|
Forward
by
Mary Philbin.
 Это было давно, не так ли?
История того, как я была выбрана на роль Кристины Дааэ в оригинальном фильме
"Призрак Оперы" начинается в Чикаго несколькими годами ранее.
В те дни понятие
симпатичной девочки существенно отличалось от нынешнего. Я полагаю, что вы могли
бы сказать, что симпатичные девочки были "в теле". Я, однако, была очень тонкой.
В старых рекламных материалах обо мне имели обыкновение говорить, что я выиграла
конкурс красоты и именно таким образом получила мой контракт с Universal.
Это не совсем так.
Моя мать бывало посылала
мои фотографии на киноконкурсы в журналах, которые все журналы тогда устраивали.
Все матери по соседству делали то же самое. Я участвовала в благотворительном
показе мод, устроенном Церковью, когда мистер Карл Леммль был в городе.
Показ устраивался в одном из местных театров, где демонстрировался один из
фильмов мистера Леммля. Там он меня и заметил. Позже одна из моих лучших подруг
- Бет Леммль - представила меня своему дяде. Он был очень вежлив, но я не
слишком его впечатлила. Могу предположить, что многие пробовали получить место в
картинах - и так всегда.
Позже, когда я прочитала, что Эрик фон Штрогейм собирается в Чикаго, я захотела
принять участие в конкурсе в Театре Рэндольфа, спонсируемого
Universal Pictures.
Ребенком я, бывало, всегда сочиняла истории, где представляла себя главной
героиней. Всякий раз, что я смотрела кино, я старалась запомнить, что могла, в
картине, и затем представляла это ещё раз дома, обычно перед своими куклами в
качестве единственной аудитории. Когда я услышала о конкурсе, то очень захотела
победить, чтобы играть в кино, ведь победитель получал контракт от
Universal Pictures!
Я просмотрела фотоальбом моей матери и просто не смогла найти снимок, который
мне бы понравился, и я отбросила эту идею. Как выяснилось, я смогла принять
участие, поскольку моя мать сделала снимок и отправила его за меня. Вообразите
моё удивление, когда я получила телеграмму, что я выиграла шанс! Мистер Фон (прим.
пер.: прозвище фон Штрогейма) был судьей конкурса, спонсируемого
"Чикагской газетой" и Elks Club. Он расхаживал по комнате и
когда подошел ко мне, то попросил сыграть для него сцену из одной из его
картин. Я боялась, что не понравилась ему, но он вместо этого дал мне контракт.
Я должна была играть в его новом фильме "Foolish Wives"
(Глупые жены).
Семейство Леммль жило около нас в Чикаго, и дядя Ребекки (Карл) попросил отца
Ребекки (Бет) - его звали Джозеф - помочь ему управлять студией на Западном
побережье. Когда мои мать и отец выяснили, что Ребекка и её семья переезжают и
только после того, как они были должным образом представлены мистеру
Карлу Леммлю, я приняла предложение. Это было в 1921 году, и я приступила к
съемкам почти немедленно.
Когда мои родители прибыли
в Голливуд и увидели ночную жизнь, и образ жизни тех, кто делал кино, после того,
как их рабочий день был закончен, им трудно было принять то, что я хотела
продолжать сниматься в кино, и им казалось, что я нуждаюсь в постоянной
компаньонке! Мы - ирландские католики. Церковь - всё ещё наибольшая часть моей
жизни и сейчас. Я не была готова играть в фильме мистера Фона. Кое-кто думал,
что у меня недостаточно опыта. Так первый мой фильм назывался "The
Blazing Trail" (Сверкающий след). Затем настал тот
прекрасный день, когда мне дали роль в новом Штрогеймовском фильме "The
Merry-Go-Round" (Карусель). Всё, что я выучила относительно
актерской игры, я узнала от мистера Фона. А потом наступил день, когда он был
уволен. Мы были в шоке. Как кто-то мог уволить Эрика фон Штрогейма, величайшего
художника кино! Я была готова вернуться домой. Некоторые актеры уходили. Вся
студия не знала, что будет дальше.
Мать, отец и Тальберг -
все поощряли меня продолжать. Они говорили мне, что здесь был режиссер, который
выявил мой талант, и что новый режиссер хотя и не был таким знаменитым, как фон
Штрогейм, но он был профессионалом и сотрудничал с
Universal много лет. Мистер Тальберг сказал,
что я должна всегда помнить - самая главная вещь это фильм, а я была важной частью
фильма.
Я не много помню о Руперте
Джулиане. Я очень хорошо помню Нормана Керри. Он был очень шаловлив, на экране и
вне его, но он был очень привлекательным и очаровательным мужчиной, несмотря на
его шаловливые ручонки. Была сцена, в которой мы беседовали под большой статуей
на крыше Оперы. Действительно была сооружена статуя в натуральный размер, потому
что, как вы видели, мистер Чейни должен был играть, сидя наверху этой статуи - и
он поднимался наверх без каскадера. Во время наших крупных планов мистер Чейни
мог просто стоять вне поля обзора камеры, до тех пор, пока шуточки Нормана не сводили его с ума.
Наши съемки происходили в
основном в течение дня. Чтобы создать видимость ночного времени вокруг нас
вешали большие черные непромокаемые брезенты. Я полагаю, что они соорудили
статую такой большой, что после того, как закончили её, не смогли передвигать
её. Норман Керри на репетициях не произносил нужных фраз. Он сочинял слова любви
пока мы играли. Иногда я не знала, как реагировать. Моя мать всегда
присутствовала на съемках, а Норман обнимал меня и прижимал довольно крепко. Эту
сцену переснимали несколько раз, и он всегда находил у меня какое-нибудь новое
место, за которое можно подержаться. Я не могла реагировать на это перед
включенной камерой, и хотя он был мошенником, он знал, что делать. В результате
я должна была брать его руку и держать её, чтобы воспрепятствовать этому
"блужданию".
У него был очень культурный голос, и он помогал мне, когда мы делали звуковую
версию. Но что вы должны делать в то время, когда занимаетесь любовью с вашим
героем на экране, как объяснял мне мр. фон Штрогейм, так это вы должны думать о
ком-то, кого действительно любите в жизни. Я в то время была влюблена, так что
мне не было слишком трудно быть искренней. Только руки Нормана меня отвлекали.
Такие вещи, как занятия любовью (making-love*
см. сноску
внизу страницы) являются слишком священными, чтобы быть
обнародованными.
Норман имел обыкновение называть меня "Бэби". Мистер Чейни имел обыкновение
настаивать, чтобы мы произносили все фразы, что были написаны в сценарии. Иногда
он приносил листы романа "Призрак Оперы", отпечатанные на пишущей машинке, и раздавал их нам, чтобы дать нам идеи относительно того, что случилось в романе -
это давало нам некоторый бекграунд, на котором могли основываться наши
реакции. Это было почти как репетиции театральной пьесы. Часто мы проводили на
съемочной площадке до 18 часов!
У меня не слишком много воспоминаний,
касающихся мистера Чейни вне студии. Но я отлично помню сцены, которые он
режиссировал, такие как сцена, в которой Кристина впервые проходит сквозь
зеркало и встречает Призрака. Мы пытались сыграть это в разных вариантах, и всё
получалось не очень хорошо. Я иногда вспоминала м-ра Фона (Штрогейма), он точно
знал, что он хочет и он все объяснял мне, когда получалось не так, как он хотел.
Эпизоды снимались не в той последовательности, в какой они были прописаны в
сценарии, как делал это мр. Фон. Все эпизоды в моей гримерке снимались за один
съемочный день, а это означало менять различные костюмы и быть способной
изменить свои чувства и настроения несколько раз в день, чтобы соответствовать
пожеланиям режиссера. Подобный подход очень запутывал дело.
У м-ра Чейни была идея. В сцене, в которой
я впервые встречала моего Ангела Музыки позади зеркала и он сажал меня на
лошадь, а затем мы спускались всё вниз и вниз, и вниз, и потом через озеро в
лодке, он всё время со мной разговаривал.
Он, бывало, говорил: "Теперь Мэри,
дорогая, не смотрите на меня. Продолжайте смотреть на маленькую красную
ленточку, что я прицепил к стене. Смотрите, какая хорошенькая. Теперь, Мэри, я
собираюсь протянуть руку и тронуть вас за плечо. Вы не знаете об этом. Вы
взволнованы, что сейчас встретите своего учителя музыки и всё же вы в то же
самое время боитесь... да, вот именно... взгляд немного более взволнованный...
прекрасно..., теперь вы собираетесь повернуться, очень медленно, и затем...
теперь вы боитесь, что вы можете меня увидеть, но я в маске, скрывающей моё
лицо... вы смущены... теперь вы отступаете немного и СНЯТО".
Он мог делать так с каждой сценой. Я была
пугливой кошкой. Я боялась влезать на лошадь - но он был очень силен, поднимал
меня, сажал и поддерживал на всём пути вниз, не давая упасть. Потом я боялась
лодки. Когда мы должны были садиться в лодку, он говорил со мной все время. "Вы
всё делаете замечательно, дитя моё, вы боитесь лодки и воды, используйте этот
страх, камера поймает... нет, не смотрите в камеру... теперь возьмите мою руку и
я сделаю так, что будет безопасно... так... теперь вы садитесь на корму лодки...
роняете край вашего шлейфа в воду... хорошо... теперь плывем... не волнуйтесь...
в прошлом я опытный каноист".
А затем мы добираемся до дверей дома
Призрака. "Теперь, Мэри, вы боитесь, и всё же вам любопытно. Я выйду из лодки
сразу после того, как дверь откроется... и затем вы на меня взглянете... а потом
отведете взгляд... теперь вы видите, что я тянусь к вашей руке... нет... ещё не
берите мою руку... так... теперь возьмите меня за руку... но продолжайте
отворачиваться... подайтесь назад немного... этого достаточно, чтобы казаться
испуганной".
Так как он всё это время был в маске, то никто не мог бы сказать, что он
разговаривает со мной, и в конце концов мы не должны были волноваться из-за
микрофонов, здесь не было ни одного и мы могли говорить всё, что
заблагорассудится. Когда настало время знаменитой сцены срывания маски, мне не
было нужды играть. Я хочу сказать, что мр. Чейни никогда не готовил меня к тому,
что я увижу у него под маской. Я знала, что его грим должен был быть ужасным и
могла видеть желтый цвет его кожи на его шее сзади. Это было в самом начале
съемок, мы должны были отснять все его сцены в первую очередь, потому что у него
были другие обязательства. Он молча пришёл на площадку и сел за орган. Позже я
узнала, что он не мог говорить из-за грима вокруг рта.
Итак, всё что вы должны
сделать, это взглянуть на кадр из фильма и вы узнаете мою реакцию, когда я
первый раз увидела, что он сделал со своим лицом. Но дело не
ограничивалось только лицом. Я никогда не забуду ужасающий гнев, который
выражали его глаза и крик, который он издал перед тем, как обернуться.
Казалось, крик раздавался сразу со всех сторон съемочной площадки. Не от него.
Это было почти бесчеловечно. (Комментарий переводчика:
Еще бы, бедная Мэри. Главный оператор Ван Энгер тоже вспоминал, как на него повлиял грим Призрака - Чейни позвал его в
свою гримерку, не предупредив, а затем обернулся. Ван Энгер упал на стул и, как
он прямо написал потом, "чуть штаны не замочил").
Всё остальное время он был необычайно добр ко мне и делал все возможное, чтобы
фильм стал успешным.
Когда я услышала мой голос с экрана, то
это были самые волнующие ощущения в моей жизни. Это было в фильме
"The Last Performance" (Последнее представление). Это
было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но всё это - часть другой жизни. Той,
что я больше не живу.
* В 20-е годы выражение
"заниматься любовью" (making-love) означало приятный разговор, слова
любви или держание за руку (Прим.переводчика: а не то, что вы подумали)
"Поздравляю Universal Pictures с её
75-й годовщиной! и моё благословение Вам, дорогие читатели
"The Phantom of Opera" от "Кристины". Мэри Филбин. 1989 г.
Фотография Мэри Филбин, сделанная в 1989 году
на Рождественской вечеринке у режиссера Дэвида Брэдли.
18 апреля 2006 г.
Автор перевода:
Mary
|
