку, и это войдет у него в привычку. И отлично!

Потом она согласилась.

     Даже очень длинный путь имеет конец.

     И теперь, опять неожиданно очутившись в доме Ангела Оперы, Камилла была спокойна.

     Открыв свой верный ридикюль и доставая носовой платок, она, улыбнувшись, отметила, что предусмотрительно припасенный, согласно бабушкиным заветам предлог, необходимый приличной даме, чтобы заявиться туда, куда тебя забыли пригласить, вновь не понадобился. Молодец она, что не воспользовалась, выдержала, всё-таки!

     А Эрик сам пригласил её.

     Если быть точным, Эрик практически приказал ей принять его приглашение. Ну, что же, она доверяет ему, а сейчас он объяснит ей, что, собственно, произошло, что это за странная история, и почему ей нельзя было вернуться домой.

Кстати, спохватилась она, почему Эрик счел невозможным и для себя самого вернуться обычным путем, через вход с улицы Скриба? Значит, он ожидал, что караулить могут и там? Поджидать его, Эрика?

    Так кто является целью непонятной охоты? Он или она?

     «Ангел или Балерина? – подумала Камилла. - Как в детской игре «в пары», когда выбираешь партнеров».

     И кого, интересно, выберут?

     Ничего, сейчас Эрик вернется и всё ей расскажет, ответит на её вопросы. Надо пока привести себя в порядок. Поскольку она опять вся в прорехах, следует, хотя бы, волосы и лицо проверить. Наверное, волосы выбились из-под шляпы, может быть, и разводы  какие-нибудь пыльные на лице остались.

     Камилла вытащила шпильки, сняла шляпку и провела рукой по волосам. Волосы, вроде, ничего, а вот что с лицом?

     Она знала, что в доме Эрика зеркала не в почете, но он ведь и не запрещал пользоваться ими. Порывшись в сумочке, Камилла извлекла пудреницу и маленькое зеркальце, вгляделась в своё отражение. Темновато, ничего не разберешь.

     Эрик зажег только одну маленькую лампу и, невнятно извинившись, сразу вышел.

     Камилла медленно, чтобы ничего не пропустить, поворачивала голову, придирчиво рассматривая лицо. Зеркальце было очень маленькое, и ей приходилось исследовать свой внешний вид буквально по миллиметру. Глаза, нос, лоб… на лбу вроде какое-то пятно, не ясно – грязь или синяк. Синяк вполне возможен, – если учесть, сколько раз она наткнулась на самые разнообразные поверхности по дороге сюда. Иногда и лбом.

    Щеки, кажется, в порядке, и подбородок… А вот под подбородком, на шее сбоку, что-то темнеет. Девушка изо всех сил скашивала глаза, положение темных пятен было уж очень неудобным: если расположить зеркальце ближе к объекту изучения, то глаза дальше не скашиваются, да ещё тень от нижней челюсти падает. Нужно перейти вплотную к лампе.

    Да, так гораздо лучше. По крайней мере, тени нет.

    Камилла, наконец, нашла нужное положение, хотя, если сдвинуть зеркальце вправо либо влево хоть на волосок, отражение терялось; нагнулась ещё пониже к свету и ясно увидела, что такое было на её шее.

    Увиденное так поразило её, что она замерла, не в состоянии сразу найти объяснение тому, что увидела.

     На её шее, на нежной бледной коже, отчетливо выделялись словно бы два булавочных укола, два близко расположенных друг к другу укола очень толстой булавки. Или двух очень острых зубов. И кроме этих следов на шее виднелись ещё и какие-то синюшные пятна, разливавшиеся по коже. Синяков на её шее было несколько, а отметин - только две.

     Зеркальце дрогнуло во внезапно ставшей влажной ладони девушки, заколебалось, поехало в сторону, отражение сместилось, и Камилла увидела в маленьком зеркальном кружочке над своим плечом застывшую белую маску.

     Эрик подошел, как всегда, неслышно.

                                                          ***

      Всё, что сегодня предпринимал Аслан-бек, заканчивалось для него лишь очередным разочарованием. Не было покоя и ясности в его мыслях, не было покоя в его душе, были сомнения.

      И, кроме того, вновь тревога. По-настоящему он пока ещё не боялся, но, в свете последних событий, этой тревожной и непонятной возни, в наличии которой, вслед за Эриком, наконец-то воочию убедился и он сам, он склонен был к предусмотрительности. Пусть назовут её излишней, но бывший начальник Мазандеранской секретной полиции, наученный горьким опытом, полагал, что, когда дело касалось мадмуазель Камиллы Фонтейн, лучше было перестраховаться.

      Конечно, пока непонятным оставалось, к кому, всё же, на самом деле относилась опасность.

      Сохрани Аллах, если к прелестной балерине, но достойному Аслан-беку отнюдь не хотелось бы убедиться, что следили за ним самим.

Ой, только не это! Он обжился в Париже, привык. У него были свои маленькие радости и свои маленькие удовольствия. Он уже не молод. Если то, чего он боится, станет явью, если оправдаются худшие его подозрения, ему останется лишь скрыться из Парижа, а, скорее всего, и из Франции. Вернее, попробовать скрыться, ибо те, о ком он думает, как о возможных преследователях, пришедших по его, Аслана, душу, неумолимы и искусны в своём страшном ремесле. Уж об этом он, бывший начальник тайной полиции Мазандерана, был осведомлен лучше других.

     Они… Одна мысль о них окатывала его леденящим ужасом, путавшим мысли. Пожалуй, даже Эрик не смог бы противостоять им. Хотя, помнится, в Персии Эрик как-то вступил в конфликт с этой темной безжалостной силой и вышел из него почти без потерь. Почти… Если не считать того, что жизнь его тогда висела на таком тончайшем волоске, что достаточно было колебания воздуха, чтобы он порвался. И если бы не личное вмешательство самого повелителя правоверных, который в то время ещё благоволил к Эрику, неизвестно, чем бы всё окончилось… Да и потом… Аслан-бек был уверен, что в заговоре против Эрика, приведшем к его опале и, если бы не он, Аслан-бек, неминуемой смерти, это столкновение сыграло не последнюю роль.

     Если это они, то понятно, что они интересуются и Эриком. Собственно, они в равной степени должны интересоваться и Эриком и им, Асланом. Но почему Эрик бросил фразу, из которой можно заключить: он полагает, что объектом интереса, возможно, оказалась прима-балерина Гранд Опера мадмуазель Камилла Фонтейн? Зачем им парижская балерина? Это никак не вписывалось в расклад.

     Он доверял опыту и интуиции Эрика. Были случаи убедиться. Но, может быть, сейчас он всё же ошибается?

     Предположим, следили за Камиллой. О, десница Пророка, кто мог это быть? У дароги мелькнула какая-то мысль, он не сразу ухватил её, что-то, связанное с сегодняшним вечером, ещё в доме девушки. Надо вспомнить.

     И почему, всё-таки, Эрик всё время оказывается поблизости? А что, если?..

     Если это Эрик следил за Камиллой, а, поскольку Аслан заметил его, ловко отвлек его внимание, выдумав несуществующих преследователей? Такие фокусы вполне в духе Эрика. Того Эрика, которого Аслан знал раньше, до той злосчастной истории. Эрика - мастера сложных и опасных комбинаций. Эрика - мастера ловушек, короля иллюзионистов и князя палачей. Ведь так называли этого человека в былые годы.

     Конечно, Эрик очень изменился. Безысходное отчаяние, душевный надлом, пережитый им после крушения его первой и единственной любви, воистину уничтожили его, и Аслан полагал, что навсегда. Он ясно видел, что душа Эрика пуста, как выжженная солнцем бесплодная пустыня.

     А теперь Аслан также ясно видел, что душа Эрика оживает.

     Но какие плоды принесет оживающая пустыня? Что способно вырасти на растрескавшейся иссушенной почве? На черных песках отчаяния, одиночества и безумия, окропленных горькими как полынь слезами разбитого уязвленного сердца?

    Аслан-бек попробовал представить себе эти плоды и содрогнулся.

Эрик был страшен и опасен до того, как его коснулась сокрушительная сила его несчастья и трагического самопожертвования. Эрик был одним из самых опасных и уж точно самым необычным человеком из всех, встреченных Аслан-беком на его длинном и тернистом жизненном пути.

     О Аллах, да не безумен ли Эрик?!

     Аслан стиснул руки и ускорил шаг. До здания Гранд Опера идти оставалось совсем недолго, вот уже и площадь. Ему не терпелось поскорее увидеть мадмуазель Фонтейн, Камиллу. Увидеть её – уже удовольствие…

    Он с отчаянием подумал, что вновь несет ответственность за то, что, возможно, происходит.

     Ведь именно он, Аслан, вовлек Эрика в интригу, происходившую вокруг Камиллы, расшевелил его, да что там! Аслан добивался помощи Эрика, уговаривал его. И добился, расшевелил на свою голову…

    Аслан ясно представил себя глупым крестьянином, выпустившим на волю джинна и теперь в ужасе следящим за тем, как тот парит в клубах дыма и пламени, не в силах загнать джинна обратно в бутылку. Ощущение его было как раз соответствующим.

    Что делает бродящий по ночному городу Эрик? Эрик, убийца Эрик, хладнокровный и искусный, обещавший никогда больше не совершать преступлений, давший Аслану слово и презрительно бросивший ему когда-то, что он не выполняет клятв, ибо они даются только чтобы обмануть глупцов.

    Неясная, не оформившаяся ранее мысль внезапно всплыла в его сознании. Она тревожила его, а теперь он вспомнил. Он вспомнил, как горничная Камиллы упомянула о визите черного человека «со спиной», но ничего вразумительного, по своей обычной бестолковости, не сказала. Только руками махала неуклюже, пытаясь описать того.

    Кто это был, почему он не оставил визитки, не представился? Не этот ли человек следил за ними потом, во время их с Камиллой прогулки по Бульварам, проводил их до дома м-ль Фонтейн и потом шел за ним, Асланом?

   А Эрик тоже оказался в том же месте и в то же время…

   Аслан споткнулся и сразу чуть не налетел на толстую цветочницу, расположившуюся на краю тротуара. Вернее, на её корзину. Он немедленно был награжден серией эпитетов, часть из которых, несмотря на хорошее знание французского языка и долголетнее проживание в Париже, он не понял. «И хорошо, что не понял», - решил достойный Аслан-бек, приподнимая каракулевую шапочку перед рассерженной матроной. Помедлил - и полез за кошельком. Хотя в кошельке звякнуло всего несколько монет, он не мог позволить себе явиться к Камилле с пустыми руками. Букет был скромным, но изящным.

    Увы, он не может позволить себе роскошные букеты роз и корзины камелий, но Камилла всегда оценивала его подарки по достоинству. Она всё понимает, ведь она так женственна. И добра, и мила…

    Держа букет перед собой на уровне груди, как жезл на параде шахской гвардии, Аслан продолжил путь, и уже на ступенях Оперы был атакован мальчишкой-газетчиком, пронзительно выкрикивавшим мальчишеским срывающимся фальцетом последние сенсационные новости: «НОВАЯ ЖЕРТВА ПАРИЖСКОГО ВАМПИРА!!! КРОВАВАЯ ОХОТА ПРОДОЛЖАЕТСЯ!!! УЖАСНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ НА УЛИЦЕ ОБЕР!!!»

    Аслан купил газету и вошел в гулкий вестибюль театра.

    - А Камиллы сегодня нет и не будет! Она и на утреннюю репетицию не пришла! – щебетала Мэг Жири. – Утром её Бернадетт принесла записку. Вы ведь знаете Бернадетт? Это служанка Камиллы, я вообще-то считаю, что Камилла совершенно права, хорошенькие совершенно ни к чему, горничную нужно заводить всегда постарше и потолще, вот как Бернадетт. Может быть, её не будет и завтра. То есть Камиллы не будет, а не Бернадетт!

    И мадмуазель Жири залилась смехом, хотя мсье Аслан-бек не усмотрел в сказанном ею ничего смешного. Легкомысленная девица могла смеяться по любому поводу и без повода, как сейчас!

    От разговора с мадмуазель Мэг у дароги всегда оставалось впечатление, что на уши ему навесили с полдюжины верблюжьих бубенчиков, и за их звоном он плохо разбирает слова.

    - Как Камилла объясняла своё отсутствие? Какой причиной? Она заболела? – допытывался раздосадованный поклонник отсутствующей балерины.

    Он расстался с Камиллой поздно вечером, и она ни словом не обмолвилась о том, что не придет на следующий день в театр. И выглядела она совершенно здоровой. Хотя, припомнил Аслан, девушка жаловалась на головную боль. Неужели заболела?

    - Я не знаю, - продолжала звенеть Мэг, - я не видела записки и Бернадетт не видела, ко мне в это время пришла мама, кое-что обсудить…

    Мэг не стала упоминать о том, что мадам Жири зашла к дочери в её уборную, чтобы напомнить ей о необходимости соблюдать приличия. Барон Кастелло-Барбезак, конечно, барон и очень богат, и всё такое прочее, но будущему царственному жениху может не понравиться, что Мэг что-то уж слишком часто в последнее время стала появляться с этим аристократом в публичных местах. «На всё есть манеры, - долдонила мадам Жири дочери, - не нужно, чтобы о твоей связи с бароном все знали: все такие завистники, обязательно доложат императору».

    Самое удивительное, что ни мать, ни, собственно, дочь, и сами не знали, какого конкретно императора они имеют в виду.

    И если малышка Мэг была искренне рада барону, её мать никак не могла примириться ни с кем, рангом ниже обещанной им венценосной особы. Её нисколько не смущало, что пообещавший ей это таинственный Призрак Оперы давно исчез, и вряд ли разумно ждать от него выполнения обещаний. Право, если бы Призрак продолжал хоть изредка навещать Ложу №5, мадам Жири обязательно напомнила бы ему. Не следует думать, что она совсем не опасалась призраков, но ради счастья дочери была готова на многое.

    - … так вот, Бернадетт встретила Сесиль, она столкнулась с ней около кабинета администратора, и Сесиль мне рассказала. Спросите у неё, - и Мэг, не дожидаясь изъявления желания со стороны Камиллиного поклонника, окликнула мадмуазель Жамм, оживленно маня подругу пухленькой ручкой, на пальчике которой блеснуло брызгами света бриллиантовое кольцо. Мэг знала, как обращаться с поклонниками, как чужими, так и своими.

    Почтенный Аслан-бек не питал особого желания общаться с м-ль Жамм, но пришлось выслушать ещё раз то же самое повествование о Бернадетт, записке, и о том, что никто ничего не знает. Следовало всё выяснить самому, и Аслан-бек был только рад поводу вновь наведаться домой к своей обожаемой Камилле.

   Не пропадать же цветам.

   Мадам Леру, консьержка, выглянула из своего закутка и, потряхивая спицами с болтавшимся на них недовязанным длиннейшим шарфом, доброжелательно поприветствовала мсье Перса. Аслан-бек всегда приписывал подобную благосклонность действию, которое на женский пол производили его неподражаемые усы.

    Но то, что он услышал от мадам, не могло его обрадовать.

    Вышедшая к нему мадам Леру поведала помрачневшему поклоннику, что мадмуазель Фонтейн как ушла сегодня ранним утром, так и по сию пору не возвращалась.

    - Мадмуазель Камилла спустилась вниз очень рано, - уточнила консьержка, - буквально на рассвете. Я, поверьте, удивилась. Я сплю необычайно чутко, - сочла мадам необходимым пояснить. - И, конечно, я спросила мадмуазель, чем вызван её столь ранний уход. Мадмуазель Камилла такая доброжелательная и милая девушка, мы всегда перекидываемся с ней хотя бы парой слов, даже если она спешит, а зачастую она просто останавливается поболтать со мной о том о сем, знаете ли.

    Конечно, мадам Леру спала чутко. Умение спать чутко было одним из требований, предъявляемых к образцовой консьержке. Некоторые жильцы имели неприятную привычку съезжать с квартиры ночью и не прощаясь. И не заплатив. У мадам не было оснований заподозрить в подобных намерениях мадмуазель Фонтейн, особенно в последнее время, после того, как девушка стала прима-балериной Гранд Опера и заново обставила свою квартиру. Но всё же… осторожность никогда не помешает. Кроме того, мадам Леру отличалась редкостным любопытством - чертой, свойственной, впрочем, почти всем консьержкам.

    Её острые глазки-бусинки, делавшие мадам поразительно похожей на мышь в чепчике, подмечали очень многое. Но далеко не всем, что подмечали её глаза, мадам спешила поделиться с кем бы то ни было. Кроме, пожалуй, одного человека, которому мадам привыкла во всем потакать. Так уж сложилась её жизнь, что больше ей потакать было некому: мадам Леру рано овдовела, своих детей у неё не было, и она всем сердцем привязалась к  сынишке своего деверя, совсем недавно приехавшему из Нормандии в Париж продолжать образование. Это именно для него, юного шалопая-школяра, она вязала длинный полосатый шарф.

    Она не стала рассказывать мсье Персу, с которым мадмуазель балерина вернулась вчера так поздно, какие слова обронила Камилла, когда, остановившись около привратницкой и протягивая надушенный сиреневый конверт, она попросила передать его своей горничной, как только та появится. Слова сразу показались мадам весьма многозначительными, но она решила подождать: мужчинам полезно находиться в неведении подольше. Это разжигает интерес. Но и не чересчур долго – не то им может и надоесть.

    К тому же мсье мог бы быть и пощедрее.

    Мадам Леру исподтишка наблюдала за посетителем, в маленьких её глазках светилась хорошо припрятанная насмешка.

    Сообразит, наконец, или нет? Ох уж эти иностранцы в Париже… Ну, слава Богу, догадался, полез в карман. Сейчас букет выронит, неуклюжий усатый чурбан… и газету… Так и есть.

    Мадам, конечно, не собиралась кидаться поднимать то, что «усатый чурбан» уронил, но, поскольку тот всё же полез многообещающе в жилетный карман, следовало укрепить и поддержать его в правильном намерении. Мадам повернулась вглубь привратницкой и ласково окликнула:

    - Гастон, голубчик, помоги мсье!

    Из комнатки немедленно выскочил шустрый подросток лет пятнадцати и, с любопытством взглянув на дарогу, живо собрал и подал ему оброненные вещи.

    Теперь уже деваться было некуда и дароге пришлось раскошелиться. Со вздохом он протянул мальчишке несколько су, взглянул на мадам – и прибавил ещё два франка.

    Когда сопящий дарога миновал первый марш лестницы и скрылся из виду, начав преодолевать второй, мальчик повернулся к мадам и спросил:

    - Тетушка, почему вы ничего не рассказали ему?..

   Мадам нежно взглянула на него и ответила:

   - Пока нечего рассказывать, мой ангел. По крайней мере – этому господину.

   - Но с ней, с мадмуазель Камиллой, не может случиться что-нибудь плохое? – неуверенно выговорил племянник и вдруг залился багровым румянцем.

   Тетушкины спицы звякнули, а сама тетушка понимающе и снисходительно покачала головой:

   - Мадмуазель Камилла старше тебя на несколько лет, мой ангел, и все эти балерины… Право, тебе не следует так уж волноваться из-за неё. Посмотри, я почти закончила для тебя обновку…

   Говоря это, мадам попыталась приложить полосатое изделие к пухлым щекам юного племянника, но тот, сердито мотнув головой, вырвался.

   - Я уже не маленький, тетя, - чуть ли не со слезами, обиженно выкрикнул он. – А она… она…

   - Я знаю, знаю, я всё понимаю - примирительно и успокаивающе покивала тетушка, - всё будет хорошо, она вернется.

   Бернадетт приняла букет из рук Аслан-бека с таким рассеянно мечтательным  видом, что дарога усомнился, правильно ли служанка поняла, кому предназначаются цветы. К тому же, взяв букет, Бернадетт, ни слова не говоря и сохраняя на своём лице всё то же мечтательное выражение, закрыла дверь перед носом пораженного посетителя.

    Опомнившийся Аслан-бек замолотил кулаком в дверь, и дверь вновь открылась.

    Бернадетт задумчиво смотрела на Аслан-бека, тот раздраженно смотрел на неё.

    - Ах, это вы, мсье, - и Бернадетт вздохнула, словно разочаровавшись. Будто ожидала увидеть кого-нибудь другого! – Что мсье угодно?

    - Послушайте, Бернадетт, - начал бывший начальник тайной полиции, раздражаясь всё больше, но поняв, что инициативу решительно необходимо взять в свои руки, - послушайте! Где ваша госпожа? Что было написано в записке, которую вы передали администрации театра?

    Толстушка снова вздохнула.

    - Госпожа Камилла предупреждала господина Мерсье, что приболела, и поэтому сегодня в театре не появится. А сегодня у неё ничего и не было, только репетиция. Дня на два.

    - Что на два дня? Репетиция? – дарога решил держать себя в руках и быть терпеливым, разговаривая с глупой женщиной.

    - Заболела и в театре не появится, - служанка смотрела на дарогу с выражением, в котором ясно читалось, что она поражена его тупостью.

    Дарога напомнил себе, что он решил держать себя в руках. Он должен вытянуть из этой бестолковой курицы как можно больше сведений. Из кого, как не из неё, в конце концов? Прислуга и привратники всегда знают больше всех.

     Кстати, на обратном пути надо ещё порасспросить эту мадам внизу. Не даром, конечно, но он ей ведь уже заплатил. И её постреленку. Дарога всё больше входил во вкус, чувствуя, как буквально молодеет, возобновляя в памяти былые служебные  навыки. 

    - Почему госпожа Камилла ушла так рано? – продолжил он допрос свидетеля. – Она что-нибудь говорила вам вчера, когда вернулась домой? Предупреждала, что так рано уйдет?

   - Нет, мсье, - кротко ответила Бернадетт.

   - Она жаловалась на плохое самочувствие? Может быть, вы заметили, что она заболевает?

   - Если бы мадмуазель Камилла действительно заболела, разве она ушла бы из дому ни свет ни заря? Неужели вы не видите несоответствия, мсье? – всё так же кротко спросила служанка.

   Дарога насупился.

   Конечно, он видел несоответствие. Уж кто-кто, а он сразу заметил.

   Проклятие! Неужели снова появилась на горизонте таинственная тетка из провинции? Но накануне вечером, гуляя с ним, Камилла ни разу не упомянула ни о каких хворающих родственниках или о необходимости срочного отъезда.

   Нельзя было назвать дарогу наивным, но когда дело касалось Камиллы, он склонен был проявлять удивительную слепоту. Правда, он сам знал об этом.

   Он предпочел поверить Камиллиным объяснениям тогда, после её длительного таинственного отсутствия, но в глубине души понимал, что это только объяснение, а истину он никогда не узнает.

   И сейчас явно повторялась та же история.

   Она опять что-то затеяла… эта неугомонная пери!

   Как он переволновался тогда! А теперь! Когда что-то происходит вокруг них, кто-то следит за ними, а Эрик считает, что, возможно, следят именно за ней!

   Эрик! Вновь он натыкается на Эрика, куда ни поверни – везде он, этот Эрик!

   Вчера они с Камиллой весь вечер говорили почти исключительно о нем, а сегодня ранним утром она неожиданно покинула дом и ушла неизвестно куда. Вряд ли ночью она узнала что-то, что вызвало неожиданное изменение в её планах. Или всё-таки что-то случилось, или она получила какое-то известие? Как можно узнать это? И, самое главное, в каком направлении следует вести поиски?

    В том, что поиски необходимо начинать немедленно, дарога не сомневался. Всё же имелся у него некий профессиональный нюх, если можно так выразиться.

    И как ни противилось всё в нем этой мысли, но было ему совершенно очевидно, что без Эрика ему опять не обойтись. Странным образом все ниточки вели к нему, не так, так этак, заставляя всё время вспоминать о нём.

    Стук закрывшейся двери вывел дарогу из состояния задумчивости.

    Шайтан! Противная бестолковая баба!

    Спустившись вниз, дарога остановился около каморки мадам Леру, тяжело дыша и обмахивая красное лицо сложенной газетой. Он и так был взволнован, а заключительная выходка дерзкой служанки окончательно вывела его из себя.

    На его стук из привратницкой выглянуло лицо, к его удивлению, не консьержки, а того самого мальца, которого дарога столь щедро одарил за столь незначительную услугу.

    - Тетя отлучилась ненадолго, - объяснил малец.

    Дарога заколебался. Ждать тётю ему не хотелось, слишком много тёть, следовало поторапливаться, он и так потерял время почти впустую с этой… с этой… недостойной прислугой! Не умеют во Франции школить слуг. Вот его Дариус! Разве позволил бы он себе подобное обращение с пришедшими к его господину гостями?

    Дарога опять обмахнулся газетой и выронил её.

    Мальчишка проворно нагнулся и поднял, задержался глазами на набранных жирным шрифтом заголовках, протянул газету дароге. Дарога взял газету и потянул к себе, но мальчик газету не выпустил. Дарога в изумлении воззрился на него. Что он, рассчитывает получить мзду и за это тоже?

    - Мсье, я решил сказать вам, хотя тётя и не хотела, - начал странный ребенок, твердо глядя в глаза бывшему шефу Мазандеранской полиции. – Но я знаю, что вы друг мадмуазель Камиллы. Тётя мне рассказала, что мадмуазель Камилла, уходя утром (тут мальчик почему-то покраснел), попросила её передать на словах своей служанке, чтобы та ни в коем случае не забывала поливать растения, и в случае чего, чтоб тётя ей напоминала.

    И так как дарога, выслушивая эту информацию, только смотрел на него во все глаза и никак иначе не реагировал, юный родственник привратницы поспешил объяснить:

    - Ведь это означает, что мадмуазель Камилла (опять покраснел!) допускала, что может вернуться домой не скоро. Вы понимаете, мсье? Она сказала: «в случае чего», понимаете?

   «Клянусь бородой Пророка, - подумал дарога, - малец прав».

    - Может быть, ты можешь ещё что-нибудь мне рассказать? – вкрадчиво осведомился экс-шеф секретной полиции. – Я вижу, ты наблюдательный мальчуган. Вероятно, ты хочешь стать полицейским?

    - Я не мальчуган, - сердито отпарировал парень, - и я собираюсь стать журналистом. А рассказать я действительно могу ещё кое-что.

    Мальчик сделал паузу, и дарога, в кошельке которого не осталось ни одного су, мрачно подумал, что на этом сбор информации и закончится.

    Но, к его удивлению, малец продолжил:

    - Поскольку это касается мадмуазель Камиллы, - мальчик привычно покраснел, а дарога усмехнулся и вздохнул одновременно: "О, женщины". - Тётя ещё рассказала мне, что этой ночью она слышала странный шум, и ей показалось, что кто-то лезет по стене вверх, снаружи. Она слышала царапающийся звук, тётя сказала – как летучая мышь, когда она устраивается под крышей. Тётя даже осторожно выглянула на улицу, но никого не увидела. То есть, никого не было на стене.

     Парнишка замолчал и испытующе взглянул на дарогу.

    - А сегодня в газете напечатано, что на улице Обер утром нашли новую жертву Парижского Вампира. А меня там не было, - добавил он с сожалением, - я позже пришел.

   Дарога заледенел.

   Он переводил взгляд с газетного заголовка на лицо юного Леру и обратно, на чёрные, чуть смазанные буквы, кричащие о преступлении, и не мог вымолвить ни слова.

   Все связалось воедино.

   Ужасное подозрение, вспыхнув, тут же превратилось в уверенность. Этим всё объяснялось!

   О горе ему! Он мог, он должен был догадаться раньше! Кто, как не он!

    Неужели уже поздно!!!