NAME=topff>
ПОВОРОТ СКОРПИОНА
(Часть вторая
романа "Жизнь Жизели").
ГЛАВА I.
Раскаленный
песок светился белым светом. Он тек, как расплавленное золото, и был так же
тяжел. Вдали над ним в жарком мареве дрожали зыбкие миражи. Их слои
перемешивались, переплетались, струи завивались, сливаясь в мгновенные картины.
Лес, потом горы, которых нет на пять дней пути вокруг, потом он увидел стены
дворца, утонувшего дворца, погруженного в воду, только резные ажурные башни
торчат, синие чаши куполов и кое-где стена с зубчатой кромкой.
Он облизал
губы и ощутил кристаллы соли, но они почти не жгли, хотя губы растрескались,
только было чересчур солоно. И ещё металлический привкус крови.
У самых глаз
что-то мелькнуло, что-то черное, молниеносное. Он прищурился, стараясь разогнать
белое сияние, залившее глаза молочным слепым бельмом, и увидел черного
пустынного скорпиона.
Скорпион
остановился у самого лица, боком к нему, он отчетливо видел изогнутый к
сегментированной спине хвост и непропорционально большие передние клешни. Он
перевел взгляд на мираж: тот уже изменился, теперь из воды торчал собор,
готический собор. Скорпион переместился, настойчиво втискиваясь в поле его
зрения. Капля яда на конце хвоста дрожала и переливалась янтарем. Раскаленный
песок бросал на брюшко скорпиона отсветы, они текли по бокам, обнимая неподвижно
замершее тельце, и оно казалось отлитым из черной бронзы.
На зубах
скрипел песок, и песчаная тонкая пыль забила горло. Тонны пыли, барханы тонкой
золотистой пыли, вся пыль, какая есть на земле. Песчаная пыль поёт, пески поют,
это общеизвестный факт, сейчас он слушает их и песня их красива, он даже
получает удовольствие, но он вряд ли сможет сам петь после того, как все пески
земли вошли в его горло.
Прошуршал
горячий ветер, пустыня дохнула жаром, как из муфельной печи, в которой
обжигались изразцы для его дворца, прилипшие волосы упали со лба и укололи
глаза. Он обратил внимание, что волосы его побелели. Склеенные пряди стали как
стеклянные сосульки. Соляные сосульки, порошащие солью утонувшие в черных
провалах глаза цвета раскаленного песка. Теперь в них и отражается один только
песок. Да ещё черно-бронзовый скорпион, который всё стоит перед ним на текущем в
вечность песке.
Мельчайшее
движение отзывалось жгучей болью во всем теле, словно в его тело вгоняли мириады
раскаленных до обжигающего холода – да, вот такое сравнение больше всего
подходит, - гвоздей, но он сделал это движение. Соль заскрипела на зубах - а
может и крошки отбитой с зубов эмали, - и металлический привкус во рту усилился,
но он точно знал, что поднимется. Он освободится. Он выберется из своей могилы.
Он сделал
рывок.
Бронзовый
скорпион повернулся.
***
Туся
постучала ногой об ногу и зябко поёжилась. У крыльца намело глубокий пушистый
сугроб, и под окнами, у стены, тоже сугробы. Все звуки глохли в белом мягком
безмолвии зимних сумерек. В этом году зима была неровная, то посреди зимы
оттепель нагрянула, то потом мороз ударил, такой, аж все забоялись, что сады
вымерзнут, а на Масленой неделе навалило столько снегу, что ни пройти, ни
проехать. Ей давно пора было домой, и она замерзла не на шутку, но жалко было
уходить. А вдруг, когда уйдёшь, как раз и начнется то самое, ради чего она и
прыгала тут на морозе.
Туся
подглядывала. Она очень любила подглядывать, но не за всеми подряд, нет,
фигушки, ещё чего. За некоторыми хоть год подглядывай, глаза прогляди, а ничего
интересного не увидишь. Предыдущие жильцы аккурат такими и были. Ничего
интересного у них никогда не происходило, даже скандалить друг с другом они не
скандалили. Скучные, одно слово. Туся на них и не обращала внимания. Пусть себе
живут, как знают. У них все жильцы такие были, словно на зло Тусе. Разговоры с
тетушкой, которые слышала Туся - длинные и неинтересные, - они вели всё про
ерунду всякую, то про цены на дрова, то про реформы, да чего сегодня в лавке
купили, да про то, что кухарка, такая рассякая, третьего дня яйца несвежие
принесла. Что тут обсуждать, сердилась Туся. Как будто кухарка сама эти яйца
несет, а не на базаре покупает. Какие продали, те и принесла в лукошке.
Туся
представила, как их толстая Матрена сидит на лукошке, расправив юбки –
насиживает яйца, – и захихикала.
Захихикала и
сразу осеклась, прикрыла рот обеими руками. Услышит, как она под окнами
отирается. У него слух такой тонкий – диву просто даёшься. Всё слышит. У неё
были случаи убедиться в этом. Вообще, новые жильцы с самого начала понравились
Тусе. Когда они осенью только к ним въехали, Туся пошла поглядеть. У крыльца
стояли двое дрожек, из них доставали вещи, и дворник с Макаром носили их внутрь
через распахнутую дверь под присмотром прислуги новых жильцов – широкой такой,
до смешного похожей на ту ватную бабу, что тётушка ставила на заварочный чайник.
В отличие от ватной бабы она была строгая, и что-то сурово выговаривала
неуклюжему Макару, задевшему за косяк двери большим деревянным футляром с
вензелюшками. Голос у неё был как у дворника, низкий. Туся подождала, когда все
вещи занесут, и пошла в квартиру знакомиться. Она любила знакомиться, хотя
тётушка такого тусиного подхода не одобряла.
Новые жильцы
въехали в «дальнюю» квартиру, во флигеле, ту, что окнами выходила в маленький
палисадник, и вход у неё был отдельный, с крыльцом и козырьком на витых
подпорках. Туся постучалась и вошла, по опыту она знала, что жильцы сейчас будут
хлопотать с вещами, устраиваясь на новом месте, прислуга греметь на кухне, и все
могут не услышать стука, так что разрешения войти всё равно не дождешься. Она
прошла через полутемную прихожую со стоящими чемоданами и наваленными на них
круглыми шляпными картонками, полосатыми как карамельки, и услышала за закрытой
дверью в первую комнату – у них она именовалась Синей Гостиной – голоса,
говорившие по-французски. Французского Туся не знала, хотя тетка пыталась учить
её, но Туся полагала, что это не к спеху. Учеба, в смысле. Но отличить
французский на слух она, конечно, запросто могла. У Туси сразу возникли надежды,
что новые жильцы окажутся поинтереснее прежних. Почему тетка ей не сказала, что
на этот раз въедут иностранцы? Туся даже выучила бы какую-нибудь приветственную
фразу, чтобы им сразу понравиться. Нет, правда, может быть, и выучила бы.
За дверью
раздался звон разбитого стекла и после короткой паузы смех, такой же ломкий и
звонкий, как упавшее стекло. Девичий голос вывел музыкальную фразу, забираясь
всё выше и выше, закончил совсем тоненько, так что даже закашлялся - и опять
смех. Неожиданно для Туси мужской голос за дверью пропел то же самое, только
немножко по-другому, но так красиво, словно в театре, и тоже засмеялся.
«Артисты, - с восторгом подумала Туся, - вот хорошо-то!» Голоса за дверью
слышались теперь приглушенно, вперемешку, и Туся подумала: «Ну, заворковали!»
Как-никак,
ей доводилось наблюдать, как барышня Тюхина из второй квартиры посиживает со
своим кавалером на скамеечке под сиренью, и Матрена тогда, поглядев на них,
говорила именно эти слова.
Туся решила
не мешать сейчас и смирно присела на стулья у двери, поглядывая на полосатые
картонки и воображая, какие шляпы должны там лежать у французской актрисы.
Наверное, красивые необыкновенно. А интересно, сама она красивая или как
тётушка?
Появление
новой жилицы Тусю не разочаровало. Когда створки двери резко распахнулись,
взметнув портьеры, Туся радостно заулыбалась. Француженка была, правда,
маленького роста, гораздо ниже барышни Тюхиной, но такая стройная, талия
тонюсенькая, она напомнила Тусе фарфоровую статуэтку балерины с камина в
тётиной комнате. Она была даже красивее.
- Девочка!
Кто ты есть, девочка!? – новая жиличка делала смешные ударения, на последнюю
букву в словах, но Туся её понимала. – Ты верно здесь живёшь?
Туся вежливо
подтвердила и объяснила, что она племянница хозяйки дома, её зовут Туся, и что
она очень рада, что они приехали к ним пожить. У них хорошо, очень тихо, не
докучливо, а весной в садике расцветет сирень, у них лучшая сирень во всех
Старых садах и даже Китай-городе, и она будет прямо-таки лезть к ним в окно.
Француженка выслушала гостеприимные Тусины речи, улыбаясь и поднимая тонкие
брови, а потом сказала, что Туся может называть её мадмуазель Камилла, и
спросила Тусю, любит ли она французский шоколад. Туся на это и рассчитывала и
одобрила про себя сообразительность актрисы. Та сбегала в гостиную – мадмуазель
Камилла была легкая как мотылёк, двигалась быстро, как летала – и, подсунув Тусе
под нос раскрытую коробку, разрешила выбрать себе три любых конфеты, какие
понравятся. Туся выбрала и поблагодарила, с завистью глядя на коробочку. Туся
обожала красивые коробочки, в них она хранила свои мелкие детские сокровища, а
эта коробка была чудесная. Длинная, узкая, внутри выложена розовым шёлком с
рюшечками, крышка обтянута бархатом потемнее, на крышке картинка – видный
господин во фраке угощает конфетами прекрасную даму в бальном платье. Красота!
Туся
вздохнула, соображая, что может потом, когда конфеты все съедятся и коробочку
выбросят, она её подберет. Не прозевать бы. Ещё ей хотелось посмотреть на нового
жильца-певца, потому что у него был такой красивый голос, что он наверняка
походил на красавца во фраке с коробки. Для продолжения вежливой беседы и чтобы
потянуть время Туся похвалила нынешнюю погоду. Тётушка объясняла ей, что
разговор о погоде является главной палочкой-выручалочкой всех светских бесед.
Тётушка так и сказала – «палочкой-выручалочкой», наверное, чтобы Туся поняла и
запомнила крепче, и она хорошо это усвоила, хотя, строго говоря, погода нынче в
Москве была так себе – дождило как из дырявого ведра.
- Tres beau, tres beau, -
засмеялась
Камилла-мотылёк,
– et puis, а
Moscou on se croit a la campagne!1
Она
оборотилась в гостиную:
- N’est-ce-pas, mon ami?
2
- Это то
самое, что можно желать, - прежний мужской голос раздался из гостиной, он звучал
негромко, но Туся опять вспомнила про театр, в котором она была два раза в
жизни. Он говорил по-русски, видно, чтоб Туся могла участвовать в разговоре, и
произносил чисто, совсем без акцента. Может, он русский? – Девочка сказала ещё
одну вещь, подтвердившую правильность нашего выбора – в этих переулках очень
тихо и малолюдно. То, к чему я стремлюсь…
du
train
que
nous allons…3
Востроглазой
Тусе показалось, что по лицу мадмуазель Камиллы пробежало облачко.
-
Erik,
vous
m’avez
promis,4
- тихо проговорила она.
Туся поняла,
что ей пора уходить. Новый жилец так и не вышел поздороваться с Тусей, но она не
слишком расстроилась. Потом его увидит, куда он денется.
Однако на
поверку не так-то это оказалось легко – увидеть мусье Эрика. Мадмуазель Камилла
– та да, с ней Туся сталкивалась. Мадмуазель как-то заходила к тётушке и иногда,
когда Туся гуляла, она видела мадмуазель Камиллу, как она выпархивает из дверей
и садится в пролётку. Для Туси жильцы-артисты представляли самую высшую и
заманчивую категорию возможных квартирантов, но, будучи девочкой
сообразительной, она допускала, что не все пребывают в подобной уверенности,
поэтому не удивлялась, что тётушка не стала ей рассказывать о новых жильцах. Ну
и не надо, Туся сама про них узнает.
Тем более
что мадмуазель Камилла оказалась хоть и красивая, и одета восхитительно, но
озорная, и при второй встрече удивила девочку, неожиданно потянув её за нос.
Тусе это тоже понравилось, она и ждала от артистов необычного поведения.
Тётины
знакомые дамы так никогда себя не вели, не говоря уж о Тусиной крестной. Та
настолько была важная, что когда Тусю возили к ней «с визитом», она даже руки-то
Тусе не могла протянуть, томно раскинувшись на софе и прикрыв глаза.
Представить, что все эти дамы могут, подмигнув, потянуть вас за нос, а потом
побежать по ступенькам, подобрав пышную юбку и перепрыгивая через две за один
раз, было невозможно. Туся расценила такое поведение мадмуазель Камиллы как
приглашение почаще бывать у них в гостях, и не преминула воспользоваться.
Правду
сказать, мадмуазель дома застать удавалось не часто. Оно и понятно. Туся кое-что
узнала от прислуги мадмуазель Камиллы и мусье Эрика. Их единственная прислуга
Александра – мадмуазель называла её смешно, АлександрУшка, звонко выделяя
букву У, - приехала с ними не из Франции,
из самого Парижа, как подумала сначала Туся,
это они оттуда приехали, мадмуазель с мусье Эриком, но раньше, а из
Санкт-Петербурга, где мадмуазель Камилла, оказывается, выступала в Императорском
театре. Балериной! Вот это окончательно пленило Тусю. Подумать только! Танцует,
вся в воздушных тарлатановых юбках и драгоценных каменьях, а кругом дивный
волшебный мир с пляшущими цветами, огромными радужными бабочками, бегающими на
самых носочках, и прекрасными влюбленными принцами! Двухразовое посещение
Большого театра с высокими белыми колоннами, куда крестная приглашала её с
тётушкой в «ложу», произвело на Тусю неизгладимое впечатление. Туся сидела,
раскрыв рот и отказавшись от мороженого. Это она-то! Чудесный мир на сцене
покорил её совершенно, и с того дня Туся начала мечтать более предметно. В
основном о влюбленном принце и необъятной воздушной юбке. Снаряжая Тусю в театр,
тётушка одела её в самое Тусино нарядное платье, и Туся, потрясенная собственным
великолепием, гордилась собой чрезвычайно и считала, что равной ей по нарядности
и очарованию во всём мире не сыщешь. Но наряд красавицы на сцене ясно
свидетельствовал, что Тусино платье и не платье вовсе, оно не шло ни в какое
сравнение с красавицыным.
Мадмуазель
Камилла, как представительница этого мира чудес, заслуживала особого Тусиного
внимания. Александра сказала, что мадмуазель Камилла танцует сейчас в Большом
театре, том самом, с колоннами, и имеет ещё больший успех, чем в Петербурге.
Кроме всего прочего, мадмуазель легко отдала Тусе ту самую милую коробочку, так
просто взяла и отдала со словами: «Будешь хранить в ней свои
les
gants … перчатки, я делать всегда так».
С той поры
Тусю как магнитом тянуло к флигелю, она норовила покрутиться в палисаднике с
манящим крыльцом и окнами, от которых, впрочем, толку было мало даже сейчас,
когда сугроб подпирал их снаружи. Туся, может, и не удержалась бы, влезла на
сугроб, чтобы одним глазком глянуть в окно, но проку в этом не было никакого,
окна в квартире всегда были занавешены плотными шторами. Их повесили сразу по
приезде, и это послужило ещё одной причиной для очередного тётушкиного вздоха.
Тусина тётушка вообще любила вздыхать по любому поводу, но Тусе стало казаться,
что новые жильцы вызвали у тётушки особенные вздохи.
Наверное,
тётушку не слишком радовало то, что так нравилось Тусе – их необычность. Ей
нравилось, что шторы у квартирантов никогда не раздвигаются, а тётушке нет. Туся
слышала, как тетушка рассказывала о новых жильцах своей портнихе Марье Семеновне
из девятого дома, того, что напротив ихнего, несколько раз повторив «странная
пара», «не возьму в толк» и «очень эпатирующие привычки». Конечно, Тусе было
очевидно, что тётушка в основном имела в виду мусье Эрика. Ясное дело, тётушке
тоже хотелось на него поглядеть, но не вышло.
Самой Тусе
это удалось не сразу.
Складывалось
впечатление, что мусье Эрик совсем на улицу не выходит. Однако это было не так,
Туся знала, что он выходит. Не каждый день, но выходит. Но она его первый раз
увидела в доме. Ну, почти в доме. В доме не считается, потому что в доме она
плохо рассмотрела. На крыльце. Вот как это было. Туся слонялась на заднем
дворике, делая вид, что играет, а на самом деле бдительно наблюдая за улицей –
когда подъедет пролётка с мадмуазель Камиллой. Накануне та упомянула вертящейся
под ногами Тусе, что у неё утренний спектакль, а потом, как рассудила Туся,
мадмуазель Камилла вернется домой, и если Туся ненароком ей повстречается, то
мадмуазель, конечно, пригласит её к ним в гости. Надо было ловить случай, а то
когда мадмуазель Камилла танцевала вечером, а так в большинстве случаев и было,
она возвращалась домой так поздно, что Туся давно десятый сон видела.
План
разработан был верно, но в его осуществлении возникли непредвиденные осложнения.
Туся маячила
под окнами, а мадмуазель Камилла всё не возвращалась и не возвращалась. У неё
уже ноги неметь начали, потому что присесть она не решалась. Скамейка стояла
далеко, в глубине палисадничка, за углом флигеля и за кустами сирени, с неё
улицы и крыльца не увидишь. Опасно, пропустишь так.
Завершая
очередной – Бог знает, какой по счету - круг по дворику, Туся своим острым
глазом засекла движение занавески в окне. Штора в гостиной отодвинулась, и Туся
вытянула шею, отчаянно стараясь разглядеть таинственного мужа мадмуазель
Камиллы. Некому быть, кроме как ему – Александра с большой корзиной ушла на
Покровку, на базар, Туся видела. За стеклом она различила мужчину. Стоит, руки
скрестил на груди. Руки Туся ясно разглядела, потому что они четко выделялись на
черном фоне его одежды. И лицо выделялось на темном фоне белым пятном. Свет в
комнате не горел. К Тусиному огорчению больше ничего разобрать не удалось – в
стекле отражались деревья, наполовину голые, с облетающими осенними листьями, -
и казалось, что человек смотрит из леса, его лицо застилают качающиеся на
осеннем ветру ветви деревьев. Туся с мрачным упорством зашла на следующий круг,
загребая ногами желтые опавшие листья и решив изображать играющего ребенка до
конца, раз уж начала, потом ещё на один, а мужчина в окне так и стоял не
двигаясь. Ничего, подумаешь, он, поди, и не знает, в какие игры играют русские
дети, может, ходить кругами по двору это самая любимая московская игра. Она
кружила и кружила, а он стоял и стоял. Они оба ждали одного и того же человека.
Потом
мужчина в окне исчез, потом Туся услыхала, что по булыжнику застучали колёса –
Подкопаевский переулок, в котором стоял их дом, так же как и ближняя улица
Солянка, что шла от Китай-города мимо Петра и Павла На Стрелке к Яузе, был
мощёным, к немалой гордости его жителей, - и в следующую секунду Туся увидела
его уже на крыльце, а мадмуазель Камилла в маленькой шапочке с птичьим крылышком
и пелеринке шла от ворот и улыбалась. Туся глядела, как тогда в театре. Мусье
Эрик спрыгнул с крыльца и поднял мадмуазель Камиллу на руки. Она обняла его за
шею, и он понёс её в дом: легко, как с пустыми руками, и не глядя - он смотрел в
близко придвинутое к нему лицо мадмуазель Камиллы, - взбежал по ступенькам, и
дверь за ними захлопнулась.
Туся
постояла ещё немного, потом спохватилась и закрыла рот. В гости она решила
сегодня не заходить.
О муже
мадмуазель Камиллы она теперь имела представление. Общее. Она разглядела, что он
очень высокий, сильно худой, но видать сильный, и у него черные волосы почти
закрывают воротник.
С этого дня
Туся поняла, в чем дело, и почему мужа мадмуазель Камиллы трудно увидеть.
Мадмуазель Камилла была замужем за влюбленным принцем. Прекрасным, только
заколдованным. В этом было всё дело – ему приходилось прятаться от дневного
света, так как дневной свет мог его сжечь. Почему, Туся доискиваться не
старалась, решив, что это такое условие колдовства. Мало ли что могут придумать
злые феи.
Теперь Туся
уже просто никак не могла отлипнуть от квартирантов из флигеля. Заросший
палисадничек представлялся ей таинственным садом, окружившим заколдованный
дворец, в котором живёт заколдованный принц-королевич, а вся стража и повара
спят. Как в Аленьком цветочке. Сказки имели свойство немного перемешиваться в
Тусиной голове, но её это не смущало. Подумаешь! Главное она хорошо помнила. А
главным было то, что расколдовывала королевича-принца любовь прекрасной девицы,
и они жили потом припеваючи, мёд-пиво пили так, что по усам текло. В Тусиной
голове сложилась картинка, которая на посторонний взгляд могла казаться
противоречивой, но для Туси выглядела естественно и несоответствиями её не
тревожила. С одной стороны выходило, что красавица и принц уже повстречались, и
мадмуазель Камилла уже расколдовала принца, раз они живут в замке вместе. С
другой, почему бы тогда принцу продолжать хорониться дневного света? Ну, так и
что? – рассудила Туся. Видимо, колдовство не исчезает сразу, а сходит
постепенно, как корочки ветрянки. Туся болела ветрянкой прошлой зимой, и доктор
даже велел обвязать ей руки мягкими бинтами и фланелевые варежки надеть, чтобы
она не могла корочки расчесать, а то следы останутся на всю Тусину жизнь. Надо
ждать, пока сами отпадут. Кстати, это помогло ей обнаружить одну из первых
жизненных мудростей, а именно ту, что самое трудное в жизни – не чесать где
чешется. Туся тогда долго ходила вся черно-зеленая от ляписного карандаша,
особенно на лице живого места не было, Матрёна руками всплескивала при виде Туси
и называла её арапкой, а тётушка очень тревожилась. Так и со злым колдовством.
Постепенно само отвалится полностью и тогда уж следов не останется, и ходить
можно днём.
Туся
подпрыгнула ещё раз и замерла. Теперь она должна стоять неподвижно, чтобы снег
не скрипел и не мешал слушать. За занавешенным окном флигеля запела скрипка.
Это было
вторым волшебством заколдованного замка. Может быть, даже первым его
волшебством. Голос скрипки за темными шторами и голос мусье Эрика, который
иногда удаётся услышать. Туся сама не знала, как это получилось. Как-то
незаметно. Вскоре после того, как она догадалась о том, кто был мусье Эрик, и
пришла к выводу, что когда она, Туся, вырастет и встретит принца, тот непременно
станет носить Тусю на руках, иначе смысла в принце не будет, мусье Эрик ещё раз
поразил её воображение. И на этот раз с гораздо более далеко идущими
последствиями, как показало дальнейшее.
Туся,
наконец, услышала, как мусье Эрик играет на скрипке, а потом как он поёт.
Что
заставляет нежный росток начать пробивать себе путь из твердого зерна к солнцу?
Как происходит пробуждение души? Иногда те способности, что дарованы человеку
природой, как бы сами проявляются и им словно не нужно усилий, чтобы расцвести,
а у некоторых они дремлют в глубине и пробуждаются порой случайным толчком,
когда, например, невзначай услышанное сочетание звуков, пропетых скрипкой,
поворачивают ключик в заветной дверце души, и раскрывается то, что могло бы так
и остаться под замком, за сухой твердой оболочкой не проснувшегося зерна. Так
произошло с Тусей.
Скрипка за
темным окном проплакала человеческим голосом, и для Туси распахнулся иной мир,
мир звуков. А потом голос господина Эрика довершил волшебство. Потому что он у
него сам был волшебный. Так что правильнее было сказать, что отныне Туся не
столько подглядывала, сколько подслушивала. Вот как иногда получается с
заколдованными принцами. Они и сами могут кого-нибудь заворожить.
Он не часто
пел или может, пел тогда, когда Туся не могла его услышать, не могла же она
поселиться под их окнами. Чаще он пел, когда мадмуазель Камилла была дома, Тусе
понятно было, что он поёт для неё, а как же иначе. Но иногда он пел, находясь в
доме один. Сначала она надеялась, что господин Эрик споёт что-нибудь, когда она
придёт к ним в гости, но нет. Туся его и в доме не видала. Она довольно быстро
сообразила, что в те жалкие разы, что она появлялась, господин Эрик уходил в
другие комнаты. Обидно было, что он не хочет с ней встречаться. Но потом
получилось удачно. Примечательно, что и правда ненароком. Наверное, так всегда
бывает: когда хитришь и выдумываешь, не выходит, а тут ни сном, ни духом, а,
пожалуйста, нежданно-негаданно сбывается так, как ты хотел. Тётушка говорила,
что у каждого человека имеется свой Ангел хранитель, он следит за тем, как себя
ведешь, и делает подсчёт твоим хорошим и дурным поступкам, а потом вычитает
меньшее из большего. И все твои мысли он тоже знает и учитывает. Если в
результате его арифметики остаются хорошие поступки и мысли, он делает человеку
поощрительный презент. Как раз то, что ты больше всего хотел.
Да, Тусин
Ангел хранитель хорошо знал Тусины пожеланья и, подведя итоги за месяц, устроил
так, что мадмуазель Камилла пришла к тётушке именно в тот момент, когда тётушка
распекала Тусю за лень, за неряшливость, за неумеренную любовь к сладкому, за
любопытство и за непослушание. Это была обычная субботняя головомойка, которую
тётушка обязательно устраивала Тусе каждую субботу в своей комнате накануне
воскресного похода в церковь. Так тётушка осуществляла свой христианский долг по
наставлению детской души на путь истинный, Туся это понимала и относилась
спокойно. Тётушка тоже понимала и по будним дням редко всерьез ругала Тусю. У
них существовало что-то вроде взаимопонимания и негласной договоренности: она
песочит Тусю, та стоит смиренно, с неописуемо печальной физиономией и со слезами
на глазах в знак раскаяния и понимания важности происходящего, посматривая, в то
же самое время, на красивые цветные литографические гравюры с изображением
Афонской горы и Ново-Иерусалимского монастыря, которые висят в тётушкиной комнате на
стене рядом с буфетом, сплошь заставленным иконами с горящими перед ними
лампадами.
Но
мадмуазель Камилла, конечно, не смогла уяснить таких тонкостей их родственных
отношений. Пока они с тётушкой разговаривали по-французски, она то и дело
бросала сочувственные взгляды на Тусю, у окна старательно натиравшую глаза
рукавом, и, мило улыбнувшись тетушке, даже протянула Тусе свой носовой платочек.
Тончайший батистовый платочек восхитительно и тонко пах чем-то сладким и нежным.
В углу красовалась вышитая монограмма. Когда мадмуазель Камилла закончила
разговор и вышла, ещё раз ободряюще улыбнувшись Тусе и подмигнув в дверях,
тётушка промолвила:
-Elle est gentile parce-qu’elle est
chic…5
И вздохнула.
Туся не
стала спрашивать, что это означает, но про себя решила, что пора учить
французский язык. Больше её беспокоило, не собираются ли жильцы флигеля съехать
с квартиры, но на её вопрос тётушка ответила, что они арендовали флигель на год,
и пока об этом речи не заходило, однако… тут тётушка прервалась и, взглянув
строго на Тусю, перекрестила её и позволила ей покинуть комнату. На сегодня
воспитание бедной сироты закончилось.
Туся вышла
из тётушкиной комнаты, сунув нос в чудесный платочек мадмуазель Камиллы, и
обнаружила саму мадмуазель Камиллу со своим пальто в руках, поджидающую её на
лестнице. Мадмуазель, ни слова не говоря, накинула на Тусю её пальтишко,
нахлобучила капор, взяла Тусю за руку и повела за собой. По дороге во флигель
мадмуазель Камилла всячески подбадривала Тусю, а та думала, как удачно, что
сегодня она одета в шерстяное платье с бантом, поэтому рукав растёр глаза до
убедительной красноты. Тут-то и пришли в Тусину голову соображения по поводу
Ангела, и в связи с этим она слегка встревожилась, не содержится ли в нынешней
ситуации опять толика хитрости, но решила, что она-то ничего не подстраивала,
даже в мыслях, мадмуазель Камилла сама её пожалела, это явилось её идеей,
значит, всё в порядке.
Ещё в
прихожей Туся услышала звуки рояля и возликовала окончательно. Господин Эрик
сидел в гостиной за небольшим кабинетным роялем, на котором стоял большой
ветвистый подсвечник с оплывающими свечами, хотя в доме у тётушки пользовались
масляными лампами. Он играл, его пальцы быстро-быстро бегали по клавишам и
показались Тусе необыкновенно длинными. На синей стене гостиной метались тени,
много пересекающихся теней, которые кидали колеблющиеся огни свечей.
Тень
господина Эрика тоже играла, так же как и он откидывая голову и отбрасывая
волосы. Он не сразу закончил игру, хотя Тусе почему-то стало ясно, что он тут же
услышал их приход, наверное по тому, как напряглись его плечи, но также ей стало
ясно и то, что он не может вот так резко прервать игру. «Ему нужно вернуться из
музыки», - поняла Туся.
- Эрик, -
тихонько позвала мадмуазель Камилла, - посмотри, кто к нам пришёл.
«Он знает,
что это я пришла, - опять поняла Туся. – Ещё бы, дураки мальчишки меня даже дразнят
рупь двадцать. Я неровно топаю».
Господин
Эрик опустил руки, встал, не оборачиваясь, немного так постоял, а потом
обернулся. Туся без зазрения совести уставилась на него. Тётушка правильно
журила её за грех чрезмерного любопытства, она и была любопытной.
- Добрый
вечер, сударь, очень рада знакомству, - Туся решительно протянула руку, господин
Эрик шагнул к ней, а мадмуазель Камилла засмеялась. Тусе пришлось задрать голову
так, что затылок уперся, такой господин Эрик был высокий. А ещё он носил на лице
маску, вот это да! В первый момент Туся не удивилась, но потом вспомнила, что до
Масленицы ещё далеко, и удивилась, но не слишком. Видно, ему и свет свечей
вредит пока.
Рука у
господина Эрика была теплая и сильная, но он взял Тусину руку как-то неуверенно,
будто не умел пожимать дамам ручки. Мадмуазель Камилла что-то быстро объяснила
господину Эрику по-французски, наверное, описала, почему она нуждается в
сочувствии, и он, судя по всему, одобрил намерение мадмуазель Камиллы подбодрить
горемычную Тусю.
Гостевание
удалось на славу, Тусю поили чаем, причём чай пили не из самовара, господин Эрик
кипятил его на спиртовке с синим огоньком, и шоколад был, и конфеты
английские, прозрачные, и маленькие витые рогалики, необыкновенно Тусе
полюбившиеся, мадмуазель Камилла назвала их круассанчиками. Мадмуазель Камилла
учила Тусю французским словам, рассказывала разные истории из театральной жизни
– своей и просто, - рассказала, что заходила сегодня к тётушке, чтобы
договориться о небольшой переделке в квартире – она хочет устроить себе в одной
из комнат зал для своих танцевальных репетиций с зеркалами по всем стенам, - и
тётушка любезно разрешила с условием, что когда они будут съезжать, то
восстановят всё в прежнем виде. Слова насчёт съезда Тусе не понравились, она
хотела, чтобы жильцы оставались у них хоть бы и на всю жизнь, но она смекнула,
что раз намечаются переделки квартиры, то не за тем же, чтобы вдруг скоро
сорваться и уехать, и она успокоилась.
Господин
Эрик сидел в основном поодаль от них, в самом темном углу, и вставлял всякие
забавные реплики в рассказы мадмуазель Камиллы, Туся хохотала и хлопала в
ладошки, потому что у него действительно получалось как-то очень смешно, но
иногда он вдруг вставал и начинал ходить по гостиной, и Тусе казалось, что он
словно забывает о них и думает, что он один. Впрочем, стоило мадмуазель Камилле
посмотреть на него, как становилось ясно, что уж о её-то присутствии он помнит.
Туся была довольна, потому что по её понятиям волшебный принц именно так и
должен был глядеть на красавицу-девицу. Когда мадмуазель Камилла закашлялась,
Туся увидела, что господин Эрик здорово разволновался; хотя на нём была маска,
Тусе очевидно было, что он прямо в лице переменился.
Маска у
господина Эрика была очень похожая на просто человеческое лицо, и Туся
недоумевала, зачем такую носить, ничего ведь не меняется, всё равно выглядишь
как человек. Уж если носить, размышляла Туся, тогда необыкновенную какую, сама
она лучше носила б масочку обезьянки, чтоб смешно было, как все её принимают за
обезьянку, или птицы какой красивой. А то лучше надеть личину Чуда-Юда, такую,
как у ряженого, что на прошлую Масленицу к ним в дом приходил: с желтыми
круглыми глазами и клыками, торчащими из красной пасти. Надеть и напугать
мальчишек, пусть дураки мальчишки поостерегутся дразнить её, называя «рупь
двадцать».
Короче
говоря, тот вечер оказался сплошным блаженством не только потому, что Туся до
отвала наелась сладкого. На самом деле потому, что расхрабрившаяся от шоколада и
всеобщей любезности Туся попросила господина Эрика спеть, и он спел. Не сразу,
пришлось ещё мадмуазель Камилле присоединиться к Тусе.
Песня была
какая-то незнакомая Тусе, необыкновенно красивая, у Туси почему-то
защипало в носу, и она заелозила на диване, обитом голубой камчатной тканью.
Мадмуазель Камилла подошла к господину Эрику и, ловко потянувшись на носочках –
сразу видно, что она балерина, - поцеловала его, так нежно, что Туся опять
заелозила. Потом мадмуазель Камилла вытащила невесть откуда взявшуюся маленькую
деревянную шкатулку и подарила её господину Эрику, сказав, что вот мол, какой
славный праздник получился, и что они с Тусей его от всего сердца поздравляют.
Туся не знала, с чем они поздравляют господина Эрика, но не сплоховала, важно
кивнула, поддерживая мадмуазель Камиллу. Она была уверена, что господин Эрик
хотел опять поднять мадмуазель Камиллу на руки, но, видно, постеснялся Тусю.
И зря, Туся
была вовсе не против.
Тусе
необходимо было поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями, потому она перед
сном зашла на кухню к Матрёне и с восторгом, с пятого на десятое поведала ей о
том, как хорошо у жильцов, и как необыкновенно красиво поёт господин Эрик.
Матрёнины замечания её удивили. Матрена выразилась в том смысле, что странно,
когда с домохозяйкой о квартире договаривается мадам, а не её муж, и что его
никогда не видно на людях. Ровно как шалыган какой с Хитровки прячется, да ещё
свой вид за личиной скрывает. На месте доброй хозяйки она, Матрёна, отказала бы
таким подозрительным людям от порядочного дома. Ещё окажутся жуликами-аферистами,
червонными валетами, помяните её, Матрёнино слово, а то и разбойниками
каторжными, спаси Господи. Хитровка то вон она, рядышком, повидали всяких. И к
слову будь сказано, чего это такая знаменитая мадам актёрка-танцорка, как ихняя
Александра о ней преподносит, подороже квартиры не подыскала, в каменном доме да
на Тверской? Кум сказывает, что у ней денег куры не клюют. Видать, есть резоны
от людей хорониться, да только честным людям такое без надобности.
Не чистое дело с
этим господином, вот те крест. И Александра
эта тоже
больно гордая, слова из неё лишнего не вытянешь.
Тусе стало
обидно, и она рассердилась на глупую злую Матрёну, но высказать своё мнение о
ней не успела, пришёл тот самый кум, пожарный Кузьма. Он часто к Матрёне
приходил с Мясницкой, с тамошней пожарной части, и Туся ушла. Матрёна очевидно
ничего не понимала в прекрасных заколдованных принцах и умеющих их
расколдовывать красавицах, и тратить на неё время не стоило.
Теперь, по
прошествии последних месяцев, Туся начала понимать, что это был, наверное, самый
прекрасный вечер в её недолгой жизни. Она дежурила под окнами, иногда везло, и
она слышала голос господина Эрика и как он играет на скрипке, но редко. Зимой
темнело рано, и Тусю загоняли домой, сидеть у голландской печки и скучать. И в
гости она больше не попадала.
Сегодня вот
повезло, но скоро пришла Матрёна и увела Тусю домой, пригрозив всё рассказать
тётушке. Туся неохотно потащилась, стараясь идти как можно медленнее, заплетая
застывшие ноги. Матрёна дергала её за руку, а из волшебного замка чуть слышно
долетал голос заколдованного принца.
Вечером
Туся пошла к тётушке и, заплакав, попросила её позволить ей учиться музыке,
тётушка удивилась, а потом Тусе стало больно глотать, начался жар, поднялась
температура, и её уложили в постель, обвязав стремительно распухающее горло
фланелью. Пока ждали доктора, Туся лежала и смотрела в чёрное окно, за
которым в глубине тёмного двора стоял флигель с тёмными занавешенными окнами.
Потом окно
придвинулось, и чернота поглотила её.
1
Прекрасная погода, прекрасная, и потом
Москва так похожа на деревню!
2
Не правда ли, мой друг?
3
при нашем образе жизни
4
Эрик, ты мне обещал.
5
Она хорошенькая и шикарная.
Глава 2 >>>
|