О.Немон "Реквием", 2011.

Обложка книги.
О.Немон "Реквием". 2011 г. Сборник: роман, рассказы.
Издательство ООО "ИПЦ "Маска".  Серия "Призраки Оперы"  - 336 стр.
Черно-белые иллюстрации: Хмель Н.О.
Обложка твердая, оформление серии: Щербакова С.Д.. Тираж 1000 экз.

Очередной кирпичик в фундамент здания Phantom's Expanded Universe ("Расширенной Вселенной Призрака Оперы"), возведение которого на русскоязычном книгопечатном пространстве началось четыре (4) года тому назад.

Эта книга так же, как и книга М.Таргис, с которой она публиковалась в тандеме, входит в серию "Призраки Оперы" -  межавторский проект, в котором авторы проекта обещают поставить издание фанфиков "на тему ПО" самой разнообразной жанровой формы  в некотором роде "на поток".

В сборник входят:
- роман "Реквием" - (стр.7 - 299);
и три (3) рассказа:
- "Калинушка" - (стр.303 - 315);
- "Ангел полуночи" - (стр.316 - 318);
- "Игрушка" - (стр.319 - 334).

Роман ранее выкладывался в Сети Интернета.

Законы драматургии предписывают: "Если на стене висит ружьё, оно должно обязательно выстрелить". Похоже, функции такого ружья в данном сборнике возложены на Аннотацию, аки Сфинкс вещающую загадками, призванными заинтересовать потенциального Читателя трагической личностью главного героя этого произведения. Взятый Аннотацией тон  обещает Читателю такие библейские страсти, что душа трепещет от сладкого предвкушения.

Роман "Реквием" одновременно и приквел в одной, и сиквел в другой своей части - такие тексты удобнее условно называть "эхо-романами" - позаимствовал главного героя, т.е. Эрика, из оригинального романа Гастона Леру "Призрак Оперы", его жизнеописание автор сочинил, пользуясь временными рамками сюжетных линий романа-оригинала и используя и развивая намёки, данные в тексте отцом-основателем Гастоном Леру.

В то же время некоторые персонажи романа-оригинала, например Кристина и Рауль, продолжили свои самостоятельные литературные жизни в тексте сиквела, и за их дальнейшую судьбу, описанную автором, мэтр Леру ответственности никак не несёт. Таким подходом "Реквием" невольно напрашивается на сравнение с известнейшим в призракоманских кругах романом Сьюзан Кей "Призрак", 1991г..

Краткий синопсис романа "Реквием":

Текст романа выстроен в форме  мемуаров Призрака Оперы - т.е. записей в нескольких тетрадях, - которые Эрик составил перед смертью. При этом мемуары от лица Эрика перемежаются параллельно идущим в третьем лице повествованием о жизни Кристины, вышедшей замуж за Рауля де Шаньи и ставшей графиней, и вот по прошествии семи лет после кончины Эрика читающей эти самые тетради. А жизнь продолжается...

Итак, по версии автора "Реквиема" настоящее имя Эрика на самом деле было Паоло. Эрик был наполовину испанец - по матери, а наполовину итальянец - по отцу. Мать его была оперной дивой с всеевропейской славой, женщиной несравненного таланта и красоты, а отец - богатый аристократ, баловень судьбы, заядлый театрал и обожал музыку.

В результате всего этого завидного бомонда Эрик родился вне брака. Лицевая деформация у ребёнка случилась вследствие попытки матери варварским способом прервать беременность на последних сроках (как в ТВ-фильме "Призрак Оперы" 1991г. с Чарльзом Дэнсом в главной роли и в мюзикле Йестона и Копита "Призрак").

Воспитывала маленького незаконнорожденного Эрика в уединенном итальянском местечке у моря пожилая  няня Пилар, бывшая воспитательница-наперсница его матери. Детству Эрика-Паоло автор уделил большое внимание, и оно описывается в подробностях.

Мать редко, но навещала мальчика, однако была холодна и приказывала ему всегда носить маску. Ребенок очень переживал, хотя няня Пилар отличалась преданной заботливостью и прозорливой внимательностью к детской душе.  Так или иначе, но ребёнок получал всё необходимое для развития своих талантов. Когда мать узнала о том, что её дитя сочиняет музыку, она немедленно привезла прекрасного профессора-педагога, и тот три года наставлял и музыкально пестовал мальчика, и даже протежировал его для поступления в Парижскую консерваторию к ещё более чудесному педагогу.

Однако далее  начались препоны судьбы: добрый профессор уехал (но звал Паоло приехать к себе), добрая Пилар умерла, мать отъехала на гастроли (но обещала вернуться), и мальчик остался с новой нянькой - типической Ужасной Няней, гнусной личностью, снабженной к тому же скверным и не менее типовым сынком-мерзавцем. Мальчик  немедленно сбегает из дома и попадает в бродячий цирк.

Затем из цирка захворавшего Эрика выкупают цыгане, и у них он обучается гаданию на картах, хиромантии, жонглированию предметами, траволечению и чревовещанию. В таборе ему в целом неплохо.

Однако всё это время его "жёг изнутри невостребованный талант", и Эрик понимает, что главное его проклятие - нереализованность им своих великих возможностей, в наличии которых его уверил профессор музыки, да и он сам всегда знал, что имеет "дар свыше".

Тут надо отметить, что при прочтении романа постепенно начинаешь замечать, что, собственно, о великих талантах Эрика и его общем превосходстве над прочими только говорится, при этом автор, декларируя это, не даёт читателю материала для самостоятельного вывода о достоинствах героя. О непосредственных проявлениях "с результатом"  гения Эрика читатель знает, если читал, собственно, сам роман Гастона Леру.

Тем не менее Эрику в романе "Реквием" продолжает как бы везти, судьба подкидывает ему возможности. Например, в таборе не замедляет появиться некий очередной потенциальный покровитель, богатый француз, который делает Эрику заманчивое предложение поступить к нему на службу переводчиком. Поколебавшись - в этом романе Эрик натура довольно таки колеблющаяся, - Эрик предложение принимает, и вот пожалуйста: покровитель мало что богатый, оказывается ещё и преуспевающим архитектором, и он тоже начинает восхищаться талантом Эрика-музыканта, и он увозит Эрика в Париж, в свой конечно же огромный роскошный особняк аж с семью десятками комнат и с царским парком со всем полагающимся.

Далее всё идет лучше некуда: Эрик становится для своего нанимателя компаньоном и секретарём, музицирует ему, а достойный богатый старик обучает Эрика архитектуре и проводит с ним лекционные экскурсии по Парижу, вывозит в Оперу и театры, проще сказать, нянчится с ним как с собственным любимым сыном. Объясняется это тем, что  богатого старичка свои дети не радуют, хотя и имеются.

Приятное сочетается с полезным, и в промежутках меж экскурсиями Эрик успевает перенять искусство управляться с пенджабской удавкой не отходя, так сказать, от кассы - уроки ему даёт слуга-индус его благодетеля, тхаг-душитель богини Кали, так что необходимость поездки в Индию и Пенджаб для Эрика - и для сочинителя истории  - отпадает.

Лафа длится четыре (4) года, условия продолжают благоприятствовать: благодетель является для Эрика "наставником, критиком и другом, способным поддержать в любых начинаниях", и считает, что у Эрика "творческий потенциал неисчерпаем", притом что особо этот потенциал Эрика Читателю всё так же предпочитают не показывать.

В конце концов благодетель даже предлагает Эрику завещать ему своё огромное, многомиллионное состояние. Идиллию разрушает приезд взрослых детей благодетеля, не приходящих от Эрика в восторг, и после общения с коварной  светской дочерью благодетеля Эрик опять удаляется, не сказав благодетелю последнего прости. Спустя 12 лет Эрик возвращается к тому, с чего начал - вновь табор, цыгане, кочевая жизнь и  ярмарки.

В полном соответствии с романом Леру Эрик добирается до России, выступает на Нижегородской ярмарке и там его находит перс, дарога. Следующая остановка - Персия, Мазендаран, двор шахиншаха персидского и изобретения развлечений для любимой шахиншахской жены Зейнаб-ханум, ака "украшение гарема".

Восток - дело, как известно, тонкое, есть где разгуляться фантазии сочинителя. В данном случае автора больше всего, похоже,  интересовали взаимоотношения Зейнаб-ханум с её "факиром". По версии автора это были сложные взаимоотношения. Что касается прочих обстоятельств персидской жизни героя, то в романе Эрик скорее выполняет обязанности заплечных дел мастера средней руки (причём крайне страдая и без задоринки), нежели влияет на политику и плетёт масштабные интриги так, как это подразумевается у Леру. Волшебный дворец в Мазендаране, правда, он всё же построил, но как-то пóходя.

Автор правильно поступает, так же не уделяя много внимания пересказу "тех самых" событий "того самого" времени, кое уже ранее обессмертил в своём романе сам Гастон Леру - зачем? Фанфики читают те, кто и сам "в теме", а уж они-то прекрасно знают, что там было. И можно только порадоваться за Эрика, когда он, после Персии приехавши в Париж аккурат в возрасте Иисуса Христа - в тридцать три (33) года, - делает себе следующее признание: "годы, проведённые на Востоке, подкосили <...> мою веру в людей..." Долго же всё-таки Эрик в людей верил, можно только позавидовать!

А что с линией Кристины де Шаньи? Подробно описано, как она, светская, благополучно устроенная, любимая мужем, но смутно неудовлетворенная (к тому же пара бездетна), приобщается, наконец, к "скрижалям Завета" (как названы в Аннотации мемуары Эрика) - ее учителя и Ангела музыки.

Спонтанная привязанность графини Кристины к приютскому мальчику-сироте с заячьей губой трогательна до чрезвычайности, причём понятно, что у этой привязанности в подтексте подразумевается великий морально-этический смысл!

Жизнь штука непростая, и имеются адюльтеры со стороны обоих любящих супругов, но в общем, все хорошие, а семейный молодой доктор (свежепойманный любовник Кристины) тоже человек очень достойный, и дарит сиротке щеночка.

Потом у Кристины рождается ребёнок от доктора, но Рауль, хоть и знает, в чём петрушка, признаёт его своим, а доктор усыновляет сиротку, который проявляет художественные способности. В общем, высокие отношения.

Нет, всё же ничто на Земле не проходит бесследно, даже Призрак Оперы.

Мысли при прочтении:

Поскольку автор-фикрайтер по определению не может придумать ничего существенно нового в плане основополагающей части сюжета, ему приходится активно разыгрывать другие козыри, либо сочиняя "от себя" данные лишь намёком обстоятельства жизни героя, ему не принадлежащего, либо рассматривая их под иным, неожиданным углом зрения.

Автор романа умеет успешно складывать слова в предложения, текст получается у него вполне культурный,  хороший словарный запас налицо, хотя роман не обходится без определенных словесных "украшений". Периодически натыкаешься на такие речения, как: "скукожившийся голос", "нахохлившиеся дома", "заносчивые языки".

Несомненно, автор старается для пущей образности, а русский язык - вообще явление богатое и разнообразное, но всё же "объятия пальцев и клавиш" вызывают легкое недоумение - а видел ли автор, как играют на клавишных инструментах? И какие выйдут звуки, если обнять клавиши пальцами?

Вдобавок периодически напрашивается сравнение с "Даром скрипача" авторства М.Таргис (тем более невольное, что книги в серии вышли одновременно) - и становится заметно, что у Таргис язык куда богаче и литературнее, при этом она успешно обходится без попыток поразить такими сомнительными словосочетаниями и сравнениями.

Весьма озадачила  рецензента  фраза в самом начале романа: "мои ноздри затрепетали от давно забытого аромата", - отмечает Эрик на странице 24, и тот, кто знаком с его проблемами, неслабо удивлён -  откуда у Эрика, Призрака Оперы, у которого по роману Леру вообще не было носа,  взялись трепещущие ноздри? У него ведь основная проблема в отсутствии носа как такового, это, можно сказать, его коронный бренд. Вся его трагедия была в том, что он был похож на живой труп-скелет, с лицом-черепом и дыркой вместо носа - он даже мог наряжаться на маскарад Смертью (Красной) без специальной маски, - а тут выходит, что он вполне мог себе шевелить ноздрями....

Конечно, на фоне этой загадки не так уж сильно режут глаз пропущенные отрицательные частицы "не", искажающие смысл фразы на противоположный, поскольку догадаться, что подразумевалось,  всё же можно.

Несогласования падежных окончаний, утраченные окончания слов, искажающие родовую принадлежность, удвоенные где не надо согласные - это неграмотность небрежности, но ладно. А вот где необходимо,  а согласные не удвоенные - выходит смешно: "иступленные занятия" Эрика становятся вконец затупившимися (от чрезмерного употребления, что ли?) вместо того, чтобы характеризовать ту исступленность, с коей он занимается.

Вероятно, часть вины за эти неприятные ошибки должен разделить с автором редактор, не помешал бы более внимательный и серьёзный подход к редактуре. Тем более, что в романе подчеркивается значимость Слова, ведь отметил же автор в своём романе: "слова ударяют по оголенным нервам". (Воистину ударяют!)

Но вот когда автор  под конец решает сразить читателя  фразой про "лилового осьминога извивающегося одиночества" - (белая стрекоза любви, чёрный шершень зла, розовый бегемот забот, красный буйвол сна, синий клоп страстей, золотой кашалот хлопот, фиолетовый крокодил генератор слёз - декаданс, знай наших!), - то ответственность лежит целиком на нём.
Впрочем, у рецензента зародилась надежда, что автор в финале решил поиграть, блеснуть ироничностью - да еще с отсылками к Серебряному веку, - которой (ироничности) тексту так не хватало всю дорогу.

Однако вряд ли светский до снобизма, богатый граф Рауль де Шаньи, поглаживая бедра своей любимой супруги, иронизирует, когда находит следующее сравнение своим тактильным ощущениям: "...кожа как бареж... гладкая и прохладная".

Слово, конечно, красивое и, главное, редкое, но уж если щеголять реалиями времени, то следует проявлять осторожность и хорошо вникнуть в предмет. Дело в том, что  барежевая ткань (бареж),  способна сыграть с автором плохую шутку, если читатель попадется начитанный и внимательный (а для других стоит ли сочинять-то...).

Разъяснение внимательного читателя:
Если в начале XIX века из барежевой ткани – старинной ткани, выполненной в технике газового ткачества, - шили модные в ту пору полупрозрачные женские платья в стиле ампир, шарфы и туники, она ткалась исключительно из высококачественных шелковых волокон и считалась весьма дорогостоящей тканью, поскольку наряды из деликатного, мнущегося и нестойкого в носке барежа быстро приходили в негодность, требовали частой замены и их могли позволить себе лишь отчаянные модницы с соответствующими доходами, то уже ближе к середине XIX века  для тканья барежевых тканей стали применять хлопчатобумажные и шерстяные нити низкого качества, в результате чего бареж значительно подешевел и утратил былую эксклюзивность. К описываемому в романе периоду времени - самый конец 80-х годов XIX века - старомодные барежевые  платья в лучшем случае донашивали дома небогатые буржуазки и торговки, а у состоятельных слоёв населения он был решительно не комильфо и вообще давным-давно забыт.

С чего бы это достаточно молодому графу Раулю о нём знать и вспоминать на полном любовном серьёзе? Да и не слишком на ощупь "гладок и прохладен" полушерстяной бареж... Сами пощупайте.

Стоит заметить, что в "Даре Скрипача" Таргис явно была проведена более глубокая и тщательная культурологическая работа по уточнению реалий времени, и подобных промашек там нет.

Претензии: крайне неприятное впечатление производит совершенно немыслимая расстановка знаков препинания при передаче прямой речи. Иногда (редко) пунктуация всё же соответствует правилам, но может в следующем же абзаце обескуражить необъяснимой безграмотностью.

Поскольку у данного издания  единое с книгой М.Таргис Предисловие, в котором заявляется, что цель авторов проекта состоит в том, "чтобы познакомить широкие круги читателей с этим видом литературного творчества", то следовало бы проявить больше уважения к русскому языку и тем самым к этим упомянутым "широким кругам". Редактор, где Вы?

Итог: роман оставляет двойственное впечатление. С одной стороны вызывает одобрение и уважение трудолюбие автора, потому что начать писать роман - одно, а довести роман до конца - другое, требуется время и упорство. 

С другой стороны  складывается впечатление, что и сам текст,  и образ центрального персонажа проникнуты неким подростковым инфантилизмом, обиженностью на весь мир, не оценивший данного персонажа по достоинству. Главный герой  романа Эрик скорее следует случаю, плывет по течению, авантюризма в нём нет, ироничности и саркастичности тоже не хватает, творческие процессы отражены слабо. Внутренней силы тоже как-то маловато, а амбиций много: в детстве ему сказали, что он необыкновенный и у него "дар свыше", а реальность не оправдывает ожиданий, не соответствует сконструированному им представлению о том, какой должна быть, и в результате такой вот вельтшмерц (Weltschmerz) получается. Конечно, это тоже трагедия - фрустрация вундеркинда -  и даже очень серьёзная, но вроде бы из другой оперы.

В этом плане нельзя опять-таки не вспомнить рассказы Таргис, где очень четко и убедительно прописана автором и чувствуется читателем креативная сила персонажа.

Роман проиллюстрирован черно-белыми рисунками, выполненными в технике, напоминающей рисунок тушью и пером с размывкой. Пожалуй, лучшего всего автору рисунков удались иллюстрации с детскими персонажами,  хотя призракоманам, возможно, интереснее оценивать образы главного героя в более зрелом возрасте и более детализированном изображении. Впрочем, наличие иллюстраций в книге всегда приветствуется.

Сборник включает три небольших рассказа, содержание которых  "расширяет" содержание романа "Реквием". 

Рассказы отлично дополняют текст романа, но рассказанные в них истории являются лишь фрагментами общей картины, и без знакомства с контекстом романа останутся непонятными.

Однако  от их прочтения после романа остается приятное "послевкусие".

Пожалуй, можно сделать вывод, что автору лучше удаётся малая форма, в которой его мыслям, то есть тому авторскому "высказыванию", которое должно лежать в основе всякого текста, как раз достаточно пространства, чтобы найти адекватное масштабу высказывания воплощение. Мысли просторно, словам тесно - в полном соответствии с рецептом классика. В отличие от романа, в котором при бóльшем объёме текста получилось маловато динамики.

Первый рассказ - "Калинушка" - удачно стилизован в плане языка, сразу вспоминаются "Уральские сказы" Бажова, и от текста,  как от такового, получаешь удовольствие.

С идеей тоже всё понятно, если не считать абсолютно неправдоподобного авторского допущения, что в православной церкви возможно было повесить среди канонических икон  - даже на время -  "портрет странного человека", который художник-самородок написал "по памяти" да и снёс, чистая душа, в храм Божий. Дас ист фантастиш...

Второй рассказ - "Ангел полуночи" - красивое название, коротенький текст. Существенного ничего не добавляет, но создаёт настроение. Этакая коротенькая эпистола, ветром унесенная, канувшая во тьму...

Третий рассказ - "Игрушка" - повествование в нём ведётся от первого лица той самой Зейнаб-ханум, любимой жены шахиншаха персидского. Это интересно по задумке и существенно обогащает рассказанную в романе историю.

Хотя вряд ли можно утверждать, что автору убедительно удалось передать ментальность восточной женщины XIX века, да ещё такой, какой он вывел её в своём произведении, но сама попытка увлекательна.

Как раз тот самый взгляд "под иным углом", который всегда вызывает интерес, пусть даже ты не согласен с трактовкой автора (и во многом именно поэтому). В контексте данного романа этот приём можно было бы назвать "взгляд из-за угла", и рассказ добавляет роману обязательную для остроты сюжета конфликтность,  интересное столкновение - причём ментальное, что особенно увлекательно - двух незаурядных личностей, столкновение развитое и прослеженное.

24 января 2013 г.

Автор страницы и рецензии: ©Анастасия

Источник:
О.Немон "Реквием". 2011 г. Сборник: роман, рассказы.