***

       Внизу, процокав по булыжной мостовой, остановилась лошадь, и Эрик услыхал стук открываемой каретной дверцы. Раздвинув шторы он выглянул в окно. В свете фонаря он увидел небольшую английскую коляску Кристины, запряженную спокойной гнедой лошадкой, но Кристина уже успела скрыться в доме.

       Войдя в её будуар Эрик застал её сидящей у туалетного стола. Медленными движениями она снимала с рук свои кольца и сразу обернулась на звук открываемой двери.

       Эрик подошел и, наклонившись, поцеловал её нежно улыбающиеся губы.

      - Ты устала, любовь моя? – спросил он.

      - Да, сегодня очень, - призналась Кристина со вздохом. – Вечер был такой долгий… Я хотела уехать пораньше, но меня всё задерживали… Что Люсьен, все в порядке?

      - Он спит, я заходил проверить перед твоим приездом…

      Произнося эти слова, Эрик внимательно вглядывался в её лицо. Да, она утомлена… Светская жизнь, к которой её обязывает  статус примадонны, нелегкая ноша для неё, такой хрупкой и нежной… И это после утомительных выступлений… А он даже не может сопровождать её в обществе. Не то чтобы не может, скорее не хочет привлекать лишнее внимание. И так уже последнее время… «Это начинает тревожить меня», - подумал Эрик, наблюдая, как Кристина расчесывает свои густые светлые волосы. В камине вспыхнули, разгораясь, поленья, и ставший более ярким свет придал красноватый оттенок её локонам и подчеркнул бледность её и без того бледного лица.

      - Кстати, я пригласила миссис Арчер с мужем к нам в четверг на следующей неделе, у меня свободный вечер. Ты не возражаешь?

      - Конечно нет, любимая. Фанни нравится тебе, я знаю.

      - Я пригласила также её подругу -  Фанни познакомила нас сегодня. Она очень мила… Обаятельная, остроумная, такая интересная собеседница… В Нью-Йорке это редкость, согласись. – Кристина отложила щетку и повернулась к Эрику. – Всё же здешнее общество довольно чопорное по сравнению с европейским. Все стараются соблюдать сдержанность во внешнем проявлении чувств, в разговорах… Оригинальность не приветствуется…

      - И сам город весь такой правильный, - усмехнулся Эрик. – Авеню прямые, все поперечные улицы пронумерованы;  и везде и на всем висят большие яркие вывески, так что нельзя ни в чем ошибиться…

Кристина весело рассмеялась.

      - Иногда мне кажется, что на людях они тоже висят, - продолжая смеяться, заметила она. –  Здесь никогда не ошибаются…

      - Не то что мы, эксцентричные европейцы, - задумчиво произнес Эрик, и они обменялись долгими понимающими взглядами.

Но позже, в спальне, Эрик опять вернулся к занимающей его теме.

      - Меня тревожит, что моя скромная персона начинает привлекать к себе все больше внимания, - проговорил он, как бы продолжая начатый в будуаре разговор с того места, на котором тот прервался.

      - Твоя скромная персона не может не привлекать к себе внимания, милый, - отозвалась его жена. – Оттого что она вовсе не такая скромная, как ты пытаешься представить. Ты слишком… необычный человек, Эрик, слишком… значительный, - продолжала она, не обращая внимания на его протестующий жест. – Мы много раз обсуждали это… Ты не соглашаешься со мной, но ты… ты  просто обманываешь сам себя. Ты не можешь довольствоваться скромной ролью, которую себе избрал. И ты не должен ей довольствоваться! Это… Это несправедливо, нечестно!..

      - Кристина, любимая, ты пристрастна ко мне. И мне уже одного этого достаточно, чтобы чувствовать себя неправдоподобно счастливым…

      - Нет, Эрик, - отрицательно покачала она головой. – Я не пристрастна, я только объективна. Ты гений, мой любимый, тут уж ничего не поделаешь… Я не хочу, чтобы ты ограничивал себя устройством моей карьеры. Знаешь, получается, что ты всё также прячешься в подвале… Только в другом… Эрик, не надо меня целовать, не уходи от разговора… Вот ты всегда так… Эрик!.. …любимый…

                                                          ***

       Перед тем, как войти в гостиную, Эрик немного помедлил, прислушиваясь к голосам, доносящимся из-за дверей. То, как звучит голос, во многом определяло складывающееся у него впечатление о человеке.

       Знакомый голос Фанни Арчер, как всегда перекрываемый громким голосом её мужа, вызывал ассоциацию с чуть сонной, но в любой момент готовой вскочить кошкой. Другой женский голос, который он слышал впервые, звучал приглушенно и создавал впечатление еле заметной улыбки, с которой говорившая произносит каждую фразу, вне зависимости от её реального содержания.

      Он вошел в гостиную.

      - Дорогой, познакомься с миссис Джозианой Джулиард. К сожалению, её супруг сейчас в отъезде и не смог принять наше приглашение.

      - Как и всегда, к сожалению. Но я привыкла. Рада познакомиться с вами, мистер Дюмон.

    Произнося эти слова, она улыбалась одними глазами, хотя в голосе её всё также слышалась улыбка. Словно она про себя посмеивается над собой. Или над своим собеседником…

     Вечер шел своим обычным порядком. Разговор был общим; и поскольку Эрик сегодня решил больше внимания уделить гостям, чтобы Кристина не так устала от своих обязанностей хозяйки, он, вопреки своему обыкновению, оставался в гостиной весь вечер. Хотя в нью-йоркском обществе было принято, чтобы дамы ждали, когда джентльмены, желавшие поговорить с ними, сами подходили и начинали разговор, миссис Джулиард явно не считала нужным соблюдать условности. Посреди общего разговора она поднялась, пересекла гостиную и непринужденно села подле Эрика, выбравшего, как обычно, место в самом неосвещенном углу комнаты.

      - Я не так давно вернулась из Парижа, - начала она, спокойно глядя прямо ему в лицо, скрытое маской, - вы, наверное, знаете эту шутку: «Когда умирают добродетельные американцы, они отправляются в Париж»… Но я предпочитаю бывать там  при жизни. И стараюсь почаще… Несколько лет прожила в нём.

     - Вы так любите Париж, мадам? – спросил Эрик.

     - Да, мне нравится этот город. Но я, вероятно, опасаюсь, что после смерти  что-нибудь помешает мне туда отправиться…

    И, отвечая на его непонимающий взгляд, она пояснила:

    - Может быть, недостаток добродетельности?

    Всё та же улыбка, проскальзывающая в её манере говорить, не позволяла понять, говорит ли она с иронией, подшучивает над собеседником или над своими словами. Лицо её сохраняло равнодушно-приветливое выражение.

     Они поговорили о Париже, потом обсудили последнюю постановку в театре Уоллока. Говорить с миссис Джозианой Джулиард было легко – она умела слушать; и, как всегда бывает в таких случаях, сразу начинало казаться, что она все понимает и вообще умна. «Но в данном случае – так оно и есть», - отметил Эрик, чувствуя все большую заинтересованность в разговоре, начатом им с формальной вежливостью и поначалу ведшегося без особого энтузиазма, только по долгу внимательного хозяина.

      Миссис Джулиард не была навязчиво остроумна, но всё, что она говорила, отличалось свежестью и неожиданностью её собственной точки зрения, которая заставляла невольно улыбаться столь нетривиальному взгляду на вещи.

      Кроме того, она умела думать – достоинство редкое в женщине ("И не только в женщине", - подумал Эрик), - и думать, доводя свою мысль до её логического развития.

      Эрику, как и прежде, доставляло удовольствие наблюдать за людьми, подмечая то, что они более всего желали скрыть. Скрыть каждый под своей, им самим созданной маской (а у некоторых их была целая коллекция). Маской, которая так привычна, что уже кажется самому её создателю подлинным его лицом. Эрик не испытывал потребности дать понять кому бы то ни было, что он способен приподнять край этой защитной оболочки, заглянуть под маску и увидеть тщательно скрываемое таким, какое оно есть… Но это знание было ему… приятно?

«Пожалуй, - признавался он себе. – Это уравнивает нас в какой-то мере. Все мы носим маски. Комплекс неполноценности? Каждый борется, как может…»

     К себе он тоже был нелицеприятен.

    «Какую же маску выбрали себе вы, мадам, и что там под ней?» – спрашивал он себя, исподволь изучая собеседницу.

    - Вы ирландка? – неожиданно задал он вопрос, прерывая сам себя. Он не сомневался в своём выводе. Эти темно-рыжие волнистые волосы, с трудом поддающиеся  цивилизованной форме прически, молочная кожа и темно-голубые глаза… Ошибка, глаза у неё карие; они кажутся темно-голубыми потому, что белки глаз голубые.

    - Да, мои предки были ирландцами. Вы наблюдательны, мсье. Я полагаю, вам нравится быстро все подмечать, моментально анализировать и обескураживать объект своих наблюдений своей проницательностью… Это уравнивает шансы, не так ли? – спокойно сказала Джозиана и продолжала, твердо глядя в глаза Эрику, - ведь все мы носим свои маски…

      Эти слова поразили Эрика своей жесткой определенностью. Обычно люди избегали так прямо говорить о его… странности. Так же, как они избегали прямо смотреть ему в лицо. Хотя его теперешняя маска, которую он постоянно дорабатывал и совершенствовал, с первого взгляда даже не была заметна… Он привык к этой неловкости, но подчас она раздражала его...

Удивление пришло потом. Как она смогла сразу так верно понять?..

                                                        ***

     Через несколько дней, вернувшись домой после примерки в театре новых костюмов, Кристина застала Эрика в детской, играющего с маленьким Люсьеном. Хотя сыну было немногим более года, он уже говорил. Отдельные слова давались ему особенно хорошо, но он уже составлял и целые фразы.

      Сидя на полу, Эрик строил для малыша карточный домик. Вернее, целое грандиозное сооружение. Присмотревшись, Кристина с изумлением поняла, что видит перед собой парижский Нотр Дам. Невероятно, но собор был узнаваем до мельчайших деталей! Даже крошечные химеры, слепленные из воска, примостились на положенных им местах.

      Поразительная сноровка волшебных рук Эрика не переставала удивлять Кристину. Она часто наблюдала за тем, как он в задумчивости играет картами (он любил это делать; маленькие кусочки картона с их магическим подтекстом явно  завораживали его воображение). Эрик рассеянно отпускал свои руки на волю, и они словно жили самостоятельной жизнью, с непередаваемым изяществом, легкими, точными, неуловимыми движениями возводили башни, стремительной серебристо-черной лентой перекидывали мосты в пространстве, доставали из пустоты веера, подобранные из одной масти, и вновь отправляли их в небытие.

      Сейчас строительство подходило к концу – оставалось только пристроить несколько дополнительных контрфорсов и водрузить шпиль.

     «Интересно, сколько же времени он возится с этим», - подумала Кристина. Она знала, что сын мог наблюдать за отцом не по-детски заинтересованно и очень долго.

      Чуть приоткрыв дверь в комнату и затаив дыхание, она старалась остаться незамеченной, но Эрик обернулся. Одновременно с ним оглянулся и ребенок. Кристина давно замечала, что у сына слух был так же тонок, как и у его отца.

      Мальчик попытался встать, заторопился, но запутался в собственных ножках, пошатнулся и начал падать прямо на хрупкое сооружение. Эрик мгновенно подхватил сына.

      Почти завершенное здание заколебалось. Перекрытия медленно начали проваливаться внутрь строения, увлекая за собой контрфорсы; стены складывались, все убыстряя бегущую волну разрушения.

      Кристина смотрела на происходящее со странным чувством. Вернее, она смотрела на Эрика…  Он стоял неподвижно, держа на руках ребенка, и молчал. Потом глянул на Кристину, быстро отвел глаза и произнес:

     - Пустяки, дорогая. Люсьен не расстроился. Я построю другой, – он помолчал и добавил. – На то и карточный домик…

     И, резко взмахнув рукой, он ускорил процесс разрушения…

                                                         ***

      В просторном кабинете владельца банкирского дома «Джулиард и Лоу» было минимум обстановки: ряды книжных полок на одной из стен, несколько массивных кресел, бронзовые фигурки спортсменов на каминной полке и множество фотографических снимков на стенах.

      За обширным, заваленным бумагами столом красного дерева сидел сам мистер Реджи Джулиард, высокий, несколько грузноватый мужчина с красивым энергичным лицом. И в тесноватом сюртуке от лондонского портного, отметил про себя Эрик.

       В начале визита он, как всегда, одним взглядом охватил все детали помещения и все характерные черты облика собеседника.

       - Un peu sauvage… - сделал вывод Эрик. – Но цепкий, безусловно, весьма предприимчив.

  Его мнение подтвердилось в ходе переговоров, результатом которых Эрик остался доволен. Банк «Джулиард и Лоу» владел патентным бюро и рядом прав на изобретения, сделанные в последнее время, в том числе – на фонографические звукозаписывающие устройства. Предварительное соглашение о проведении сеанса звукозаписи было подписано, условия проработаны. Оставалось обговорить несколько деталей, касающихся сроков. Эрик должен был согласовать их с графиком Кристины.

       Наклоняясь над столом, чтобы поставить свою подпись на проекте «Соглашения о намерениях», Эрик скользнул взглядом по ближайшей фотографии, стоящей перед ним. Из тяжелой серебряной рамки смотрело лицо Джозианы Джулиард. Фотографу удалось передать её характерное выражение – выражение человека, которому что-то быстро шепчут на ухо «по секрету».

        Выйдя из здания банка, Эрик приостановился на тротуаре, застегивая перчатку. Его окликнул чей-то голос и, подняв голову, он увидел миссис Джулиард, которая, опустив окно коляски, улыбалась ему. Он подошел к ней, снимая на ходу шляпу.

      - Рада счастливой случайности, столкнувшей нас, мистер Дюмон, - произнесла Джозиана, - поскольку лишена удовольствия встречать вас в обществе. Но я знала, что вы будете сегодня здесь – муж упомянул об этом за завтраком.

     “Интересно, в каких выражениях он это сделал, - с иронией подумал Эрик. – Этот подозрительный тип в маске придет по делу?”

     - Он заметил, - словно отвечая на его невысказанные мысли, добавила Джозиана, - что с вами надо быть осторожным, «держать ухо востро», как он выразился, поскольку вы прекрасно разбираетесь и в юридической, и в технической стороне вопроса.

     - Польщен, мадам.

     - Но я держу вас на холодном ветру, мистер Дюмон. А мне хотелось бы сказать вам ещё несколько слов. Может быть, вы позволите подвезти вас? – всё с той же скрытой улыбкой продолжала она. – Вы в Академию? Сегодня, если не ошибаюсь, поёт ваша неподражаемая супруга?

      Эрик заколебался на секунду.

      - Благодарю вас, мадам, - сказал он, садясь в коляску.

      Колеса загремели по булыжнику мостовой. Несколько минут они молчали.

      - Как хорошо, что дивный голос Кристин будет записан, – проговорила, наконец, Джозиана. – Невыносимо думать, что все самое прекрасное в нашей жизни так легко ускользает. А теперь появился шанс… Что ж, a la bonne heure!

      - Вы так печально произнесли эти слова, мадам. Неужели вы уже столкнулись с неизбежностью потерь?.. – Эрик внимательно взглянул на неё.

      - Наверное, никому не удается избежать этого, - тихо ответила она, и в голосе её сейчас не слышалось и намека на улыбку. – Вы, вероятно, представляете сейчас себе какие-то реальные жизненные утраты… Может быть даже смерть… Но ведь бывает и так, что… вы просто теряете то, что больше всего хотели бы осуществить. Это невыносимо. Вы могли бы сделать что-то, для чего у вас есть и талант, и страстное желание; осуществленное, оно наполняло бы вас постоянной радостью, давало бы внутреннюю силу жить, реализовать всего себя… А у вас все отняли. Вам сказали, что вам этого иметь не полагается. Почему именно вам? Вот этого-то и не объясняют. И почему не полагается, тоже… Чувство несправедливости не перестаёт мучить вас, жжёт всё время…

      Она замолчала. Эрик смотрел на её профиль, очертания которого растворялись на фоне наступающих за окном экипажа ранних сумерек.

      Он почувствовал…  Он сам не вполне понимал, какое  чувство вызывала у него госпожа Джулиард. Она не производила впечатления нуждающейся в поддержке или защите. Вполне самодостаточная, уверенная в себе особа. Подобные женщины не вызывали у него симпатии, а чересчур энергичные даже раздражали. Но сейчас…  Что-то было в ней, почему ему захотелось пристальнее вглядеться, снять её маску и рассказать ей, что он за ней увидит. Но ни в коем случае не давать ей сорвать свою…

       Ему не пришло в голову, что Джозиана действует обдуманно, что она, с искусством опытной светской любительницы приключений, строит свою тонкую игру, конечной целью которой является удовлетворение её любопытства, а побудительным мотивом выступает сложное сочетание скуки и страстного желания получать от жизни всё, что можно, всегда добиваясь своего…

       Эрик отлично разбирался в мужской психологии и там, где дело касалось мужчин, он полностью мог контролировать ситуацию, анализировать её и выстраивать свою игру, действуя по своим, им  установленным правилам. И это доставляло ему удовольствие. По натуре он был игрок, и годы семейного благополучия, хотя и изменившие всю его жизнь (да и его самого тоже), не изменили самую суть его натуры – авантюрной и артистической. Они лишь придали ей другие формы внешнего проявления, наполнили радостью и смыслом его жизнь, обеспечили душевную стабильность и уравновешенность нервам, направляя его энергию в другое русло.

       Но женская психология так и осталась его слабым местом. Правила  игры были ему здесь неясны, побудительные мотивы озадачивали. Откровенно говоря, он до сих пор не мог объяснить себе, почему Кристина полюбила его… Иногда (и он старательно гнал от себя это ощущение) это казалось ему нереальным, чем-то, что может в любую минуту заколебаться и исчезнуть, как те миражи, что он видел в Прикаспийских пустынях. И хотя он знал, что любовь нельзя проанализировать, и откуда и почему она возникает – необъяснимо, но… В общем, он тщательно следил за тем, чтобы Кристина не видела его без маски, он снимал её только в полной темноте.

      А мысль, что он может стать объектом флирта, была бы ему смешна, если бы только пришла в голову. Но она никогда и не приходила, конечно…

      Странный, короче, получился разговор. Не то доверительный, не то случайный… Прощаясь, Эрик хотел поцеловать Джозиане руку, но она не дала, просто пожала его руку своей.

      Уже проходя через фойе Академии, Эрик задался вопросом: «Что, собственно, она хотела сказать ему…»

                                                     ***

                                              «Дорогая Фанни!

        Мне ужасно жаль, что я не смогу заехать к тебе, как обещала. Простуда, которую я подхватила на прошлой неделе, ещё не прошла, но я мужественно переношу своё вынужденное заточение. Недаром ты сравнивала меня с героинями романов Джордж Элиот – сильный характер – вот что нужно воспитывать в себе!

        Но – будем серьёзны…

       Позволь описать (если уж я не могу рассказать) свои (надеюсь, не последние) впечатления от встречи с лицом, столь занимающим сейчас мои мысли.

      Возможно, мне не следовало присутствовать при этом сеансе звукозаписи. Не нужно было выходить на улицу с начинающейся простудой. И вот плачевный результат… Но ты же знаешь, как я любопытна. Реджи не смог устоять перед моими назойливыми просьбами  и позволил мне тихонько подглядеть, как это происходит.

     Я вижу, дорогая, твою ироническую улыбку. «Разве от Джоз можно ожидать, что она будет подглядывать ТИХОНЬКО…» – думаешь ты.

      Увы, ты права, как всегда! Я, конечно же, долго не выдержала… И сунула свой любопытный нос в творческий и технический процесс. Впрочем, моё присутствие было воспринято очень мило;  ты знаешь Кристину – это сущий ангел. Она не возражала и даже походатайствовала за меня перед своим строгим – не знаю, как назвать его – мужем, учителем или импресарио… Мсье Эрик сначала возражал, но не долго, потерпев поражение в борьбе с двумя настойчивыми милыми женщинами.

      Знаешь, Фанни, все эти технические новшества очень любопытны, и я действительно ими интересуюсь (хотя плохо понимаю), но, не стану притворяться, привлекло меня на этот сеанс вовсе не это.

      Все мы знаем, как поёт «божественная Кристин». Не буду останавливаться на описании красоты её голоса и мастерства исполнения.

      Мне хотелось услышать голос её мужа. И я его услышала!

     О, Фанни! Я его услышала! Как передать тебе моё впечатление; слова тускнеют, и я не могу вложить в них и малой доли своего восторга… Это был тот самый, чистый и незамутненный, источник гармонии, испив из которого даже непосвященные профаны, кажется, смогут познать Божественное начало… Неземная красота звука и сверхчеловеческая экзальтация! Мы словно уносились высоко в небо на крыльях его таланта.

      Фанни, это невозможно забыть…

      Но поверишь ли ты мне (ведь мне и самой нелегко в это поверить), что он наотрез отказывался участвовать в записи не только своего голоса, но и в дуэте с Кристин.

       Я готова была упасть перед ним на колени, умоляя его сжалиться. Его упорство было мне абсолютно непонятно, так же, как и реакция Кристин. Она как будто и желала того же, что и я, но и недостаточно упорствовала, настаивая. Словно уже признала заранее своё поражение.

       Но мсье Эрик не знал, с чьей настойчивостью ему довелось столкнуться в этот день. Я привела все доводы, какие могла изобрести моя фантазия, но, поняв, что все мольбы разбиваются о непреклонность его, непонятного мне, решения, я предприняла единственно, как оказалось, правильный тактический ход.

        Я взяла таймаут (как говорят англичане) и пока все остывали от бурной схватки, перевела разговор на технические проблемы. Что-то о шуме, неизбежно возникающем при воспроизведении записанного звука. Мужчины, естественно, включились в обсуждение, а я из него потихоньку выбыла…

A propos de мсье Эрик, которому я перестала удивляться и теперь только поклоняюсь, в два счета доказал, что этот недостаток легко устраним и он знает, как этого достичь!!!… Но сейчас не об этом речь. Технические патенты – дело Реджи, а не моё…

       Я поговорила с Кристин, убеждая её объединить усилия сейчас или никогда. Я верила, что вместе мы можем добиться успеха, если она вложит сейчас столько же настойчивости, сколько и я. Я видела, что ей что-то мешает, что-то сдерживает – возможно, расхолаживающий опыт многих неудачных попыток; но мы решили попробовать.

       Мой дедушка (двоюродный) был, как ты знаешь, генералом армии северян, и он мог бы по праву гордиться своей внучкой (двоюродной)! Да, мы одержали победу! Мсье Эрик согласился. Подозреваю – решительный удар ему нанес сам  вид двух прелестных дам с глазами на мокром месте…

      Вот так, милая Фанни. Ты знаешь – я всегда шучу, стараюсь, по крайней мере. Шучу и стараюсь…

     Но поверь мне, сейчас я буду так серьезна, как никогда в жизни…

              Я признаюсь тебе – я смущена и растеряна…

        … Похоже, раньше я никогда ещё и не была в жизни по- настоящему серьезна. Но теперь – другое дело…

                                                                                                 Твоя Джоз.

                                                     ***

       Сон был как тяжелая подушка, положенная на лицо. Такой сон, в котором просыпаешься и обнаруживаешь, что проснулся во сне. Кристина ненавидела его. Этот сон повторялся, и уже в начале она знала, что будет дальше.

      Хотя начало сна могло быть разным, заканчивался он всегда одинаково.

      Путаница и нелогичность действия и мест этого действия неумолимо приводили её к двери, всегда одной и той же. Она знала, что открывать её не нужно, но всегда открывала. За дверью выстраивался  один и тот же длинный темный коридор, заканчивающийся ещё одной дверью, тоже закрытой. Она проходила по коридору и открывала эту дверь. За дверью была комната, залитая ярким светом, и почему-то это было очень страшно.

      Посередине комнаты, спиной к ней стоял Эрик. Иногда она окликала его, иногда он сам оборачивался – и она видела его лицо. Она видела, что он без маски, и лицо у него совершенно обычное, только совершенно чужое и какое-то незапоминающееся. Он спокойно смотрел на неё, и это было самым страшным.

      Почти всегда Кристина просыпалась с криком,и некоторое время лежала, приходя в себя.

      И потом весь день её не покидало чувство подавленности и беспредметной тревоги.

      Сегодня был такой день.

      И как всегда в такой день Кристина старалась поскорее увидеть Эрика. Он обычно вставал очень рано и любил с утра работать в своём кабинете – мастерской.

      Там Кристина и нашла его, даже не заглянув сначала в детскую, как она всегда делала, проснувшись.

      Эрик склонился над столом, сосредоточенно работая. Его способность полностью концентрироваться на работе была поразительной. Он заметил её присутствие, только когда она положила руки ему на плечи.

     - Что с тобой, родная? – спросил Эрик, полуобернувшись.

     - Ничего, - ответила Кристина, ероша его темные волосы и стараясь, чтобы её голос звучал беззаботно.

      Но Эрика было не так-то легко обмануть; он был необычайно чувствителен к её настроениям. Он повернулся и вгляделся в её лицо.

      - Опять тот сон? – полувопросом, полуутверждением…

      - Да, - кивнула Кристина.

      В самом начале она пыталась объяснить ему, что такого страшного в этом сне, но так и не смогла. В простом пересказе ей не удавалось  передать то состояние потерянности и беспомощности, которое она испытывала. Она видела, что Эрик не может истолковать его, и это его тревожит и раздражает. Но он всегда умел успокоить и утешить её так, что тягостный осадок немного рассеивался. Просто поговорив с ней.

      - Чем ты сейчас занимаешься? – Кристина задала этот вопрос, желая поскорее перевести разговор и не дать ему повода для лишней тревоги. Сейчас, увидев его и услышав его голос, она начала успокаиваться – цель была достигнута.

      Этот простой вопрос заставил его замяться на секунду.

      - Не знаю, как ты отнесешься к этому, - начал Эрик неуверенно. – Я решил запатентовать свои работы. Не все, только некоторые – самые интересные…

      - Эрик, но ведь это замечательно! – воскликнула Кристина. – Как хорошо, я так всегда этого хотела!

      Эрик засмеялся.

      - Что ты смеёшься, Эрик?

      - Ты удивительная жена, любовь моя. Большинство женщин обязательно сказали бы – «Я же тебе давно говорила, а ты всё не слушал…»

       - Соблазн был очень велик, милый, но я удержалась, - рассмеялась и Кристина. – И что же заставило тебя наконец внять моим советам? Я знаю, Джозиана хотела напустить на тебя своего мужа, она мне говорила… Что же, это он тебя убедил?

       - Да. В общем, да. Я обратился в их патентное бюро, предварительные переговоры уже проведены. Собственно, на меня напустилась в основном сама Джозиана. Ты знаешь, как она настойчива и умеет убеждать.

       - Да, я знаю, - проговорила Кристина, - она очень настойчива.

И добавила:

       - Я действительно очень рада, Эрик… И ведь правда, я давно тебе говорила…

                                                             ***

                                              « Дорогая миссис Джулиард!

        В дальнейшем я буду называть Вас Джозианой, как вы настаиваете, а Вы, пожалуйста, зовите меня просто Кристин.

      Я очень высоко ценю Ваше дружеское расположение.

      Наша кочевая жизнь артистов не позволяет нам подолгу наслаждаться дружбой тех, кого мы рады назвать своими друзьями.

       Эта жизнь даже не дает нам времени устанавливать прочные дружеские отношения – только узнаешь и оценишь человека – и вот уже покидаешь город, страну или даже континент.

       Тем более я рада той счастливой возможности, которая представилась нам сейчас. Возможности наслаждаться Вашим обществом.

       Вы, конечно, знаете, что во Франции более широко отмечается Новый год, нежели Рождество; но мы с удовольствием следуем традициям страны, в которой имеем удовольствие жить сейчас.

       Мы с благодарностью принимаем Ваше любезное приглашение посетить Ваш гостеприимный дом на второй день рождественских каникул. Мне хочется увидеть Ваших милых детей, я столько слышала о них от Фанни. Наш сын Люсьен, к сожалению, ещё слишком мал, и мы не берем его с собой «в гости», но, надеюсь, они смогут познакомиться друг с другом у нас.

       Пользуюсь случаем и сразу приглашаю Вас всех на «Новогоднюю Ёлку». Заранее извиняюсь, если нарушаю какие-нибудь принятые в Нью-Йорке светские условности, надеюсь, нам, иностранцам, это будет прощено.

       Дорогая Джозиана, немного расскажу Вам, как принято отмечать этот милый и такой «детский» праздник в нашем доме. Это даст Вам представление о том, что Вас ожидает.

       Прежде всего, маскарадные костюмы обязательны (конечно, к гостям мы не будем слишком строги).

       Может быть, это покажется Вам немного смешным, но крошка Люсьен, встречающий свой второй в жизни Новый Год, готовит (с помощью папы) свой костюм. За лучший костюм будет вручаться приз… Скажу Вам по секрету – призы будут для всех, ведь у всех будут «самые-самые лучшие» костюмы, не сомневаюсь.

      P.S. Вся подготовка праздника поручена Эрику. С его неуемной фантазией ничья другая не сравнится, Вы знаете.

                                                   Искренне Ваша Кристина Дюмон».

                                                        ***

      Весёлые и раскрасневшиеся дети, визжа, прыгали вокруг ёлки, стараясь достать самый большой и красивый подарок.

     - Эрик, по-моему, ты повесил его слишком высоко, - шепнула Кристина. – Им никогда не достать…

     - Ничего, я сейчас что-нибудь придумаю, - успокоил её муж, наклонившись к ней. – Я уже придумал…

      Он подошел к ёлке и поднял руку, в которой невесть откуда появился маленький светящийся шарик.

       Дети немедленно замолчали и уставились на него.

       Пятилетний Арчи Джулиард (очень маленький пират) смотрел слегка исподлобья; Гейл Джулиард (серьёзная особа двух с половиной лет в костюме феи) так и застыла с открытым ртом. Малыш Люсьен, с круглыми от волнения, большими голубыми глазами, так похожими на глаза матери, вцепился обеими руками в розовую пышную юбочку Гейл. Близняшки Фил и Лил (дети Фанни) держались друг за друга. Они были принцем и принцессой. Вся компания ожидала чудес.

       И чудеса начались.

       Неожиданно шариков стало два, потом четыре, восемь… А дальше никто не умел считать, даже пират Арчи… Затаив дыхание, дети смотрели, как вращаются в воздухе перед ними светящиеся колесики, превращаясь на лету в мерцающие сердечки. Вспыхивали и рассыпались фейерверки; руки волшебника двигались плавно и как будто лениво, но уловить его движения было невозможно.

        Кристина оглянулась на взрослых гостей и увидела на их лицах то же выражение, что и на детских лицах. Фанни и Джозиана смотрели на Эрика, приоткрыв рты. Кристина и сама была поражена – она никогда не видела, как Эрик жонглирует предметами, хотя знала, что он это умеет. Он мельком упоминал о том, как выступал в молодости на ярмарках, но не любил рассказывать об этом. И Кристина не настаивала. Но сейчас она видела, что Эрик радуется ребячьему восторгу.

       «И дети не видят в нем ничего необычного. Ведь у них у самих, у всех, есть маскарадные маски. Он для них – часть праздника».

       Вот Эрик нагнулся к рыженькой Гейл, с восторгом глядящей на него, и неуловимым движением достал из огромного банта, украшающего её маленькую головку, полосатую конфету. Вздох восхищения и зависти, а Эрик уже достает конфету из оборок платья Лил, а теперь из уха Арчи… и Фила. (Люсьен долго смотрел на свою конфету, недоумевая, как же это он раньше не заметил её в кармане своей бархатной с блестками жилетки Аладдина).

       Эрик оглянулся на Кристину и глазами показал ей на ёлку. Кристина увидела, что тот самый  - большой и нарядный – подарок висит на нижней ветке.

       Пока малышня расправлялась со своими волшебными конфетами, а заодно и со ставшим досягаемым большим подарком (оказалось, что в нем лежат золоченые  миндальные орешки для всех), взрослые обступили Эрика, выражая своё восхищение.

    - Есть ли предел вашим талантам, мсье Эрик?

    - Эрик, а что вы НЕ умеете делать? Наверное, это легче перечислить… Как вам удается?..

    - Вы льстите мне, мадам. Дети – благодарные зрители. Они хотят видеть чудеса и видят их. Но сегодня, - он быстро повернулся к Кристине и понизил голос. – Сегодня мне первый раз было легко… показывать фокусы.

      Кристина кивнула. Она поняла, что он имел в виду.

      - Жаль, что вы не достали и мне конфетку, Эрик, - смеясь, воскликнула Фанни. – Я так люблю сладкое.

      - Теперь дети не будут сомневаться в существовании Санта-Клауса. Да и мне почти поверилось в чудеса, Эрик, - Джозиана произносила эти слова, надевая на лицо свою маску – красиво расшитую черным бисером маску ночной птицы. – Может быть, в этот волшебный вечер мы увидим ещё одно чудо?..  Вернее – услышим. Эрик, пожалуйста, спойте с Кристин для нас! И дети послушают!

     Кристину не надо было упрашивать, но она взглянула на Эрика. Эрик неожиданно легко согласился.

     Все перешли в салон, где стоял рояль; детей утихомирили, все расселись. Под аккомпанемент Эрика Кристин спела «Дом укрась ты остролистом». Потом вдвоем  -  «Двенадцать дней Рождества», в котором дети подпевали им, вернее, выкрикивали названия дней. Слова были простыми и очаровательно несерьезными; дети в упоении повторяли за взрослыми:

                         … Двенадцать барабанщиков,

                          Одиннадцать играющих трубачей,

                          Десять прыгающих лордов,

                          Девять танцующих леди…

И так дальше, до конца песенки:

                          …трех куриц французских,

                          двух горлиц

                          и куропатку на грушевом дереве.

Все были в восторге, и понадобилось некоторое время, чтобы успокоить маленьких «хористов».

И опять дуэтом – прелестную балладу «Я видел три корабля»:

                          Я видел, как три корабля подплывали

                          На Рождество, на Рождество…

В тот момент, когда Эрик пропел:

                           И ангелы все запоют в небесах

                           Утром на Рождество…

Раздался громкий шепот маленькой Гейл: «Мама, это ангел поёт?»

Когда музыка отзвучала и замерли голоса, все некоторое время хранили молчание, будто прислушиваясь и стараясь удержать хотя бы эхо улетевших звуков. Даже дети молчали.

     - Да, - тихо проговорила Джозиана, запнулась на мгновенье и продолжила задумчиво. – Устами младенца… Глупышка Гейл права. Ваш голос, Эрик – голос Ангела Музыки.

     Эрик вскинул на неё глаза.

     - Вы удивляете меня, Джоз. И не в первый раз, - медленно произнес он. Затем повернулся к Кристине.

     Их глаза встретились, и Кристина улыбнулась, чуть приподняв брови. Выражение лица у неё стало слегка лукавым и немного печальным.

      Джозиана внимательно наблюдала за ними сквозь узкие прорези своей птичьей маски.

 ***