|
NAME=topff>
***
Как это часто
бывает, они не сразу заговорили о том, что взволновало их больше всего, а
сначала подробно обсудили все впечатления от праздника. Кристина была очень
довольна тем, как он закончился. Дети пришли в восторг от врученных им призов –
магических шкатулочек со всякой удивительной всячиной, выскакивающей из них по
первому требованию. Надо было только знать волшебное слово; каждая шкатулочка
слушалась своего, но все быстро догадывались – какого (волшебник им
подсказывал).
Какой из этих призов – главный, так и осталось неизвестным – да
никого это и не интересовало. Кристине с трудом удалось уложить спать
оживленного сынишку, который все норовил изобразить в лицах, как танцевала фея
Гейл, и как папа показывал «волшебство». Наконец он угомонился, заснув на полуслове, и Кристина спустилась вниз.
В полутемной
комнате, освещенной только отблесками пламени в камине и маленькой настольной
лампой с затененным абажуром, у окна стоял Эрик. Придерживая рукой тяжелую
портьеру, он смотрел в темноту за окном, постукивая пальцами другой по стеклу.
Кристина хорошо знала этот признак – он всегда делал так, когда нервничал.
Теперь её задачей было незаметно выяснить – почему…
Прямой вопрос не даст
желаемого результата, если Эрик считает, что ответ может слишком встревожить или
огорчить её, он отговорится ничего не значащими обстоятельствами, на это он был
мастер.
Поэтому Кристина
начала издалека, припоминая забавные эпизоды и высказывания малышей. Ей очень
нравилось, что маленький Люсьен совсем не дичился других детей, в его поведении
явно проглядывали черты будущего энтузиаста и заводилы. И воображение у него,
несомненно, было очень богатое – такой крошка, он «обыгрывал» свой маскарадный
костюм необыкновенно артистично.
Как он самозабвенно тер
свою Волшебную лампу! Каждому становилось ясно, что джинн вот-вот не выдержит и
появится!
И при этом он ухитрялся лукаво поглядывать на чересчур доверчивых
взрослых, которые верят в джиннов…
- Конечно, я
пристрастна, как всякая мама, но правда - это же видно, - требовала она
подтверждения у мужа. Про себя она подумала, что таким должен был быть и Эрик в
детстве. «Был бы… если бы не…» – оборвала она себя. О детстве он никогда не
рассказывал.
Эрик соглашался с
ней, хотя и пропуская излишние восторги через призму присущей ему ироничности.
Разговаривая, он ходил по комнате, неслышно и легко ступая, и Кристина, следя за
ним глазами, заметила, что он катает и подбрасывает на ладони тот самый шарик.
Только сейчас тот не светился. Движения его руки были неуловимы; Кристина
поймала себя на том, что не может отвести от шарика взгляд.
«Как он это делает?» –
думала она, следя за его узкой рукой с черным агатовым перстнем на мизинце. Она
отлично знала эту руку. Множество раз наблюдала, как она быстро записывает ноты,
от её прикосновений к струнам или клавишам рождаются дивные звуки, а когда эта
рука касается её самой, то радость наполняет её душу. Руки Эрика были
одухотворенными, вот верное слово. Она любила его руки, но допускала, что не всё
ещё знает об их возможностях. Вот и сегодня – эти чудеса, магические шкатулки. А
она и не знала, что он их готовил. «Что ещё нового я могу узнать о нем… В нем
всего так много намешано». Но вслух она только заметила:
- В каком восторге
были дети от твоих чудес. Ты просто покорил их – они с тебя глаз не сводили весь
вечер.
- И не только дети, -
повернулся к ней Эрик.
Он отошел к камину и
стоял, опершись на каминную доску. Шарик куда-то исчез из его руки.
- Боюсь, я не гожусь
на роль «души компании», - продолжал он, прищурившись, - и совершаю ошибку,
чересчур активно стараясь соответствовать стандартам. Мне не следует много
вылезать на люди, проще говоря.
«Вот оно, - поняла
Кристина, - недостижимая мечта – «быть как все». Запрятана глубоко,
осуществленная полностью – потеряла бы для него всю привлекательность, ведь он
презирает посредственность, обыкновенность. Но подспудно она живет в нем, как
запретный плод, который потому и сладок, что он запретный. Кто знает, что там
ещё осталось в его списке… Да и есть ли он, этот список. Он действует
импульсивно, его повышенная эмоциональность подстегивается его безграничным
воображением. Сила его индивидуальности способна преодолеть многое, что не по
силам ординарному человеку, в этом она убедилась на собственном опыте. Так же
как и в том, что с собой ему справиться труднее всего.
Именно поэтому она убеждена
– Эрик должен полностью реализовывать свои возможности, только это может дать
стабильность такой противоречивой и сильной личности, как он.
- Я не вполне понимаю
тебя, Эрик. Сегодня все прошло так естественно, непринужденно.
- Для полной
непринужденности мне следовало одеться в маскарадный костюм, а не ограничиваться
одной маской. Как ты полагаешь, какой костюм подошел бы лучше всего - гофмановского
Щелкунчика?
«Опять этот сарказм…
Что-то действительно вывело его из равновесия».
Но у Кристины был в запасе
один неоспоримый аргумент.
- Общение необходимо
Люсьену. Он должен расти, как все дети, а не замыкаться в кругу одних и тех же
лиц, пусть даже любящих. Одна только семья не может составить для ребенка весь
мир. И его родители должны быть частью всего мира людей, а не замкнутым
обособленным мирком.
Эрик молчал. Затем он
кивнул головой.
- Ты права, дорогая.
Ребенок не должен быть вырван из человеческого общества. Кому как не мне это
знать… Потом очень трудно вписаться… на своих условиях.
Кристина встала с
кресла и подошла к нему. Положила руки ему на отвороты сюртука и легонько
погладила атласную ткань. Эрик обнял её, и некоторое время они постояли, просто
глядя в огонь. Отблески пламени играли на гладкой поверхности его маски, изменяя
выражение черт, лишенных мимики. Наконец Кристина вздохнула, мягко высвободилась
и сказала, поправляя волосы:
- Знаешь, по-моему,
Люсьену очень понравилась Гейл. Он всё время пытался мне о ней рассказывать.
Милая девчушка, правда? Такая сообразительная… и очень похожа на свою мать.
Она сказала это только
для того, чтобы перевести разговор на другую, не столь острую тему, и реакция
Эрика удивила её своим несоответствием. Эрик резко развернулся и опять отошел к
окну. Снова то же движение пальцев, барабанящих по стеклу.
- Это тревожит меня,
- начал он не оборачиваясь, - я имею в виду, конечно, не симпатии Люсьена.
Сообразительность Джозианы. Она… Она удивительно точно подает реплики. Всегда
прямо в цель.
Эрик отвернулся от
окна, присел на подоконник, постукивая каблуком по деревянной панели. Рассеянный
свет уличного фонаря, расположенного прямо за окном, превращал его в четко
очерченный темный силуэт, напоминающий своим чуть гротескным изяществом
японские гравюры.
- Она жила в Париже
несколько лет… У меня сложилось впечатление, что она уделяет повышенное
внимание… нашей семье. Как будто знает о нас больше, чем должна знать новая
знакомая. Такая ситуация может стать опасной, если выйдет из-под контроля.
Он помолчал, пожал
плечами, словно отвечая на свою невысказанную мысль, и продолжил:
- Я должен все
выяснить. Я не могу допустить, чтобы тебе или Люсьену был причинен вред. Любой
(он произнес это слово с нажимом) вред. Ты это знаешь.
Кристина это знала.
Память услужливо извлекла из своего дальнего уголка старательно запрятанные
воспоминания. Совсем старые, тогда, в Опере… нет, их она научилась
контролировать и не позволила им всплыть на поверхность. Но более свежие…
Тот
инцидент в Италии, когда Эрику показалось (может быть, лишь показалось, хотя
нет, пожалуй, он не ошибся; но он был обостренно насторожен тогда – Кристина
была беременна). Только счастливое стечение обстоятельств позволило им избежать
неприятностей; но эти обстоятельства были гораздо более счастливыми для тех
пятерых, роковым для себя образом недооценивших обстановку.
Вряд ли они унесли
бы свои ноги с таким относительно небольшим ущербом: всего-то пара сломанных рук и
носов, множество выбитых зубов и одна проломленная голова. Реакция Эрика была
действительно молниеносной, и Кристина даже не успела по-настоящему испугаться.
Потом она поняла, что Эрик не хотел при ней… В общем, он ограничился полумерами.
Это пугало её в нем - то,
что он мог быть действительно опасен. Но она понимала - так уж сложилось, что
он вынужден всю жизнь держать круговую оборону против всего мира, не полагаясь
ни на чью помощь и не желая её.
Мир вычеркивал его и не церемонился с ним; и
Эрик
не считал нужным соблюдать правила, предназначенные для других. Но Кристина
знала – Эрик не совершал ничего, к чему не был бы вынужден объективными
обстоятельствами, просто из любви к разрушению или утверждаясь в своей силе.
Насилие ради насилия не доставляло ему удовольствия.
Правда, обстоятельства,
которые представлялись ему объективными, на чужой взгляд могли и не оказаться
таковыми… И он не обманывал тогда, давно… в том своём полубезумном состоянии
уверяя её: «Ведь я совсем не злой. Любите меня, и вы это увидите!» Заклиная:
«Мне не хватало только человека, который полюбил бы меня, чтобы я стал добрым.
Если бы вы меня любили, я был бы кроток, как ягненок…»
Ну, насчет ягненка, это он,
конечно… преувеличил. Ягненок из него… Но живя с нею, нормальной человеческой
жизнью, он сильно изменился. Совершенно пропали вспышки неконтролируемого
раздражения – последствия постоянного нервного и физического истощения. Исчезли
вместе с этим истощением – Эрик ведь даже внешне изменился. Видимо, основными
составляющими его натуры были, всё-таки, в равной степени сила, чувство
собственного достоинства и цельность. Они позволяли ему выживать, они и
определяли теперь его поведение. Почти безо всяких привходящих условий. Почти…
Однако теперь в линию обороны были включены она и их сын. Как центр
окружности.
Ощущение неясной
угрозы, исходившее от слегка напряженной фигуры на фоне окна, угрозы,
скрывающейся в притаившемся до времени хищном звере, заставило Кристину сказать
то, что она не стала бы говорить ему ни при каких других обстоятельствах. Она
давно заметила, а женщины (особенно любящие) не ошибаются в таких ситуациях. И
самым важным сейчас ей казалась необходимость переубедить его.
- Эрик, - вздохнула
Кристина, недоумевая, как он, такой проницательный по отношению к мужчинам,
настолько слеп, если дело касается женщин, - Эрик, уверяю тебя… Джозиана уделяет
повышенное внимание не нашей семье, а тебе, Эрик.
Эрик коротко хмыкнул
и опять пожал плечами. Он всё ещё не понимал, что она имеет в виду.
- Какая разница. В
конце концов, если мной и может заинтересоваться французская полиция, мне
достаточно держаться подальше от Франции. Но твоей карьере могут повредить
подобные слухи.
- Дорогой, я уверена,
дело в другом, неужели ты не понимаешь… Это забавно, что Я должна тебе
объяснять… Джозиана интересуется тобой как женщина, вот и все!
Кристина внимательно
всматривалась в неподвижный силуэт на подоконнике. Как он воспринял её слова?
Дрова в камине прогорели, и темнота в комнате сгустилась.
Эрик мягко, как
кошка, спрыгнул с подоконника и прошел к камину. Наклонился, взял несколько
поленьев и подкинул их в почти угасший огонь. Поворошил их щипцами, подвинул, и
пламя разгорелось вновь. Он смотрел на Кристину. Пламя камина поднималось у него
за спиной, и Кристина видела всё тот же черный силуэт, обведенный теперь по
контуру светящимся ореолом.
- Я, вероятно, должен
чувствовать себя польщенным, не так ли? – с иронией. И дальше, уже другим тоном,
- Ты всегда добра к другим, моя девочка, судишь обо всех по себе и готова
выдумать что угодно, лишь бы… Но право, нет никакой нужды прибегать к таким
нелепым выдумкам, чтобы выгородить мадам Джулиард. Тебе не следует ни о чем
волноваться, я не собираюсь действовать необдуманно и всё тщательно проверю. Я
буду очень осторожен, очень, - повторил Эрик.
***
Вынужденная
довольствоваться его обещанием, Кристина, тем не менее, не могла не чувствовать
тревоги. Зная, что нет смысла возвращаться к разговору, стараясь переубедить
Эрика в том, в чем он не сомневался, она заняла выжидательную позицию, наблюдая.
Ей было очевидно – он не поверил в её объяснение, и теперь она уже жалела, что
использовала этот аргумент. Именно потому, что это было правдой. Она была в этом
уверена. Как и в том, что Эрик не откажется от своего намерения. Он никогда не
отказывался, хотя мог и выжидать наиболее подходящего момента для осуществления
этих намерений.
Между тем их жизнь
шла своим чередом.
Успех Кристины был
даже большим, чем в предыдущем сезоне. Эрик всё так же вел все её дела, вникая
во все мелочи, всё контролируя и проверяя, не пропуская ни одного её выступления
или репетиции. Для Кристины оставалось загадкой, когда он успевает заниматься
ещё и своими делами; но Эрик успевал и это. Часть патентов была получена; что-то
уже приносило доход, над остальными Эрик продолжал работать. Его энергия
поражала. Кристине казалось, что чем больше он был загружен, тем больше успевал
сделать.
Они даже бывали
вместе в обществе. По крайней мере, к Арчерам и Джулиардам они ездили вдвоем; и
когда те возвращали визиты, Эрик всегда присутствовал и направлял беседу. С
Джозианой он вел себя непринужденно, так же, как она с ним.
Кристине было ясно –
Эрик начал свою игру. Последний раз, когда Джулиарды были у них, он беседовал с
Джозианой особенно долго.
***
Позвольте, милая
Джозиана, ещё раз попросить у Вас прощения за то, что Кристина и я были
вынуждены отклонить Ваше любезное приглашение. Обстоятельства требовали нашего
присутствия в театре.
Но если Вы не рассердились на меня окончательно, я прошу Вашего позволения
навестить Вас сегодня около 8-ми вечера, предоставив мне возможность
засвидетельствовать Вам свое уважение и симпатию. А также обсудить с Вами
некоторые аспекты проблемы, затронутой в разговоре при нашей последней встрече.
Ваш покорный слуга
Эрик Дюмон.
***
Эрик быстро шел от
Уэверли-плейс по 5-й авеню, направляясь к дому Джулиардов. В восемь часов вечера
эта длинная улица была всё ещё оживленной. Особняки из коричневого камня
освещались светом газовых фонарей; свет из окон, пробиваясь через задернутые
шторы, ложился бледно-желтыми дорожками на заснеженный тротуар.
Эрик пересек
Вашингтон-сквер, надвигая шляпу ниже на лоб, чтобы защититься от летящего в
глаза снега. Карты были сданы, ставки сделаны. Он будет очень осторожен, как и
обещал Кристине.
Миновав угол
Западной 10-й улицы, Эрик ещё ускорил шаг. Он был собран и спокоен. Жизнь
приучила его отвечать ударом на удар. И так же, как не следовало торопиться,
чтобы не совершить непоправимой ошибки, не следовало и медлить. Из тех же
соображений.
Войдя в гостиную
Джозианы, Эрик не сразу увидел хозяйку, но сразу услышал её голос.
- Это вы, Эрик? –
звук был приглушенный, словно она говорила, прикрыв рот ладонью. – Извините
меня, я сейчас…
Её рыжеволосая,
слегка растрепанная голова, появилась из-за спинки дивана, стоящего под прямым
углом к камину. Лицо раскраснелось.
- Простите… Я
доставала любимую куклу Гейл. Она её закинула под диван и не могла найти; а я её
нашла, но не могла сразу выудить…
И Джозиана
помахала куклой, зажатой в её руке, словно желая подтвердить свои слова. Кукла
была тоже рыжеволосая. И тоже растрепанная.
- Зачем же вы
торопились, Джозиана… Я помог бы вам, - Эрик сделал несколько быстрых шагов и
протянул руку, чтобы помочь ей подняться с пола. - Вы же знали, что я приду
вот-вот.
- А вдруг бы вы не
пришли, - возразила Джозиана, легко поднимаясь и отряхивая колени, - вас, Эрик,
не так-то легко… дождаться. Вы сверхзанятый человек. На вас, гениев, нельзя
полагаться полностью.
Она мягко отняла у
него свою руку, обогнула диван и села, расправляя складки юбки. Куклу она
усадила рядом с собой. Обернувшись, кивнула Эрику, показала на место подле себя.
- Садитесь, Эрик.
Давайте поговорим.
Эрик прислонился
спиной к каминной доске, украшенной тяжелыми бронзовыми канделябрами с оплывшими
витыми свечами, и скрестил руки на груди. Он смотрел сверху вниз на хозяйку,
откинувшуюся на спинку дивана и подпершую голову рукой; широкий рукав её платья
соскользнул, обнажив руку до локтя. Эрик заметил на её руке, там, где кончалась
оборка, тонкий белый шрам.
Джозиана, вопреки
традиции, предписывающей дамам принимать вечером гостей в «простом обеденном
платье» - с тесным корсажем, закрытой грудью и узким рукавом, - была в чем-то
свободном, светлом, с длинными шелковыми лентами. Эти ленты она сейчас
накручивала на свои тонкие пальцы, выжидательно глядя на гостя.
Эрик молчал. Он
прекрасно знал, что этим приемом вынуждает собеседника начать разговор. Обычно
прием срабатывал. Но не в этом случае. Джозиана безмятежно молчала, то
взглядывая на него, то опуская глаза на кончик своей атласной туфельки,
высовывающейся из-под юбки. Видно было, что она может молчать так сколь угодно
долго, не испытывая неловкости.
«Прекрасно держит паузу», -
подумал Эрик, ещё раз отмечая её самообладание. «Что ж, тем интереснее. Сильный
противник – дополнительный вызов».
- С вами нет
необходимости прибегать к хитростям, Джозиана, - произнес Эрик, признавая своё
поражение на первом этапе. – Думаю, будет лучше, если мы поговорим начистотỳ.
- Знаете, Эрик, я
сама, случается, пользуюсь этим приемом, - засмеялась Джозиана, дружелюбно на
него глядя, - в разговорах с Реджи. Очень полезный прием. Кстати, Реджи просил
меня передать вам, что задержится в Вашингтоне.
«Я знаю. Потому и пришел
сегодня».
- Вы необычный
человек, Джоз. Очень интересный человек.
- Меня больше
устроило бы, если бы вы сказали – интересная женщина. Но ведь вы, Эрик, тоже
необычный человек. – Джозиана посерьёзнела. – Если говорить начистотỳ…
- Безусловно… Но
всему своё время. Я пришел не для того, чтобы говорить о себе.
- Да? – кинула она
вскользь. – А я с удовольствием обсудила бы эту тему.
«Всё правильно. Она знает
правила игры».
- Хорошо. Что вас
интересует, Джоз?
Она взглянула на
него со странным выражением. Он не понял его. Удивление? Недоверие?
- Ну, хотя бы
расскажите мне, что происходит за кулисами театра. Я имею в виду слухи о новой
опере. Некоего таинственного автора… - Джозиана сняла с браслета на запястье
маленький золотой портсигар, раскрыла его и вынула крошечную папироску.
Наклонилась к камину, зажгла тоненькую палочку и поднесла к лицу. Огонек осветил
её лицо, отразился в глазах. – Кажется, она называется «Психея»… Она будет
поставлена, или это только слухи?
- Почему вы
спрашиваете у меня? Вы осведомлены лучше, Джоз.
Джозиана бросила
папироску в камин. Наклонилась вперед, тонкими руками обхватывая колени.
- А кого же ещё? – она
перевела взгляд на огонь, опять взглянула на Эрика. – Все таинственное,
по-моему, так или иначе, связано с вами, Эрик. От вас можно ожидать всего самого
необыкновенного, даже если в это трудно верится. Я вам это неоднократно говорила
– я не удивляюсь ничему, только восхищаюсь… Я сейчас спрашиваю себя, поразил бы
меня какой-нибудь слух, вас касающийся, даже самый невероятный? Нет, наверное.
- Вы слишком большое
значение придаете слухам, Джозиана. Вы их коллекционируете? – Эрик сделал шаг к
ней и остановился, так и не приблизившись. – Вы говорили мне, что и в Париже
были в курсе многих закулисных новостей. Этот момент я и хочу прояснить. Что вы
знаете, Джозиана? Вот он, тот самый разговор начистотỳ. Настало время раскрыть
свои карты. Полагаю, мы понимаем друг друга.
Джозиана смотрела на
него во все глаза. Потом медленно отрицательно покачала головой. В этом движении
не было вызова или упорства. Скорее недоумение. Уголки губ изогнулись с
выражением нежной насмешки.
- А мне кажется, мы
друг друга совсем не понимаем, Эрик, - проговорила она так тихо, что Эрик её
едва расслышал. – При чем тут Париж? – она опять покачала головой. – Похоже, вы
начитались романов вашего соотечественника, Поля Феваля, Эрик. Какие-то тайны.
Парижские, – она усмехнулась. – Меня совершенно не интересует Париж… Меня
интересуете вы, Эрик. Понимаете, только вы…
Она смотрела ему в
глаза, медленно поднимаясь с дивана. Эрик ясно видел, что она смущена и немного
досадует. Причем не на него, а на себя. Джозиана сделала несколько шагов и
остановилась прямо перед ним, заложив руки за спину и подняв подбородок. Так и
не отрывая от него взгляда. Эта поза придавала ей что-то очень юное, словно она
была девочкой-подростком. Но взгляд её не был взглядом юной девочки. Она
смотрела, как знающая себе цену женщина. Женщина, не привыкшая, что ей
отказывают.
«Да она действительно
флиртует со мной, - подумал Эрик, пораженный. – Всерьез. Это правда».
Сказать, что он был
просто поражен, значило не сказать ничего. Он растерялся, хотя это состояние
было ему совершенно несвойственно. Сказанные Кристиной слова не произвели на
него никакого впечатления: он просто не поверил такому объяснению и поэтому
пропустил их мимо ушей, будучи человеком действия, не склонным к многократному
«пережевыванию» того, о чем вынес своё суждение.
То, что Кристине
вовсе не казалось невозможным (ведь она судила по себе), для Эрика было просто
вынесенным за скобки невероятным. Всю жизнь ему было очевидно, что ни одна
женщина сама, по собственной, так сказать, инициативе, не могла не то что
полюбить его, а даже заинтересоваться им в сексуальном плане. То, что Кристина
любила его, как ни странно, ничего не изменило в этом его глубоко укоренившемся
комплексе, берущем начало в раннем детстве. Как это и водится с комплексами…
Неприязнь матери, полное отвержение оставили неизгладимый след в его душе,
создав непреодолимый барьер. Любовь Кристины была как бы производным его
неистовой страсти. Он добился её невероятными усилиями; она зажглась в пылающем
горниле его любви и поддерживалась им. Так он ощущал. Но любили они друг друга
только в полной темноте: он не мог рисковать. Даже мать не желала видеть его
лица. Ни одна женщина не могла любить его, глядя ему в лицо… Ни одна.
Эрик понимал, что
необходимо что-то сказать, но не мог сообразить – что. После того, как он так
неверно оценил ситуацию… Взглядом, устремленным на Джозиану, он словно пытался
найти у неё ответ: как он мог так ошибиться…
Он увидел, что она
волнуется. Это было так непохоже на её обычное самообладание… На молочно-белой
коже выступил нежный румянец, разливаясь по щекам, а потом по груди. Губы
подрагивали; она не то пыталась что-то сказать, не то сдерживала слёзы. Пауза
затягивалась…
В камине неожиданно
выстрелило, разламываясь надвое, прогоревшее полено. Женщина вздрогнула и
подалась к Эрику. Он инстинктивно обнял её за плечи. И сразу опустил руки.
Ему показалось, что
она всхлипнула. Как ребенок.
- Джоз, что за
безумие! Почему вы плачете? – руки его опять взметнулись, желая обнять её; так
беззащитно она выглядела. Но он не сделал ничего. – Кого вы пытаетесь обмануть,
Джоз? Меня или себя?
Джозиана
отстранилась. Отступила на шаг и опять сложила руки за спиной. Эрик понял: этот
жест олицетворяет для неё независимость. Она хочет показать: я совершенно
спокойна, я просто играю. Но это не было игрой, Эрик чувствовал это. И когда она
заговорила, голос её предательски дрогнул.
- Бедный Эрик, -
произнесла Джозиана, стараясь, чтобы голос её звучал иронично. Как всегда. Но
его тончайший слух явственно различал в её голосе смятение и досаду. – Вы
говорите так потому, что вам сейчас проще всего сказать именно такие слова. А не
потому, что эти слова – правда. Чего вы боитесь? Меня или себя? Почему все
постоянно врут… я не понимаю. И вы не понимаете, Эрик. Не понимаете, потому что
не знаете, как вы всё изменили для меня. Да, не смотрите на меня так, - она всё
больше волновалась. Эрик подумал, что она сознательно подстегивает в себе
эмоции, чтобы ей легче было сказать то, что она хотела сказать. – Я никогда не
чувствовала себя так… Думаете, мне легко признаваться?! Первый раз в жизни я себя
так веду. Обычно всё наоборот, слышите… Всегда наоборот!
Она чуть повысила
голос и вдруг безнадежно махнула рукой. Лицо её сделалось усталым и печальным.
Глаза с отсутствующим выражением смотрели в огонь.
- Не бойтесь, Эрик,
- тихо сказала она. – Я не собираюсь устраивать истерику. Никогда не устраиваю
истерик.
- Я не сомневаюсь в
этом, Джоз. – Эрик почувствовал, что его пальцы дрожат, и с удивлением посмотрел
на свои руки. – Я тоже виноват…
Джозиана не дала
ему продолжить, так и не узнав, в чем он виноват. Эрик и сам не вполне отдавал
себе отчет, в чем собирался повиниться. Не в том же, что принял её за
шантажистку…
- Ещё бы не
виноваты… - голос её звучал нарочито ровно, - … ещё бы. Вам хорошо, в вашей
маске, - Эрик усмехнулся, и это не укрылось от Джозианы. – Да-да, это очень
удобно. Никакого выражения лица, так значительно и таинственно. Пусть все
гадают… - она проглатывала слова, снова начиная утрачивать самообладание, – …это
интригует. У вас так много психологических приёмов, Эрик. Это тоже приём? Что вы
прячете? Вы слишком хороши для нашего грешного мира? Под стать вашему ангельскому
голосу… Так легче искушать нас, слабых? А когда вас искушают - вас, Эрик, - вам
легко спрятаться за никакое лицо… и посмеяться надо мной…
Глаза её сверкали,
она схватила его за отвороты его черного сюртука и потянула на себя, не
соображая, что делает. Руки Эрика метнулись к его маске.
«Сейчас у вас пропадет
желание искушать меня, Джоз!» - мелькнуло у него в голове. Он тоже почти не
осознавал, что намерен сделать. Пальцы его застыли, коснувшись маски. «Нет,
нельзя… Возьми себя в руки».
В этот момент
Джозиана точным мгновенным движением, как кошка лапу, протянула руку и сдернула
с него маску.
«Когда женская рука
сдирает с тебя маску, такое чувство, что она сдирает кожу, - отстраненно
подумал Эрик, - такая боль…»
К этой боли нельзя
было привыкнуть. Никогда. Он закрыл глаза, чтобы не видеть её выражения. Её
глаз.
Он помнил все
женские глаза, смотревшие в его лицо. Глаза матери, глаза Кристины, в первый раз
увидевшей… Другие женские глаза, давно… Но не забыто.
Выражение всех этих
глаз было ужаснее, чем даже крик, который он слышал тогда.
Крика не было.
Несмотря на звон в ушах, он должен был его услышать… Но крика не было… Что-то
теплое прикоснулось к его щеке. Эрик открыл глаза.
Джозиана смотрела
прямо ему в лицо, так же, как она смотрела на него, когда маска была на месте.
Он не мог бы точно определить выражение её глаз, но ужаса в них не было. И
отвращения. Губы её зашевелились.
- Так вот какое у ангелов лицо, - вот что она сказала. -
Никто не знает,
какое лицо у ангела.
Его маску Джозиана
держала в левой руке, правой касаясь его щеки. Легко, одними подушечками
пальцев.
Эрик протянул руку
за маской, но она отвела руку. И покачала головой.
- Нет, Эрик, мне
всё равно. Я люблю вас.
Она привстала на
носки, обняла Эрика за голову и притянула к себе.
Её губы были
горячими, мягкими, как нагретые солнцем ягоды. Он обнял её. Поцелуй был долгим,
она слегка задохнулась и отпрянула.
Не глядя, уронила
маску на пол, и Эрик, как завороженный, проследил взглядом: вот маска падает,
как большой древесный лист, покрытый инеем, падает, падает, ложится на пол между
ними, неподвижное белое пятно. Джозиана переступила через неё, положила руки на
грудь Эрику. Прижалась лбом, потом потерлась щекой.
- Ты ведь хочешь,
чтобы я смотрела на тебя, Эрик, - прошептала она.
- Да, - голос его был
хриплым, слова с трудом выходили из пересохшего горла, - хочу…
- Тогда поцелуй меня
ещё, Эрик… - она подняла лицо, и ничего не дрогнуло в глубине её глаз. Она не
отводила взгляда, смотрела неотрывно.
Голова Эрика
кружилась. Он погладил её лицо, потом прикоснулся к глазам, наклонился и
поцеловал их. Потом осторожно, бережно нажав пальцами, заставил её опустить
веки. И не убрал рук.
- Почему, Джоз? – он
всматривался в её лицо. – Почему… тебе не страшно?
- Не знаю, - голос её
ничего не выражал, никаких эмоций. – Наверное, потому что я люблю тебя, Эрик.
Тебя, не твоё лицо… Разве ты – это только твоё лицо? Оно может быть любым, я всё
равно буду тебя любить и видеть тебя таким, какой ты есть, ты сам. А лицо – это
только маска, - Джоз положила свои ладони на его руки, продолжавшие закрывать её
глаза. И продолжала. – Маска всегда лжет, затем её и надевают. Ты можешь убрать
руки, Эрик. Не
бойся. Мне всё равно.
Она с неожиданной силой
отвела его руки от своего лица.
- Что тебе мешает,
Эрик? Я знаю, тебе хочется этого, для тебя это важно, чтобы тебя любили с
открытыми глазами. Ведь верно? Даже если ты скажешь, что нет – я не поверю! Ну,
говори!
- Это правда, Джоз. Это
очень важно для меня.
Они стояли друг против
друга.
- Эрик, никто не
узнает.
- Да, это легко
устроить.
- Эрик, я знаю… но ты
не виноват, это я тебя домогаюсь. Беспардонно и назойливо, Эрик!
- Нет. Не только ты.
- Один раз, Эрик.
-Один раз не
получится.
Эрик заставил её сесть
на кушетку, опустился на колени перед ней, так, что глаза их были на одном
уровне. Взял руку Джозианы, перевернув, поцеловал бьющуюся голубую жилку на
запястье. Погладил... и спрятал лицо в её коленях. Почувствовал прикосновение её
пальцев, сначала неуверенное. Пальцы теребили его волосы. Он поднял голову и
сказал – "спасибо тебе, Джоз…"
Она вздрогнула как от
удара.
-
Не надо так говорить, не уходи, хочешь, я
постараюсь объяснить… Возьми меня за руки. У тебя такие красивые руки, Эрик. Это
было уже давно, несколько лет назад, как раз в день моего рождения. В нашем
большом поместье на берегу Потомака был прием, масса гостей. Мы поехали
кататься, я и моя сестра. Младшая. Наши кавалеры сопровождали нас верхом. У нас
было много кавалеров, поклонников, я хочу сказать. Всегда, сколько я себя помню.
Все женщины в нашей семье красивы. Держи меня за руку, Эрик. Не отпускай, мне
так легче рассказывать. Я никогда не рассказываю об этом…
«Ведь в её взгляде
нет даже намека на усилие, ни капли напряжения. Она не заставляет себя. Я сразу
бы заметил, даже тень этого принуждения заметил бы, в этом я преуспел. Видит
Бог: меня не обмануть, пусть я сам больше всего хочу быть обманутым… Но в её
глазах – ничего, кроме любви, до самого дна – только любовь… Что мне делать с
тобой… с собой я знаю, что делать, мне легче».
- … такая ерунда, лошади
испугались ласки, перебежавшей дорогу, понесли, и я ничего не могла поделать.
Никто ничего не мог сделать, всадники не сразу догнали нас, жених моей сестры
попытался перепрыгнуть в коляску, но у него не получилось. Всё так быстро… Потом
коляска перевернулась, нас тащило по земле, по гравию. Когда я пришла в себя, я
была вся в бинтах, моя комната утопала в цветах. Как на похоронах. Но мне
повезло. Мне фантастически повезло. Я боялась взглянуть на себя в зеркало, но я
зря боялась. Шляпа сползла мне на лицо; когда меня подняли, как мне рассказали,
она была вся изодрана, в клочья. А лицо не пострадало. На руках шрамы, вот
видишь, здесь, и здесь, но лицо – нет. А Гвен протащило лицом по острым камням.
Она была очень красивая. Гораздо красивей меня.
Эрик притянул женщину
к себе. Она вся дрожала, в застывших глазах плескался давно пережитый ужас.
Эрик стиснул её плечи, прижал к себе.
- …я поправилась,
меня все окружали заботой, нянчились со мной. И с Гвен тоже. Мы с ней всегда
были очень близки. Я сразу привыкла… почти сразу. Но я заметила: все, кроме
меня, напряжены в её присутствии, отводят глаза. Всё реже навещают. Мужчины… Ну,
всё понятно. Поклонников больше не было. Её жених... - о нет, он был порядочный
человек, - он не отказался от неё. На венчании она была в густой вуали. Я
слышала, как в церкви шептались наши гости. Гости Гвендолин. Они восхищались её
молодым мужем, как героем, его самоотверженностью. За ту жертву, которую он
приносил. Жертву, Эрик! Восхищались им почти так же, как раньше восхищались Гвен,
её живостью, очарованием, веселым нравом, добросердечием и прочая, и прочая.
Мне хотелось крикнуть им: "Разве что-нибудь изменилось, ведь это Гвен, она всё
такая же, как была! Что изменилось, что?!!" Но всем было ясно – всё, всё
изменилось бесповоротно. Мне казалось, это я стою под их
любопытно-сочувствующими взглядами, ведь так могло быть, если бы не случай,
слепой случай. И вот я ощущаю себя прежней, той же Джозианой, ведь внутри я не
изменилась, я прежняя, как была. Но люди смотрят на меня не так и обращаются со
мной по-другому. Они-то знают – я другая, не та, только сама об этом не
догадываюсь. Они добрые, они жалеют меня, но их тяготит общение со мной, им со
мной неловко. Я нарушаю их душевный комфорт. Я напоминаю им, что все мы –
заложники случая. "Хорошо, что это случилось не со мной", - думают все, глядя на
меня…
«Бедная девочка,
осознание пришло через чужую боль, боль близкого человека, как через свою. Она
любит, и она понимает… редкий дар…»
- …никто не хочет
представить до конца – а если бы со мной; все боятся взглянуть в лицо жестокой
реальности, не хотят отягощать себя… бегут от этого. Гвен и дома ходила в вуали.
Мы с ней много разговаривали, но я чувствовала – она отдаляется от меня,
замыкается в своем горе. Я говорила – главное, ты жива, ты с нами. Потом я
поняла – она хотела бы лучше умереть. Как-то она мне сказала: "Я не могу видеть,
как мой муж заставляет себя смотреть на меня"… она его не винила. Это
естественно, говорила она, это естественно для человека, все так… Это был
наш последний разговор. На следующий день Гвен не стало, она покончила с собой.
Наша семья очень влиятельная, всё замяли. Я первый раз рассказала правду -
тебе, Эрик. Ты понимаешь, о чем я…
- Я понимаю, - сказал
Эрик, - я понимаю… Ты очень красивая, Джоз. У тебя красиво лицо, тело, но
сама ты ещё прекрасней, Джоз… Ты сама не знаешь, как ты прекрасна!
- …я люблю тебя,
Эрик. Но я всё понимаю. Ты иначе не можешь, но я знаю, ты меня тоже любишь. Как
и её… совсем по-другому, но любишь, тут уж ничего не поделаешь. Хотела бы я,
чтобы мы жили в Персии, что ли. Там бы у тебя просто было бы две женщины,
которые тебя любят, и это было бы в порядке вещей.
Эрик с болью смотрел
на неё. Она угадывала всё про него. Ничего не зная о нем, она своей любовью
«чувствовала» его. Словно была частью его самого, когда-то потерянной и вновь
найденной. И эта частица заняла своё место, как в мозаике, заполнила
принадлежащее ей место.
- Почему ты упомянула
Персию, Джоз? Ведь ты же не знала…
- Что ты жил там? Я не
знала, конечно. Я вообще о тебе ничего не знаю. Но мне кажется, что… но это ведь
ничего не меняет. Мы в Америке, и ты сейчас уйдешь от меня… уйдешь навсегда. И
мне надо будет как-то жить, научиться жить без тебя, Эрик. И я научусь… Я
справлюсь, Эрик. Тебя это не должно волновать. Это не твоя проблема…
Как только он отпустит
её, всё закончится. Они никогда не будут вместе. Это невозможно. Есть вещи,
которые невозможны.
И также невозможно
забыть этот её взгляд.
Он видел, что она
старательно прячет от него слезы. Это не было кокетством, она действительно не
хотела, чтобы он их заметил. Он и не заметил… но он знал – она не сможет
научиться жить без него. Нет, не сможет. Он гладил её по рыжим взлохмаченным
волосам. Только бы она не плакала, безнадежно стараясь выглядеть сильной и
независимой. Она выглядела такой беззащитной и потерянной, несмотря на свои
старания. Испуганная маленькая девочка, прижавшаяся к нему в поисках защиты. Что
он мог сказать ей?
Тембр его голоса
неуловимо изменился. Уже давно он запретил себе пользоваться этим своим
необъяснимым для него самого, но неоспоримым даром – таинственной магией своего
голоса. Раз решив, никогда не использовал. Но сейчас…
То, что он сейчас
говорил ей, не имело значения. Главное был его голос. Ни разу в жизни он не
употребил это своё могущество, чтобы подчинить себе женщину. До конца. Ни разу.
И сейчас он - вот парадокс - должен использовать его, чтобы заставить женщину
забыть его.
«Я же не хочу, чтобы она забывала меня! Не хочу!..»
Но его выбор был сделан.
Другого не будет. Не будет последнего штриха гиперкомпенсации. Никто кроме него
самого не знает, до чего это важно для него. Не просто мужское самоутверждение.
Нет, последние строчки его приговора, которые он стирал одну за другой.
Последняя подпись вымарана, последняя печать сорвана.
Но нет, печать останется
болтаться. Есть вещи, которых не будет.
- Теперь уходи, Эрик,
- внезапно произнесла Джозиана. – Уходи, пожалуйста, иначе я не выдержу. Я
понимаю, ты жалеешь меня, но... Я всё равно не забуду тебя. Никогда. Твои чары
не подействовали.
Эрик нагнулся и
поднял маску, поднес её к лицу и замер, не надев.
- Джоз, - попросил
он, протягивая маску женщине, - помоги мне.
Эрик уходил от её дома,
только один раз обернувшись. Одним взглядом он охватил и запомнил, как если бы
впечатал в свой мозг, темный силуэт на фоне освещенного окна.
Джозиана молча и
спокойно проводила его до прихожей, открыла ему дверь.
Эрик знал, что никогда
не сможет забыть выражения её глаз в тот момент, когда она закрывала за ним
тяжелую полированную створку.
Сейчас Эрик шел, подняв
воротник черного пальто, своим легким быстрым шагом; его маска была на нём, и
всё было по-прежнему.
Он удалялся всё дальше
от освещенного окна, за которым очень бледная рыжеволосая женщина тихо стояла,
глядя ему в след. Мысленно Эрик видел, как он отражается в её глазах, уменьшаясь
и уменьшаясь, превращаясь в конце концов в точку и совсем исчезая из виду.
Рыжая женщина ещё
какое-то время стоит у окна, потом возвращается в комнату с горящим камином и
догоревшими свечами, подходит к камину и останавливается, глядя в огонь
невидящими глазами.
Она опускается на
колени на тигровую шкуру, лежащую у камина, потом ложится на неё, прижимаясь
щекой к густому гладкому меху. Руки её спокойно сложены под щекой, лодочкой, как
у спящего ребенка. Рыжие волосы рассыпаны по рыже-полосатой блестящей шерсти.
Из камина летят искры,
падают на её неподвижное тело, но она не двигается. Огненные искры падают на её
медные волосы, но она не стряхивает их. Её рыжие волосы вспыхивают красно-рыжим,
медным пламенем. Огонь охватывает всю женщину, всё её тело пылает, но она не
двигается. Она смотрит на огонь, и пламя пляшет в её глазах. Она сгорает и
превращается в пепел…
Сгорает до самого сердца, которое не может сгореть, потому
что оно уже сгорело раньше…
Он представил это так же
ясно, как если бы видел, оставаясь в комнате. Так же, как он представил себе
всё. Всё, что могло бы быть между ними. Как это могло бы быть.
Скажи, Джоз, что ты
будешь делать без меня? Что?..
***
Чикаго, гостиница «Гранд Пасифик».
Моя дорогая
Джозиана! Меня очень порадовало твое последнее письмо, в котором ты извещаешь
меня о том, что уже гораздо лучше себя чувствуешь. Я пробуду в Чикаго ещё
несколько дней: как ни старался я сократить время переговоров, чтобы иметь
возможность приехать в «Фазаний парк» до Пасхи, дела вынуждают меня задержаться.
Больше всего я сожалею, что не смогу прибыть к вам ко "дню рождения Близнецов"
(ты видишь, я помню сказанную как-то тобой шутку по поводу празднования в один
день ваших с крошкой Гейли именин), но
надеюсь, что дети меня простят.
Скажи им, милая, что
папа привезет им клубнику со сливками, пирожные и
sirop de grenadine.
Ещё я заказал к отъезду огромный глазированный торт с розовой надписью
(несколько назидательной, но шутливой, так что не тревожься, дети её поймут),
окруженной веночком из кремовых розочек. Уверен, сладкоежка Ли не сможет долго
дуться на своего папочку, входящего в комнату с таким подарком в руках.
Все сласти отличным
образом прибудут, сохраненные в портативном универсальном замораживателе, о
котором я тебе упоминал в одном из предыдущих писем, чтобы развлечь тебя, моя
дорогая.
Я понимаю, что ты, устав от суматошной городской жизни, вполне
сознательно наслаждаешься покоем и уединением вашего «родового поместья», да и
тебя не могут так уж увлечь технические подробности, но, надеюсь, дорогая моя,
ты всё же простишь мне эти мои скромные попытки, вызванные, поверь, единственно
желанием сделать тебе что-нибудь приятное; и тебя развлечет информация,
касающаяся твоих нью-йоркских знакомых, так кстати подоспевшая по телеграфу из
центрального офиса.
Расторопность моего
секретаря не подвела меня и на этот раз, и необходимая информация легла на стол
переговоров именно в то время, когда это и было запланировано. Сообщение об
успешно проведенных сеансах записи голосов одних из самых выдающихся певцов
нашего века – мадам и мсье Дюмон, - безусловно, упрочит наше положение
монополистов на рынке продукции звукозаписи. Правление банка выделяет рекордную
сумму на «раскручивание» продаж валиков (этот термин для внутреннего
употребления придумал лично я, твой Реджи, чем очень горжусь, дорогая).
Мне бы хотелось,
чтобы и ты гордилась мною, Джоз, так как совсем зашедшие было в тупик
переговоры о записи голоса мсье Эрика Дюмон (француз слишком уж несговорчив, ты
не находишь, дорогая?), благодаря моим стараниям и известному всем (а, главное,
тебе) мастерству в ведении переговоров, увенчались, наконец, полным успехом.
И
даже большим, чем я рассчитывал.
Несговорчивый маэстро
не только записал несколько дуэтов со своей мадам, но и несколько сольных
партий, хотя об этом мы сначала и заикнуться не смели!
Практически по
собственной инициативе!
Пиготт, присутствовавший
при записи, рассказал мне, что по его, Пиготта, наблюдениям (а этот малый, ты
знаешь, далеко пойдет, как я думаю - шустрый, шельмец), мадам Кристина была
поражена не меньше других. Растрогалась чуть ли не до слез!
Чувствительная нация
эти французы, не правда ли, дорогая?
P.S.
Рекламная кампания начнется вот-вот. И необычайно удачно, что примадонна и её
эксцентричный супруг так вóвремя покидают Америку. Это только подогреет интерес
публики.
Где продолжатся гастроли, никто пока не знает, в прессу не просочилось
никаких сведений. Ох уж мне эта таинственность!
Впрочем, надо отдать должное
деловым талантам мсье Дюмона – он очень умело организует паблисити своей
супруги-примадонны; что же до лицензирования – вот тут жаль, что наше деловое
сотрудничество прерывается, досадно, что приходится упускать такого выгодного
партнера, «голова у него варит».
Поцелуй за меня
детей, любовь моя.
С нетерпением
ожидающий встречи, всегда преданный тебе
твой Реджи.
***
Нью-Йорк, Парк-авеню.
Милая моя Джозиана!
Я так рада, что
смогу повидаться с тобой так скоро! Просто не верится! Я очень соскучилась,
поверишь ли, тебя так не хватало! Нью-Йорк в твоё отсутствие был невыносимо
скучен и сер. О, что за немилосердная судьба, отнявшая у твоей бедной подруги
сразу всех милых её сердцу людей.
Сначала ты, дорогая Джоз,
так неожиданно исчезла в своём «фазаньем гнёздышке», посреди нью-йоркского
сезона, даже не известив заранее своих верных друзей; потом музыкальный мир
нашей столицы лишился лучшего своего украшения!
Когда я провожала
очаровательную Кристин и мсье Эрика на борт «Аризоны», я, поверь, не могла
сдержать слез… Так и вижу её очаровательное лицо, улыбающееся из-за поручней, её
рука машет, свинцовая полоса воды становится всё шире и шире… а на фоне бледного
зимнего неба у неё за спиной как всегда высится темный силуэт её верного
спутника. "Увидимся ли мы ещё?" - думаю я каждый раз, провожая.
Кто знает?
(Знаешь, Кристин очень жалела, что не смогла проститься с тобой. Увы, увы…).
Грусть мою разделяют
со мной все любители прекрасного, ведь нью-йоркские подмостки разом выцвели.
Даже Чикеринг-холл представляет собой бесплодную пустыню, и скучнее его может
быть только воспоминание о так называемой комической опере гг. Гилберта и
Салливана «Терпение», помнишь? Но довольно жаловаться!
Прошу, дорогая, как
только прибудешь в Нью-Йорк, дай мне знать, я немедленно прибегу (улыбка) к
тебе.
Твоя любящая подруга
Фанни Арчер.
***
*************************************************************************
«Сатердей-ревю»
ФАНТОМ ГОЛОСА. ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ – КРАЖА ИЛИ ТРЮК?!
Наш специальный корреспондент сумел достать самую достоверную
информацию!!!
*************************************************************************
Как ни старались,
нажимая на все пружины, замолчать это происшествие в банкирском доме «Джулиард и
Лоу», но наша газета, всегда стоявшая на страже интересов налогоплательщиков,
проведя независимое расследование, получила весьма любопытные результаты.
Все нью-йоркские газеты
сообщали о таинственной пропаже из сейфа в кабинете главы этого солидного
финансового учреждения мистера Реджинальда Джулиарда неких фонографических
валиков, на которых были сделаны записи голосов недавно завершивших, - и с
триумфом завершивших, - свои гастроли блистательных исполнителей, чьи голоса ещё
долго будут наполнять восторженными воспоминаниями сердца и души истинных
ценителей оперного пения.
Волшебная мадам Кристина Дюмон, чей голос невозможно
забыть, записала свой голос (соло) и дуэты со своим мужем, мсье Эриком Дюмон
(Ооо!) Не будем вдаваться в описание подробностей, всем известных из отчетов
других газет. Напомним лишь, что в рекламе, проводившейся, надо сказать, очень
умело, утверждалось, что голоса, подобного голосу мсье Дюмона, не слышали ещё
уши человеческие. Это верно, ведь о том, что мсье Дюмон поет, почтеннейшая
публика и знать не знала, и ведать не ведала.
Теперь же и не узнает, скажем мы.
Валики были таинственным образом похищены!!!
Никаких следов взлома не было
обнаружено, нью-йоркская полиция сбилась с ног, но… ни малейшего следа, ни хотя
бы косвенных улик, ни-че-го!!! К счастью и великой радости всех любителей
музыки, часть похищенных валиков была найдена почти сразу. "Видимо, грабители
обронили их в спешке", - прокомментировал некий полицейский чин.
"В какой спешке?" - спросим мы.
Разве была погоня, стрельба? На основании отчетов можно сделать заключение, что
пропажа была обнаружена не сразу… Отметим про себя сей любопытный факт и пойдем
дальше.
А теперь, любезный
читатель, приготовьтесь услышать то, о чем забыли почему-то упомянуть в
полицейских отчетах другие газеты, и что удалось выяснить нашему корреспонденту!
УКРАДЕНЫ БЫЛИ НЕ ВСЕ
ВАЛИКИ!
ДА, представьте себе,
исчезли только записи, на которых был - якобы! - записан таинственный голос
неведомого человечеству гения. Записи же волшебного голоса мадам Кристин
остались преспокойно лежать в сейфе, где и были обнаружены!
Что можете подумать вы,
любезные читатели? Оставляем выводы вашей проницательности.
Мы же осмелимся
предложить на ваше рассмотрение одну маленькую скромную версию. Она сводится к
словам: А БЫЛИ ЛИ ОНИ?
Действительно, существовали ли они, эти таинственные сверхгениальные записи? Этот, можно сказать, ФАНТОМ ГОЛОСА? И не была ли вся
эта история искусно раздутым рекламным трюком, подогревшим - и ещё как! –
начавший угасать интерес, с которым публика поначалу отнеслась к изобретению
малополезного и вряд ли могущего иметь какое-либо развитие в будущем прибора
под названием «фонограф». Который, как мы
полагаем, вскоре постигнет вполне заслуженное забвение.
*************************************************************************
***
EuroNews
07:40 UK/IR/PO
08:40
CET
10:40
Москва
«…и коротко о других событиях…..»…
NEWS NEWS
NEWS NEWS NEWS NEWS NEWS NEWS NEWS
«…один человек погиб, трое детей получили ранения в
результате взрыва бомбы в самом центре…» ……………………………..………
«…авиация нанесла удар
по целям…………….. ….также были подвергнуты обстрелу дома, в которых, по
заявлению правительства, скрываются террористы…»…………..
«…намерен сегодня представить общественности так называемое досье, которое
содержит сведения о том, что правительство этой страны продолжает вести
разработку оружия массового поражения, и…»………….
Охо-хо…
«…программу экономика
представляет
www.europages.com.
– европейский бизнес справочник»…
ECONOMIA
ECONOMIA
ECONOMIA
ECONOMIA
ECONOMIA
«А это свежие данные о
курсах валют»…
«…нефть…фьючерсы…
…индекс
NASDAQ…,
индекс DOW JONES…,
NIKKEI…»
Ну и дела-ла-ла…
«А теперь новости культуры
за неделю в журнале Le Mag»…
LE MAG LE MAG
LE MAG LE MAG LE MAG LE MAG LE MAG
«…на
свежих овощах. Сначала музыка, потом суп. "Все растущее имеет не только свой вкус
и цвет, но и звук", - говорит руководитель ансамбля Патрик Райхенбаум, выбравший
для воплощения своих творческих замыслов капусту, гидропонические огурцы,
морковь и перец. Почему бы и нет? Вот эти два кочана звучат свежо и мажорно
(скрип, скрип, скри-и-и-п), впечатляющим диссонансом вплетается в их тему
звучание свежего лука, говорит он (шлеп, шлеп). Бетти настраивает свой
музыкальный овощ – морковку: "Я отношусь к ней очень серьезно", - подтверждает она…»
Бла-бла-бла. А огурец,
всё-таки, звучит как-то не того… Но молодцы, народ, самовыражаются. Но
интересней было бы, если…
«…возможно, ещё один
виртуальный исполнитель. "Страна Восходящего Солнца, как и всегда, лидирует в
этой области, но не пора ли Америке вырваться вперед?" - спрашивает корреспондент
CNN
Ребекка Лейн. Находка фонографических записей позапрошлого века во время
разрушения одной из стен георгианского особняка на виргинском берегу Потомака,
дала совершенно неожиданный толчок фантазии ведущего специалиста студии «МСМ-рекордз».
"Это прошлое Америки, - говорит Фрэнсис Джулиард,
- её культурное наследие. И при
этом находка оказалась поразительно современной, я просто не мог не ухватиться
за такую возможность. Так хорошо сохранившиеся валики позволили нам восстановить
запись практически в полном объеме на основе цифровых технологий. Результат
потряс всех. И мы придумали потрясающие компьютерные клипы, ха-ха-ха, нет, это
не будут существа типа горилл или что-то в этом роде. Это будет… Но вы сами
увидите".
Премьера клипов намечена перед Рождеством, на канале МСМ.
www.mcm.net.
Что ж, осталось недолго ждать, Рождество приближается.
Ребекка Лейн,
CNN,
из Нью-Йорка, для ВВС ».
Анастасия, ты слышала?
Это надо посмотреть, может быть интересно! По спутнику, 23-й канал, последи на
следующей неделе…
… «И это все на сегодня в
журнале Le Mag».
Бим,
бим.
Meteo Meteo
Meteo Meteo Meteo Meteo Meteo
«Сейчас
взглянем на европейскую карту погоды… …более подробную информацию… …на нашей
странице в Интернете www.euronews.net.
chill out moods… …the music for your way of life…
…chill out
moods…
2002 г.
|
