«Я не знаю». Получилась бессмыслица, но большего в присутствии Эрика я произнести не смог. Меня удивляла и одновременно смущала теплота в его взгляде. С чего бы это Эрику взирать на сына де Шаньи без тени презрения? Тогда меня осенило. Возможно, тут дело в маме. Может, Эрик вспоминает о маме, когда смотрит на меня…

«Значит, ты позвал меня без всякой на то причины?» – огоньки в глазах потухли. Эрик медленно пошёл в мою сторону, и уже по его походке было заметно, что он не слишком радушно  ко мне расположен. «Глупости. Ты звал меня. Что тебе нужно?».

«Зачем Вы пришли?». Я упрекнул себя за желание испросить у него совета – от такого существа можно ожидать либо безразличие, либо гнев! Я окоченел, когда Эрик, закутанный в свой чёрный плащ, остановился прямо передо мной, скрестив руки на груди.

«Я пришёл не в игры играть», – ответил он и, развернувшись на каблуках и взмахнув плащом, словно саваном, направился к двери. Эрик уже потянулся к ручке двери, как вдруг застыл. Из внутреннего кармана плаща он достал пару ослепительно белых перчаток, которые методично надел перед тем, как всё же взяться за ручку.

«Подождите!» – вырвалось у меня на последнем дыхании. В груди нарастала паника. Мне нужно было знать его мнение о моих намерениях. Мне нужно было одобрение постороннего человека, прежде чем я, рискуя собственной жизнью, через несколько часов перешагнул бы порог кабинета инспектора. Всего несколько часов – и моя жизнь, возможно, изменится навсегда. Я стоял на краю темной пропасти, в которой мог всё потерять.

«Говори, что хотел, и побыстрее!» – Эрик обернулся ко мне.

Я не решался начать разговор. Осмотрев меня с ног до головы, он элегантно махнул на меня рукой. Я тяжело сглотнул. «Вы мне нужны», – пробормотал я.

Даже не видя его лица под маской, я знал, что он сильно удивился. Эрик ещё раз окинул меня взглядом.

Я моргнул. В голове не было ни единой мысли. Когда мне так нужен был здравый ум, я потерял всякую способность рассуждать и связно думать. У меня начали покалывать пальцы, сердце окутало глубокое отчаяние. Я словно падал в бездонный колодец, полный тщетности. Закрыв глаза, я увидел, что вдруг вместо успеха и славы у меня осталась лишь тюремная роба или виселица. Я видел, как маму, корчащуюся от горя, уволакивают прочь в толпе. Я опустился на пол перед зеркалом, сердце холодело от ужаса. Я зарыдал.

Я почувствовал, как Эрик подошёл ко мне, но я не мог унять гнетущие душу страдания, от которых по лицу текли реки слёз. Я закрыл лицо внутренней стороной локтя, чтобы перестать плакать. Наверно, Эрик посчитает меня избалованным ребёнком. Как я ненавидел себя за такое малодушие, за то, что не смог совладать со своими эмоциями! Я коченел от одной мысли, что я так могу вести себя перед таким могущественным и величественным человеком. Снова и снова меня одолевали рыдания, пока, наконец, я не начал задыхаться. В конце концов стыд отошёл на задний план и уступил место скорби, которая, словно ревущий поток, пронеслась во мне.

Через некоторое время я всё же смог совладать с собой и посмотрел Эрику в глаза.

Он сидел передо мной на корточках, сложив руки в белых перчатках перед собой. Золотой огонёк во взгляде снова загорелся. «Может, теперь ты скажешь мне, что тебя беспокоит», – сказал он. От музыкального тембра его голоса у меня побежали мурашки.

«Сегодня утром я должен быть в кабинете инспектора», – начал я дрожащим голосом. Эрик, похоже, не придал этому значения. Он продолжал слушать очень внимательно, не отрывая взгляда от моего лица. «Он утром приходил к нам в поместье. Он сказал моему отцу, что некая женщина видела меня на месте преступления прошлой ночью».

«Понимаю», – произнёс Эрик.

«Инспектор хочет, чтобы та женщина опознала меня».

«Та женщина видела, как ты кого-то убил?» – засомневался Эрик.

 «Я не знаю, – со стоном вырвалось у меня. – О Боже, я не знаю! Я даже не знаю, правда ли я убил кого-нибудь!». Пальцы сжались в кулак. «Прошу, Эрик! Скажите мне! Я убил тех двоих?».

«Если я скажу «да», Кристиан, сможешь ли ты прийти к инспектору и солгать? Или, если я скажу «нет», позволят ли тебе вообще уйти оттуда? В любом случае, ответ будет отрицательным».

«Что Вы имеет в виду?» – меня уже начала раздражать его бесконечная игра в вопросы без ответов.

«Если та женщина скажет, что видела тебя на месте преступления, тебя будут судить за убийство, – как ни в чём не бывало произнёс Эрик. – Скорее всего, она очень хорошо тебя разглядела. Ты ведь был там, в конце концов».

«Но не обязательно же, что это я убил их!».

«Может и нет, – ответил Эрик. – Все равно, твои мольбы о невиновности никто не услышит. Есть два трупа, значит, по закону кто-то должен за это ответить. Так случилось, что против тебя больше всего подозрений».

«Проклятье!» – прокричал я. Эрик спокойно на это отреагировал и, поднявшись, отошёл назад. Я тут же вскочил на ноги и подошёл к нему. «Я же не могу избежать расплаты! Если я убил их, я должен за это ответить!». Золотистые огоньки за белой маской почти потухли. Эрик вытянулся во весь рост и с опаской посмотрел на меня. «И Вы, Эрик. Если это Вы совершили убийства, признайтесь сейчас же! Почему я должен взваливать на себя вину за то, чего не совершал? Почему меня все это должно беспокоить, в то время как Вы преспокойно прячетесь в тени и безнаказанно убиваете кого ни попадя?».

«Может, мне сходить с тобой к инспектору?».

«Если потребуется!».

«Я был о тебе лучшего мнения», – покачал головой Эрик.

Я был удивлен тем, что меня охватила досада. С чего мне было дело до того, что я разочаровал его?

«Я не могу полагаться на Вашу совесть, Эрик, но на свою – смогу. Вы не скажете мне правду. Может, это сделает та женщина!».

«Ты идиот!» – Эрика охватил гнев, его руки сжались в кулаки. В комнате повеяло холодом, и я отошёл прочь. Сердце застучало при воспоминаниях о том, как Эрик стоит над телом незнакомца в тёмном коридоре. «Я не могу сказать тебе», – он замолчал (я почувствовал это) в попытке совладать со своим гневом. «Делай, что должен», – закончил Эрик.

«И сделаю! Если я совершил эти преступления, я отвечу за них. Я не смог бы дальше жить!».

«Как благородно с твоей стороны, – произнёс он. – В каком-то смысле я уважаю твоё  решение». Эрик уже было подошёл к двери, как вдруг остановился и обернулся ко мне. – А ты подумал, что станет с твоей матерью?

«Я знаю, – скорее простонал я, закрыв лицо руками. – Она не подозревает, что я должен явиться к инспектору».

«Ей сложно будет не заметить, как тебя ведут на виселицу».

Меня сковал холод. Даже потерев руки, я не смог согреться. Сердце застыло в груди, дыхание стало резким и прерывистым.

«Возможно, – начал было Эрик, прожигая меня словно раскаленной сталью своим взглядом, который мог сквозь беспросветную мглу страха заглянуть в глубины моей души. –  Поступай как знаешь, Кристиан».

«А как бы Вы поступили?».

«У меня не было бы такого выбора».

По моим жилам словно течёт ледяная вода. Передо мной за столом, среди кучи смятых исписанных бумаг, пестрящих огромными тёмными пятнами чернил, сидит инспектор. Перо перестаёт скрипеть, и инспектор поднимает на меня взгляд.

«А, мсье де Шаньи. Я рад, что Вы смогли так быстро явиться», – отчеканил он хорошо поставленным голосом. Я нахмурился.

«Прошу Вас, давайте оставим все эти шуточки в стороне, – сказал я. – Приведите эту женщину, вашу свидетельницу».

После визита к Эрику я ещё больше двух часов колебался; внутренняя борьба с совестью окончательно лишила меня сил и покоя. Под глазами, совсем как тени в солнечный день, обозначились темные круги. В голове вертелись одни и те же мысли, словно бы прочерчивая колеи у меня в мозгу. Как поступит мать, если она узнает? Как поступит отец?

Сказать ли инспектору, что со мной был Эрик?

На первые два вопроса я ответить не смог. Над третьим я всё ещё продолжал размышлять, стоя лицом к лицу к тому человеку, в руках которого находилась моя судьба.

У меня не было ни сил, ни терпения для формальностей.

Должно быть, инспектор сразу понял, в каком я расположении духа – он немедленно встал и подал знак человеку в униформе, который тут же вышел в соседнюю комнату. Инспектор перевёл взгляд на меня и указал на стоящий с моей стороны стола стул. «Прошу, присаживайтесь, – сказал он. – Возможно, это не займёт много времени».

«Искренне надеюсь, что нет, – ответил я. – У меня вечером выступление»

«А! В самом деле, – нараспев проговорил инспектор. – А я как раз заказал билеты. Ваши музыкальные способности поражают, мсье». Облокотившись на стол и всплеснув руками, он продолжил: «Я много раз видел Вашу матушку на сцене».

На моем лице отобразилось удивление.

«О, да, – ответил инспектор на мой непроизнесённый вопрос. – Я всегда любил оперу. У вашей матушки был чудесный голос, как и у той женщины, которая была тогда примадонной. Я до сих пор слушаю ее, особенно если опаздываю к ужину. Видите ли, она моя жена!».

«Разве она не была соперницей моей матери?».

«В каком-то смысле, да, как она рассказывала. Я так понимаю, мадам де Шаньи упоминала её?».

«Изредка».

«Понимаю». Инспектор моргнул и, подняв взгляд выше моей головы, посмотрел на дверь. «Они уже должны были прийти, – пробормотал он и, покачав головой, сдвинул брови. – Сколько же времени нужно, чтобы привести её сюда?». Мы услышали шум шагов, доносящийся из коридора – один уверенный и громкий, другой еле различимый и неуверенный. Мы с инспектором переглянулись. В ушах у меня пульсировала кровь. У двери шаги стихли.

«Прошу, входите», – сказал инспектор, поднялся с кресла и протянул руку. Я остался сидеть, уставившись в одну точку на стене. Я так сильно стиснул кулаки, что руки уже начали трястись.

Нерешительные шаги уже были в комнате. «Прошу, мадемуазель. Это не займёт много времени», – произнёс инспектор мягким и успокаивающим тоном, от которого меня передёрнуло. «Вот человек, которого вы должны опознать», – указал на меня инспектор.

Перед глазами у меня мелькало лицо матери с тёмными следами от слёз на щеках. Пульс усиливался, в ушах звенело. Разумом овладевала паника. Я резко поднялся и обернулся.

Её глаза – большие, круглые, голубого цвета  – сразу пленили меня. Я окинул взглядом её стройную фигурку, округлые формы, длинные светлые кудри, спадавшие ей на плечи. Её алые полные губы так и просили поцелуя, а глаза цвета тёплого летнего неба, наоборот, были воплощением чистоты и невинности.

 «Я…я…» – пробормотала она, коснувшись дрожащей рукой груди. Светлые реснички быстро моргнули. «Я не уверена», – произнесла она.

«Прошу, мадемуазель! – инспектор обогнул стол и остановился прямо рядом с нами. – Вы сказали, что были через улицу. Вы этого человека видели?».

«Да, – произнесла она, моргнула и снова посмотрела на меня. – Нет. Нет, не его. Он похож на того, очень даже, но я видела не этого человека. Тот был повыше,  намного худее и старше».

«Старше? – поинтересовался я. – Насколько старше?».

«Я не уверена, – ответила она. – На нём была чёрная шляпа».

Инспектор был красный как рак. Он коснулся было моей руки, но я, отдёрнув её, предупреждающе на него посмотрел. «У Вас есть чёрная шляпа?» – спросил он.

«Несколько полагаю, есть», – ответил я.

Девушка всё это время не отрывала от меня взгляд. Она сделала шаг назад и, улыбнувшись, засветилась от радости. «Вы не Кристиан де Шаньи?».

«Он самый».

Её ресницы снова дрогнули. Я был очарован. Я ещё никогда не видел женщины столь убийственно прекрасной и которая не имела даже малейшего понятия об этом… «Я слышала, как вы играете. Вы чудесны! У Вас красивый голос, мсье». Она сделала реверанс, я улыбнулся и поклонился в ответ.

«Для меня большая честь познакомиться с вами, мадемуазель…».

«Кюраэ, – ответила она. – Мадлен Кюраэ». На её щеках заиграл привлекательный румянец, от которого её глаза стали казаться ещё ярче.

Нашу беседу бестактно прервал инспектор. «Здесь не место для случайных знакомств», – проворчал он. Видимо, ему было неприятно, что Мадлен не опознала меня. «Прошу вас. Мы тут расследуем убийство…».

Его прервал стук в дверь. В комнату вошёл человек, который привёл сюда Мадлен. «Инспектор, можно вас на пару слов», – произнёс он.

«Не сейчас, Жерар!».

«Прошу, инспектор. Кое-что произошло».

«О, ради Христа! – ругнулся инспектор, брызжа слюной. – Что такого стряслось, что не может подождать несколько минут?».

Человек, уставившись в пол, не решался начать разговор. Наконец, едва ли не шёпотом, он всё-таки сказал: «Трупы, сэр. Трупы тех двоих, которые были убиты вчера ночью. Они пропали!».

«Что?! – инспектор тут же побелел, лишь под глазами у него залегли тёмно-серые круги. – Пропали? Как?».

«Не знаю, сэр. Они просто исчезли! Вот что…».

«Боже всемогущий», – пробормотал инспектор и, в раздумье посмотрев на меня, жестом показал мне, что я могу идти. «Вы свободны, мсье де Шаньи. Простите, что побеспокоил вас». Он повернулся к Мадлен. «Вы тоже можете идти. Мы с вами свяжемся, если будет необходимость».

 «Да, мсье», – пробормотала девушка. Она улыбнулась мне и затем вышла из комнаты. Я полюбовался тем, как она выходит, на её длинное синее ниспадающее волнами платье, выгодно подчёркивающее её фигуру, затем перевёл взгляд на инспектора. К этому моменту он уже стоял у окна и смотрел на улицу, вытянув руки по швам и в замешательстве поджав губы.

«Как такое возможно? – спросил он. – Как? Как трупы могли просто исчезнуть?».

«Вы уверены, что это был не Призрак Оперы?». У меня с души словно упал камень, когда Мадлен подтвердила, что видела не меня. Я просто не мог не пошутить. Грозный взгляд инспектора говорил о том, что шутку он не оценил. «Хорошего дня, инспектор», – произнёс я.

Выйдя из полицейского участка, я тут же задался вопросом: если Мадлен видела не меня, то кого же? Эрика?

Со скоростью Ахиллеса и беспокойными мыслями в голове я помчался по улице, бешено оглядываясь по сторонам в поисках девушки. Мадлен медленно шла прочь от полицейского участка, смотря под ноги и сложив перед собой руки. Было видно, что она над чем-то задумалась. Она подняла голову и округлила глаза, когда я нагнал её.

Я улыбнулся, остановился и нагнулся, схватившись руками за колени, чтобы перевести дыхание. «Мадемуазель, – начал я. – Вы сказали, что видели тогда не меня».

Её тонкие брови нахмурились самым элегантным образом, каким я только видел. “Нет, – ответила она. – Нет, мсье. Это были не вы”.

“Как вы узнали?”.

“Человек, которого я видела, не похож на вас, – ответила она и, вздрогнув, отвернулась. – Это был сам дьявол во плоти. Его глаза сверкали жёлтым огнём! Я увидела их даже через улицу”. Она обхватила себя руками и, подняв на меня взгляд, слегка улыбнулась. “Надеюсь, что я больше никогда не увижу его и что он не заметил меня. Нет, мсье, вы слишком хороши собой, чтобы быть тем, кого я видела”.

Счастье охватило всё моё существо. Моё сердце словно разрывалось от исступления. Не думая, я взял её руку и поднёс к губам. У неё была мягкая и тёплая кожа, пахнущая едва различимым запахом цветов. “Благодарю вас”, – пробормотал я.

Поначалу она зарделась и отвернулась, потом всё же снова посмотрела на меня и отняла руку. “Совершенно не за что”, – сказала она и уже собралась было уходить. Я повернулся и погнался за ней. Мадлен подняла взгляд и удивилась тому, что я иду рядом. “Что-то ещё?” – спросила она.

“Нет, – ответил я. – Могу я проводить вас до дома?”.

“Нет, благодарю. Я живу довольно далеко отсюда. Это не слишком приятное соседство.

“Вы живёте… в том районе, где вы стали свидетельницей убийства?”.

“Через улицу от того места, – ответила она и покачала кудрявой головкой. – Уверяю вас, это не лучшее место для такого известного человека!”.

“Пойдёмте же, – сказал я. – Неужто это место так плохо?”.

“Неважно, – произнесла она. – Мы должны попрощаться здесь, мсье, ради вашей собственной безопасности…”.

Я рассмеялся. Мадлен, зарумянившись, с гневом посмотрела на меня, положив руки на бёдра. “Как вы смеете потешаться надо мной! Я думаю, что знаю, где живу!”.

“Простите меня, – ответил я. – Я прошу прощения. Пожалуйста, позвольте задать вам вопрос. Вы придёте в качестве гостьи на моё сегодняшнее выступление?”.

 “Что?”. Её лицо побелело, глаза округлились, брови поднялись вверх.

Я не мог оторвать от неё взгляда. Её щёки пылали ярко-розовым, отчего её голубые глаза казались ещё ярче. Я снова взял её за руку, и на этот раз она не пыталась вырвать её. “Почту за честь, если сегодня вечером вы будете моей гостьей”, – повторил я свою просьбу.

“Я… я не знаю”, – дрожащим голосом ответила она. Она убрала свою руку из моей и крепко сомкнула свои тонкие пальцы в замок перед собой. Она посмотрела сначала себе под ноги и вокруг нас, затем всё-таки посмотрела на меня. “Мне нужно спросить папу”.

“Пожалуйста, – сказал я. – Я справлюсь о вас за час до выступления. Этого времени достаточно?”.

“Думаю, да”, – медленно произнесла она. Когда я снова поцеловал её руку, Мадлен зарделась и улыбнулась. Я отпустил её руку и поклонился. Девушка тут же оживлённо устремилась прочь, и её сверкающие на солнце кудри навсегда запечатлелись в моей памяти.

Я смотрел ей вслед до тех пор, пока она не исчезла у меня из виду, затем развернулся и пошёл прогуливаться к Опере. Мне нужно было сосредоточиться, раз уж я вечером давал представление; несколько смешанных мыслей могут привести к тому, что я возьму не ту ноту! Я стал напевать про себя “Два единых сердца” – главную арию в моём выступлении. Благодаря музыке вскоре я уже перестал трястись – то ли от того, что в итоге меня не обвинили в убийстве, то ли от бездонных голубых глаз очаровательной свидетельницы.

Мелодия смолкла на моих устах, когда я увидел, как чёрная карета с нашим фамильным гербом на двери остановилась на другой стороне улицы перед большим кафедральным собором. Кучер спрыгнул с козел и открыл дверцу. Из кареты показалась хрупкая фигурка в тёмном плаще с капюшоном и нерешительно взбежала по мраморной лестнице к двойным белым дверям, которые вели в здание. Это была моя мать.

Я остановился. Сегодня только вторник. Зачем это матери приходить в церковь сегодня, да ещё и в такой ранний час?  Без дальнейших колебаний я пробрался на другую сторону переполненной улицы. Кучер отъехал немного вперёд от главного входа в собор, но он явно собирался ждать свою хозяйку. Я распахнул двери и несколько раз моргнул, пытаясь привыкнуть к отсутствию какого-либо освещения в соборе – столь разительным оказался контраст яркого солнечного света на улице и почти полной темнотой здесь.

Мама медленно шла по красному ковру к главному алтарю и высокому витражному окну, изображающему Христа, окружённого поклоняющимися ему ангелами. Она сняла с головы капюшон, и по её плечам рассыпались тёмные кудри. Мама остановилась перед боковым нефом в конце коридора, затем прошла в середину одной из передних скамей, упала на колени и сложила перед собой руки.

Я прекрасно слышал её, даже несмотря на то, что сама она была в нескольких сотнях футов от меня. Я улыбнулся. Оперная выучка была идеальна для пения, но уж никак не для шептания секретов! Как только певец завершал курс обучения, даже шёпот его был слышен во всём помещении. Мамин голос имел силу и лёгкость ангельского голоса, и когда она говорила, я инстинктивно смотрел на ангелов, окружающих Иисуса Христа. Её голос стал более тихим, поэтому я прокрался вдоль стены собора – там было темно, и я мог приблизиться к ней и остаться незамеченным.

Сердце застучало у меня в груди, когда я увидел её лицо – бледное, с большими тёмными кругами под глазами, отбрасывавшими впалые тени на её щеки, блестящее от льющихся потоков слез, с припухлыми и искусанными губами. Я было устремился к ней, но разум возобладал над сердцем. Это был её момент, её время поговорить  наедине с Господом. Я не должен вторгаться. Я обвил пальцами основание высокого канделябра, стоявшего у края скамьи, и принялся наблюдать, слушать.

Мама закрыла ладонями лицо.

“О, Боже! – простонала она. – Что мне делать? Что грядёт впереди?”. Она уронила руки на колени и устремила взор на выложенное цветной мозаикой изображение Христа. “Какой путь предназначен Тобой мне сейчас? Какой крест должна я нести?”. Её голос стих, затем снова повысился. “Я не могу больше так жить! Прошу, Господи, защити Кристиана! Если кто-то и должен умереть, пусть это буду я! Он молод, у него вся жизнь впереди”. Мама воздела руки к Христу. “Вот, я отдаю себя Тебе. Забери меня, не его! О!”. Она снова закрыла лицо руками. Звук ее неистовых рыданий эхом разнёсся по собору.

Из темноты святилища вышел одетый в длинные белые одежды священник. Он неуверенно подошел к ней и остановился. Мама, согнувшись от рыданий, недвижно оставалась в той позе, в которой была. Священник уже было протянул руку, чтобы коснуться ее, но мама, должно быть, почувствовала его присутствие и, вскочив на ноги, посмотрела на него словно зверь, только что попавшийся в ловушку…

«Мне жаль, что я напугал тебя, дитя, – сказал священник. – Ты пришла в правильное место. Позволь Богу снять твою ношу».

“Вы не понимаете, – простонала мама. – Господь и дал мне её! Зачем ему забирать это бремя обратно?”. Священник грустно улыбнулся и уже хотел было уйти, но мама остановила его. “Отец, – произнесла она. – Простит ли Господь нам те грехи, которые мы совершили неосознанно?”.

Он коснулся её руки. “Господь простит нам всё, – произнёс священник. – Он даёт нам не более того, что мы можем вынести”. Священнослужитель вновь слился с чёрной тенью, отбрасываемой боковыми алтарями.

Мама опустилась на колени и подняла взор на Христа. “Да, я верю – ты простишь меня, – сказала она. – Я была ему женой! Мы произнесли наши клятвы перед Тобой. Я бы ни за что не обвенчалась снова, если бы знала, что он жив…”. Её голос дрогнул. “Прошу, Господи, прости меня, и пусть другие тоже простят! Прошу, прости за то, что хранила эту тайну, что защищала тех, кого люблю! Как я смогу рассказать всё Кристиану? Он будет в ужасе!”. Она вздрогнула. “Если бы он только знал своего отца так, как знаю его я…”.

Я прищурил глаза, потому что у меня навернулись слёзы. Страдания матери, достигшие апогея, казалось, заполонили собой храм – я почти чувствовал, как ангелы на витражных окнах и пьедесталах плачут по ней. Я понятия не имел, о чём она говорила, но знал, что это как-то связано с ней, моим отцом и Эриком. И глядя на неё, сердцем умоляя мои ноги подойти к ней и заключить в объятия, но разумом запрещая себе двигаться с места, я увидел напротив себя нечто, скрывающееся в тени, по другую сторону от матери. Поначалу было трудно различить, что это, но оно становилось все более и более различимым, пока, наконец, я не оторвал взгляд от матери.

Это была белая маска. Она сияла среди окружающей тьмы. Пара сверкающих жёлтых глаз поначалу смотрели на мою мать, а затем поднялись на меня.

У меня не было ни малейших сомнений в способности Эрика прекрасно видеть в темноте.

Прищурившись, он посмотрел на меня, а затем снова перевёл взгляд на мать. Меня прогнали прочь.

Я едва ли мог различить в темноте очертания его фигуры – знакомый вечерний наряд, абсолютно белая рубашка и галстук-бабочка в тон ей, ниспадающий складками чёрный плащ и шляпа, укрывающая его от предательских лучей солнца. Первой моей мыслью было инстинктивно позвать его из тьмы. Как он смел подсматривать за моей матерью в такой интимный момент! Мои щёки зарделись от стыда – я ведь делал тоже самое.

“А Рауль, бедный, милый Рауль”, – продолжила мама. Её голос заставил меня отвлечься от Эрика. Взглянув на него снова, я увидел, что его жёлтые глаза горят жаждой крови от упоминания имени моего отца. “Я не хочу причинять ему боль, но как я могу противиться собственной душе? Как долго я смогу бороться с этим? Я не могу покинуть ни Рауля, ни Кристиана, ни Эрика, но что-то непременно случится! Что же это будет? Что произойдёт? Не важно, каков будет мой выбор, но кто-то пострадает! Прошу, Господи, пусть это буду я! Если кто и должен пострадать, пусть это буду я!”.

Мама сильно сжала кулаки и с силой стукнула ими по спинке скамьи. Эрик напрягся. “Если я не покину Рауля, Эрик убьёт его, а если я оставлю Рауля, он умрёт от разбитого сердца! Я люблю Рауля…”

Жёлтые глаза за маской уже сверкали ярко-алым.

“И я люблю Эрика…”

Снова глаза засверкали привычным жёлтым светом.

“И я люблю Кристиана. О Боже, как я люблю Кристиана! Ты подарил мне его, и он – моё утешение в самые трудные моменты. Как я могла сказать Раулю? Я должна была сохранить это в тайне, ради Кристиана, ради Кристиана! Прошу, не забирай его у меня сейчас!”. Мама прижалась лбом к скамье. “Прошу, умоляю Тебя! Прошу, не забирай у меня Кристиана!”.

Я чувствовал, что ОН смотрит на меня. Я поднял взгляд над смиренной фигурой матери на Эрика. Его глаза так и сияли неожиданной загадочной теплотой. Он слегка склонил голову на бок – мне показалось, что он слегка улыбнулся.

“Прошу, дай нам силы пережить всё это”, – произнесла мама.

Двери храма резко распахнулись, и внутрь вошла высокая тёмная фигура. В момент, когда вошедший закрывал двери, невозможно было не заметить кудрявые светлые волосы, выбивавшиеся из-под шляпы. “Кристина, ты готова?” – голос отца эхом разнёсся по храму.

Меня охватила паника. Я вгляделся через алтарь туда, где сверкали огоньки жёлтых глаз.

Они исчезли.

На звук голоса отца мама поднялась на ноги. Рукой она смахнула с глаз все оставшиеся слёзы. Отец подошёл к ней,  и она опёрлась на него. “Ты в порядке?” – поинтересовался он, всматриваясь в её лицо и смахнув с её щёк несколько слезинок большими пальцами рук.

“Да”, – пробормотала она.

“Кристина, – произнёс отец. – Что случилось? Прошу, скажи мне! Я не могу видеть тебя в таком состоянии!”.

“Ничего”, – невнятно ответила она.

Отец прижал палец к её губам.

“Как ты можешь так говорить? Взгляни на себя! Тебя что-то разрывает изнутри, и ты мне не говоришь! Умоляю, Кристина, позволь помочь тебе!”. Сняв шляпу и положив её на скамью, отец заключил маму в объятия. На моей памяти они никогда так не были близки.

“Ты ничем не можешь помочь, дорогой Рауль, – ответила мама и, отстранившись от него, слабо улыбнулась. – Не должны ли мы вернуться домой? Я бы хотела пообедать с Кристианом, только мы трое, сегодня”.

“Думаю, да, – сказал отец, – Да, будет прекрасно”. Мама отошла от него на шаг, но отец перехватил её руку. Она обернулась к нему, раскрыла губы, сверкая ослепительно белоснежными зубами на солнечном свету, сочащимся сквозь витражное изображение Христа. “Я люблю тебя, Кристина, – произнёс отец. – Я всегда любил тебя”.

Мама приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щёку. “Я тоже тебя люблю”, – ответила она. Из храма они выходили вместе, и отец держал маму под руку.

Я огляделся вокруг в поисках жёлтых глаз, но они окончательно исчезли. Я остановился и прислонился спиной к колонне. Эрика здесь уже не было. Я чувствовал это.

Как он проник в собор? Зачем он последовал сюда за матерью? Где он научился этой жуткой способности сливаться с тьмой, проникать туда, куда хочет, оставаясь незамеченным? Для настоящего человека Эрик слишком хорошо знал все повадки призрака. Для него не существовало места, куда бы он не мог проникнуть, чего-то, что было бы вне его досягаемости, ничего такого, что он не мог бы при желании сделать. В Париже, мне думалось, ничего не укрылось бы от Эрика.

На скамье, где сидела мама, я заметил какой-то тёмный предмет. Шляпа отца. Я улыбнулся, вышел из темноты и подошёл поближе. Я потянул руку к шляпе. Кровь запульсировала у меня в горле – я начал задыхаться.

Моргнув несколько раз, я увидел сверкающие огоньки света. Я поднял своё небольшое бриллиантовое кольцо – то, которое я несколько недель назад оставил в ложе номер пять. Оно лежало на видном месте рядом со шляпой отца.

Это было немое послание, и оно говорило гораздо громче любых слов.

Он пощадил отца… на этот раз.

***