"Рисунок головы: Урок второй"
Рассказ

  © Мари

***

…белый слепящий свет валится откуда-то сверху отвратительными сгустками, комьями, обволакивает меня, лишает способности двигаться, я весь вымазан скользкой и липкой субстанцией Света, ощущение это омерзительно, и я понимаю, что меня опять обманули.

Почему именно я? Отчего или ЗА ЧТО?

Воронка засасывает, вращение вихря выдирает меня из меня, корни тянутся, рвутся и покидают остывающую землю, лопаются клейкие багровые нити, и тонкий их звук вызывает тошноту…

Кто или что сделали это со мной? Зачем?

Умысел, жестокость? Ошибка?

Конечно, это была просто ошибка! Случайная, нелепая! Ошибку можно исправить, ведь, правда, можно? Я не обижен, вовсе нет, ведь можно исправить?

Но всё-таки, ПОЧЕМУ?!

Я получу ответ там, или… или нет?

Такая малость, такая малость… Миллиметр туда, несколько миллиметров сюда… А смешно, правда, что целая жизнь, моя жизнь, зависела от каких-то жалких миллиметров?

Свет разгорается всё ярче, стены туннеля строятся, удлиняются… Я не боюсь туннелей, их было много, я их… Свет в конце туннеля всё ближе…надвигается на меня, проходит сквозь меня и я…

…Как я мог бы любить! Вы не знаете, сколько же во мне было способности, жажды, знания любви!!! Огромные неизрасходованные запасы… А у туннеля зеркальные стены, и это последняя подлость…Боль, Свет!!! Сгустки Света застревают в моём горле, и мой ангельский голос растворяется в нём, обретает иное звучание, но…  …я… Кто вы?! Вы ждете меня? Я плохо вас вижу…

…а-а, вот вы… вы, наконец, объясните мне? Вы двое? Я, наконец, пойму почему?..

***

- Всё, что мы видим, есть Свет. Это субстанция видения. Свет приносит информацию, следуя четко определенным законам. Каковы бы ни были наши намерения и цели, Он всегда приходит, следуя идеально прямым линиям, от объекта наблюдения к наблюдателю. Он никогда не смешивается по пути своего следования, пока не натолкнется на препятствие, которое отражает или поглощает его лучи. Форма – это любой материальный предмет или субстанция, которая изменяет беспрепятственно падающий на неё поток Света. Всё, что отражает, преломляет или поглощает Свет, является Формой, а характерный внешний вид каждая отдельная вещь в Мире приобретает в зависимости от того, как она преобразует падающий на неё свет. Я объясняю понятно? Кто не успел зафиксировать мои слова, подойдите ко мне после окончания занятий. Предварительный Набросок представляет собой упрощенную двухмерную форму Модели. С другой стороны, он предназначен для передачи непосредственного наблюдения Модели. Делая его, вы начнете сознательно изучать действительный внешний вид Модели. К следующему занятию, которое внесено в наш план как практическое, вы должны выполнить Предварительный Набросок самостоятельно. Напоминаю основную концепцию, так как улавливаю непонимание. Я подразумеваю ОБОЛОЧКУ, которую я называю первой фазой Предварительного Наброска. Повторяю, что первая фаза очень важна. Небрежность на этом этапе может привести к неудаче во всей работе. Сама Оболочка не должна в точности следовать очертаниям головы, подобно натянутой перчатке. Это прикидка, которая передаёт важную информацию о Пропорциях, Ориентации и Размещении в Пространстве. Урок закончен. Все свободны. Вы двое – задержитесь.

***

Мишель сердито посмотрела на сандвичи.

- Какой ты хочешь? – спросила она.

- С сыром, ветчиной, помидорами и салатом, - быстро ответил Рей.

- Да они оба такие, - Мишель продолжала хмуриться. Свежий весенний ветер трепал её волосы, и она нетерпеливо мотала головой, стараясь отбросить их с глаз.

- Тогда мне тот, что в твоей правой руке, - и Рей убрал светлые непослушные пряди, аккуратно заложив их девушке за уши. – У тебя отлично подчеркнуты скуловые дуги, а трапециевидная мышца…

Мишель дернула плечом, но улыбнулась.

- Не хочу больше сегодня слышать о скулах, и о форме, и о наиболее выступающих точках и линиях, их соединяющих! Почему он ко мне всё время придирается? Ведь, правда, он необъективен?

- Необъективен, необъективен, - Рей забрал у неё из рук разрезанный пополам багет, содрал захрустевшую целлофановую упаковку и смачно откусил. Посыпались крошки. – Он профто запал на тефя…

- А-а, - Мишель махнула сандвичем, - ерунда.

Несколько минут они молча жевали. Воробьи скакали по гравию у их ног, склевывая падающие крошки, вскоре к ним присоединились толстые голуби, перебазировавшиеся от зеленых садовых креслиц напротив, после того как сидевшие там темнокожие студентки встали и, подхватив набитые рюкзачки, пошли по направлению к выходу. В Люксембургском саду всегда много студентов.

Рей попытался движением плеча подхватить кусочек хрустящей корочки, выпавший у него изо рта, но ничего не вышло, и он носком кроссовки подтолкнул его к неповоротливому голубю, бестолково топтавшемуся среди шустрых нахальных воробьев.

От его резкого движения большая папка, лежащая на скамье рядом с Мишель, поехала на землю, но Мишель в последний момент ловко её подхватила. Папка открылась, и несколько рисунков выскользнуло на землю. Птицы испуганно шарахнулись.

- Зря ты переживаешь, - Рей нагнулся и поднял рисунки, отставил их на вытянутой руке. – По-моему, у тебя хорошо идёт…

Мишель отобрала у него рисунки и спрятала в папку. Рей обнял её за плечи, и она привалилась к его плечу.

- Я не знаю, на меня это всё так действует, - пожаловалась она. – Иногда мне хочется всё бросить и заняться чем-нибудь другим. Иногда я чувствую себя полной бездарностью.

- Перестань, ты лучшая в группе. И мы же сами хотели попасть к нему в натурный класс. Ты хотела. Помнишь? «Надо укрепить базис, я чувствую пробелы в понимании внутренней логики формообразования…», - Рей перестал говорить писклявым голосом и заглянул девушке в лицо.

- У тебя хорошо получается, Рей, - вздохнула та, - но он и правда классный преподаватель, я убеждаюсь в этом с каждым занятием, но всё равно он – отвратительный и занудливый сухарь. Он просто выбрал меня для оттачивания своей методики, но я не сдамся. Сейчас же приду домой и засяду за «предварительный набросок головы, для особо тупых объясняю – первая формообразующая фаза …», - она опять махнула рукой. – Ладно, я ему покажу! Я всем покажу - ты меня знаешь…

- Бэби, мы же собирались пойти сегодня в La Java…

Мишель покачала головой.

- Нет, сяду работать. Хотя он и не требовал, но я сделаю упреждающий ход – пойду от самых азов. Может быть, он и прав – я просто пропустила самое основное, и теперь строю всё на пустом месте. Поэтому у меня и получается не настоящее лицо, а набитый мешок. Набитый мячиками для гольфа. Знаешь, я опять вернусь к нулевому уроку.

Рей задумчиво смотрел на неё.

- Да-а, - протянул он, - ну, хорошо, а где ты возьмешь череп-то?

Мишель барабанила пальцами по пластику папки. Получалось неплохо.

Рей поднялся со скамейки и взял обе папки под мышку.

- Так-то, детка, пойдём-ка лучше сегодня потанцуем. Я заеду за тобой около восьми.

Мишель легко встала и, отобрав у него папку, зашагала рядом с ним. Ветер развевал её волосы, и воробьи чирикали так, что…

Мишель открыла ему дверь, наспех поцеловала и сразу же ушла вглубь комнаты. Рей проследовал за ней и остановился.

То, что Мишель была неодета, его не удивило, она всегда опаздывала. И то, что она сидит на подушке на полу, в черной застиранной трикотажной ти-шотке с белым полустершимся логотипом, и в чисто условных черных стрингах – это всё было ещё полбеды. Но то, что у неё на коленях лежит планшет с листом бумаги, на котором недвусмысленно виднеется начатый рисунок – вот это уже…

- Миш, - ей нравилось это ласковое уменьшительное, - Миш-Миш, ну заканчивай, поедем, я с трудом запарковался прямо на выезде, наверное, уже штрафную квитанцию прилепили, и к чему такая спешка...

- Сейчас, сейчас, - Мишель продолжала яростно стирать какие-то линии. – Нет, знаешь, я не смогу сегодня, ты извини… Поезжай один, - она смахнула черные катышки с листа ватмана.

- Один я не поеду, ты знаешь, без тебя какой мне интерес, - Рей склонился, заглядывая ей через плечо. – Слушай, а хорошо! Крепко! Но знаешь, венечный отросток нижней челюсти немного отклонился, видишь?

Он взял карандаш и осторожно указал точку на рисунке.

Девушка откинулась назад, прищурившись, и затылком уперлась в живот Рея.

- Да, правда… У тебя глаз – алмаз, Рей.

Глядя, как она с удвоенной энергией накинулась на рисунок, яростно работая резинкой, Рей удрученно покачал головой.

- Язык мой… и кто меня за него тянул? Промолчи я, и ты, глядишь, угомонилась бы, оделась бы быстренько (хотя мне ты так, конечно, нравишься больше), и мы бы порулили. Жан-Поль обещал придержать столик.

Он прислушался в надежде на ответ, но услышал только шорох грифеля, шаркающего по бумаге.

- Миш, а где ты раздобыла череп?

- Это фамильная реликвия, - Мишель начала деловито очинивать карандаш, - я заскочила к бабуле и упросила её дать мне на время. Она так серьезно относится к старым вещам, сходу отказала, но я убедила её («Ага, это ты умеешь!» – вставил Рей), и она прочитала мне небольшую инструкцию по обращению с семейными черепами.

Рей, скрестив ноги по-турецки, сел на пол рядом со столиком, на котором на стопке книг стояла реликвия. Рядом на столике располагались в живописном беспорядке чашка с остывшим черным кофе, стаканчик с карандашами, точилка, ластики, пластмассовая тарелка с надкушенным кондитерским изделием непонятных очертаний, обрывки упаковки от кондитерских изделий, которые уже здесь больше не лежали, пустая чашка из-под кофе и прочие необходимые для рисования вещи.

- Так это кто-то из твоих предков? Круто. Я и не подозревал, что во Франции популярно хранить своих ларов и пенатов в коробке под кроватью.

Мишель сердито уставилась на него, держа карандаш в зубах.

- Во Франции не популярно, - карандаш выпал, - не более чем в Америке! Может, это вообще единственный такой пример во всей Франции. И он хранится вовсе не под кроватью, и не в коробке, а в специальной шкатулке на полке зеркального шкафа. Она, между прочим, заперта на семь замков.

- Очень трогательно.

- Кстати, насколько я припоминаю семейные предания, это не предок и вообще не родственник. Это какой-то трофей моего двоюродного прапрадеда, кажется, что-то связанное с одной его книгой. Об этом как-то невнятно говорили, когда я спрашивала. У него много книг, детективы в основном. Мой родной прапрадед был его старшим братом. Рей, я же тебе рассказывала! – Мишель похлопала себя по груди. – Вот!

Рей изобразил на лице раскаяние.

- Детка, вспомни, какой я был, когда ты мне это рассказывала. Я был мрачный, я был подавленный, я был тусклый. Весь. Американец в Париже – одинокий и никому не нужный. Но что-то брезжит. Мюзикл, по крайней мере, я помню.

Мишель засмеялась, бросила в него ластик и попала.

- Мюзикл мы смотрели в Лондоне, милый ты мой янки! Даже американец не способен спутать Уэст-Энд с Монмартром, так что are you kidding me?

Рей подполз к ней и обнял.

- Знаешь, у меня как-то не связалось, что это твой предок накатал тот мюзикл, хотя я помню, что ты рассказывала мне, когда мы пытались из-под мышки щелкнуть какую-то люстру, стоя в stalls.

- Мюзикл накатал Эндрю Ллойд Уэббер по книге моего двоюродного прародителя. Между прочим, в Англии и Америке он гораздо более популярен, чем во Франции. В нашей Энциклопедии дедушку даже не упоминают.

- Не переживай!

- Да я не переживаю, я рисую, а ты мне мешаешь. Отпусти, Рей!

- Миш-Миш, отвлекись, раз уж в La Java мы прокинулись… Слушай, стринги эти – потрясные… а я говорил тебе, что стопа у тебя божественно привязывается к лодыжке и… ладно, вот я уже сел и жду. Я жду, рядом с фамильным реквизитом. А, собственно, что это я жду? Раз уж моя девушка меня отвергает, я тоже, пожалуй, возьмусь за карандаш… Раз уж ни за что другое… Всё, всё, уже рисую.

Часа так через два рисунки решено было считать законченными, и Рей прислонил планшеты с плодами совместного творчества к ножкам столика с натурой.

Три пары пустых глазниц глянули на молодых людей.

- Знаешь, - сказала Мишель, - мы гении.

Рей согласился.

Утром первое, что увидела проснувшаяся Мишель, был неаккуратно задрапированный в простыню Рей, стоявший в классической позе на фоне окна: одна нога отставлена, в руке череп, голова философически склонена.

- Бедный Йорик, - немедленно сказал он, - я знал его…

- Давно стоишь? – осведомилась Мишель, сбрасывая одеяло.

Она подошла к Рею, и тот обнял её, прижал к себе. Простыня соскользнула, Мишель с удовольствием ощутила горячее тело Рея и прижалась теснее. Висящее у велотренажера большое, до пола, зеркало отразило их, и Мишель, мельком глянув, подумала: «До чего же мы красивы – молодые, стройные, живые, - красивые мужчина и женщина». Рей стиснул её, приподнял одной рукой, отражение в зеркале заколебалось, и над плечом девушки возник череп. Трио. Гладкая изжелта-бледная поверхность отражала скользящий утренний свет. Мишель медленно отстранилась.

- Осторожнее, Рей! Ради Бога, не урони. Бабушка страшно расстроится.

Сосредоточенно вглядываясь в два оранжевых желтка, она чуть не пережарила яичницу с беконом.

Американские парни ужасно много едят за завтраком.

- Интересно, - она задумчиво жевала круассан, - как его звали на самом деле? Ведь звали как-то.

- Ну, хочешь, я перечитаю все опусы твоего предка, - предложил Рей стакану с апельсиновым соком, - попробую догадаться. Ради тебя я и не на такое готов пойти.

- Это чрезмерная жертва. Увы, но я должна признать, что мой прапра… писал невыносимо занудно, - усмехнулась девушка. – В юности я пыталась их одолеть, но дело шло так туго, что я только и делала, что откладывала и брала следующую, и в результате не прочла ни одной его книги до конца. Он такой многословный… сейчас это не читается. Да и то немногое, что осилила, забыла напрочь…

- Ну, хотя бы ту, по которой мюзикл, ты освоила.

Мишель сложила губы трубочкой.

- Что, неужели тоже сдалась?

- Три раза принималась, - жалобно протянула двоюродная  праправнучка, болтая чашкой с остатками кофе. – Мюзикл я хорошо знаю, очень хорошо, ты не думай, чуть ли не наизусть, но в книге, сам понимаешь, многое по-другому. 

Рей убирал рисунки в папку.

- Пожалуй, грифель "3B" не стоит использовать для черепа – мягковат, мажется слишком, и тени затираются. Надо не мягче "HB", ты права, Миш, - он повернулся к Мишель и удивленно вскинул брови. – Ты что, бэби?

Девушка стояла у окна и вертела череп, поворачивая его  так и эдак.

- Рей, в нём что-то странное есть, я не знаю, как это выразить… Он будто смотрит на меня. Вот видишь, если так повернуть, чтобы свет скользил… Вот, вот, на границе полутени… Заметил? Словно золотистая искра.

Рей взял череп у неё из рук.

- Да, точно. А теперь посмотри туда, вон, напротив, через улицу. Солнце на колпаках того Рено. Рефракция. Ты ловишь дважды отраженный солнечный зайчик.

Рей ждал её на лестничной площадке, и, роясь в карманах куртки в поисках ключей, Мишель ещё раз оглянулась. Какие, к черту, солнечные зайчики могут быть в глубоких ямах глазниц черепа, стоящего затылком к окну? Мишель нашла ключи и вышла. Зеркало, висящее на стене, слабо дрогнуло, отзываясь на хлопок двери, и золотистые пятна света из окна отразились в нём, метнулись и исчезли.

***

Голос преподавателя звучал неприятно, говорил он невнятно,  и дело осложнялось ещё и общей скучливостью интонаций, но студенты слушали его внимательно. Хороший, по настоящему яркий художник, могущий показать свои собственные убедительные работы, но умеющий ещё и доходчиво поделиться секретами техники, встречается не так уж часто. К сожалению, чаще на память студенту приходит одна универсальная студенческая мудрость всех времен и народов: «Кто может делать – делает, кто не может – учит других…»

- …и подобным же образом, то, что вы смотрели на что-то, не означает, что вы действительно ВИДЕЛИ  это. Так же, как и сам тот факт, что вы нечто увидели, ещё не значит, что вы действительно смотрели на это…

Рей подтолкнул к Мишель листик из блокнота, на котором он только что закончил рисовать эротический рисунок. Рисунок был виртуозен графически и отличался большим сходством с оригиналами. Мишель добавила несколько деталей. Рей затрясся от беззвучного смеха.

- …рисование требует, чтобы вы открывали определенно важные факты относительно наблюдаемого вами объекта. Рисование требует, чтобы вы ВИДЕЛИ модель. Это значит – знали, на что смотреть… мадмуазель Леру-Шанталь, покажите, будьте любезны, ваш конспект. Всё, мадмуазель, всё, я прошу показать и тот листок тоже… Ну что ж, недурно, вы делаете положительные успехи, мистер Райдер, в совершенствовании техники рисования фигуры человека в движении. В сложных движениях… Мадмуазель Леру вам удалась… насколько я могу судить.

-Я изучаю модель, - широко улыбнулся Рей.

Листок с рисунком лёг на планшет Мишель. Мишель с удивлением посмотрела на руку, не сразу отпустившую уголок листа.

- Что ж, урок окончен, принесшие домашнее задание - разложите рисунки вон там, в начале следующего часа мы их разберем, - он сунул руки в карманы мешковатых брюк. Кажется, дрожь прошла. – Перерыв.

- Не понимаю, почему ты недовольна. Он же тебя похвалил, а он скуп на похвалу. Считай, этот рубеж ты преодолела. А здорово он нас тогда застукал, - смех у Рея всегда был громким и заразительным. – Видела, как он смотрел на тебя? Вечно эти мужики в критическом возрасте зависают на своих учениц. Обычное дело. Синдром немолодого препа.

Мишель кивала головой, рассеянно чиркая фломастером по бумаге. Несколько смятых бумажных комков уже лежало перед ней.

Рей расправил один, потом другой.

- Детка, что за тематика? Не то ангелы, не то демоны… Крылья, подземелья, сложные ракурсы… Я раньше не замечал за тобой увлечения графическими фэнтези в стиле Бориса Вальехо. Ты же сама ругала их китчем! Мишель, что ты молчишь? Ты что, обиделась на меня? Но я должен был уехать на эти три дня, я же объяснил тебе. Смотался и вернулся, всего и делов! Ну, что?

Мишель подняла голову.

- Да нет, Рей. Конечно, нет. Просто я… Знаешь, я тут зашла к бабушке, она опять сделала подтяжку и хотела мне продемонстрировать результат, а после пластики она всегда пребывает в приподнятом романтическом настроении – расслабляется, так вот, она вдруг начала рассказывать мне об этом… этой голове. И она…

- Ну и как она выглядит? – поинтересовался Рей. – Бабушка, я имею в виду?

- Превосходно, на сто процентов, пластическая хирургия в наше время достигла поразительных результатов. И именно с этого начался разговор, бабуля описала нескольких пациентов клиники – «до» и «после», а бабушка умеет живописать, рассказывая! Этакие чудесные превращения стариц в юниц, козлищ в овец, чудовищ в красавцев… Очень ярко! И тут она показала на шкатулку – ну, ту самую, где хранится семейное предание, - и произнесла интригующую фразу: «Да, сейчас бы всё могло быть по-другому! И мир узнал бы Ангела Музыки!» Я прицепилась, конечно, просила и убеждала, она отнекивалась сначала, но потом быстренько объяснила, - Мишель смотрела на свои эскизы, и Рей подумал, какие у неё офигительно красивые глаза. И нос. И рот…

- Она сказала, что Он (она так произносит это местоимение, что явственно слышится заглавная буква) – это тот, кого пра-пра-Леру вывел в своём романе «Призрак Оперы», и что прапрадедушка Джо, бывший его старшим братом и моим предком по прямой, утверждал, будто это не вымышленный персонаж, а реально существовавший человек. Его звали Эрик, и он был ангелом музыки… Бабуля всё это очень серьезно говорила, хотя она та ещё приколистка, и я ей не всегда доверяю; то, что она сунула мне под нос эпиграф в книге, гласящий: «Моему старшему брату Джо, который, не имея ничего общего с призраком, был, тем не менее, как Эрик, ангелом музыки», ещё ничего не значит, - девушка взглянула на приятеля. – Как ты думаешь, что я сделала, вернувшись домой?

Рей не колебался.

- Прочла книжку, конечно. И выпила за это время чашек пять черного кофе.

- Девять, Рей, девять чашек. Как ты меня хорошо знаешь, honey, - и Мишель чмокнула его в лоб – первое, что подвернулось. – Я прочла от корки до корки, хотя сначала дело шло туго. Но потом… в какой-то момент что-то меня как зацепило, понимаешь? Я дочитала до конца и сразу начала с начала. А потом вдруг разревелась…

- Ты? – Рей изумленно вскинул брови. – Да ты никогда не плачешь! Ты же не сентиментальная, детка,  и от боли тоже, я помню, как ты чуть полпальца себе не оттяпала, и хоть бы хны! Один раз только и помню – от обиды.

- Вот именно, - Мишель потирала пальцы на левой руке, - от обиды. Мне обидно стало, за него, - она показала глазами на череп. – Страшно обидно! Только из-за того, что гениальный человек был не такой, как все внешне, он не реализовался и словно и не жил на свете – ничего не осталось, действительно – фантом! И любовь… Он так любил и ничего… никакого отклика, столько всего пропало даром, а там было море внутреннего содержания, бездонная душа, и всё не востребовано…

- Миш, не волнуйся, что ты так распереживалась из-за вымышленного героя? Это же всего-навсего роман, вымысел. Предки и родственники твои – люди с фантазией, им нравится иметь своё фамильное привидение, и всё.

- А вдруг это правда? – тонко спросила Миш. – Мне и литературного его жалко, а если…

Рей досадливо пожал плечами.

- Да не может этого быть. Просто красивая байка. Слушай, я помню, какой он в мюзикле страшный был, деформированный, а посмотри на череп - нормальный, типовой, - и Рей присел перед девушкой на корточки.

- В книге его по-другому описывают. Он просто выглядит как ходячая смерть, и носа нет, и глаза ввалившиеся. Маска смерти. Но ты думаешь, что этот человек при жизни обычно выглядел?

- Уверен. Так что перестань страдать и переходи к следующему этапу. Что там нам маячит? Облекаем основу в плоть и кровь? Оболочка, да? Покажи, что вы делали на вчерашнем уроке, а то я пропустил.

- Возьми сам, рисунок там, в папке, - голос Мишель звучал тихо, она опять рисовала на маленьком обрывке мятой бумаги.

Рей достал рисунок из папки и рассматривал.

- Ага, ага, значит экорше… так, так. Черепушка покрывается мышцами. Потом подкожным слоем плоти, кожей, и готов человек… Отличное начало, Миш, - он повернулся к девушке. - На сколько занятий рассчитано?

- На два, - Миш почти не было слышно.

Рей подошел к ней, поглядел через плечо.

- Всё-таки ты - прирожденный график, honey, чистой воды. Такая линия. Теперь я понял – иллюстрации к роману! Придется и мне прочесть. О!!! Какая идея! Всё же я гений! Помнишь Бобби? Ну Бобби, тоже америкен мен, занимался с нами в живописной студии, а потом увлекся компьютерной графикой и свалил. Я встретил его недавно. Вспомнила?

Мишель кивнула. И что?

- А то, что он сейчас шурует 3D-графику, трехмерную.

- Ну и зачем ты мне это говоришь? Я тебе объясняла – я люблю работать рукой, а не мышкой. «Мышиное» искусство не по мне, я предпочитаю живое, где в работе чувствуется энергетика художника, касание его теплой руки…

- Я не о том, дорогая моя теплая мышка! А к тому, что он может нам сделать rendering этого черепа. Что ты глядишь на меня так непонимающе? Отсканирует фото со всех ракурсов, построит mesh, пардон - сетку, каркас в трех координатах и обработает. У него программы – класс, самые последние версии. Реконструкция лица по черепу по методу академика Герасимова тоже есть. Ну и увидим мы твоего ангела музыки со всех сторон.

Мишель взяла череп в руки.

- Я даже не знаю… Давай попробуем, что ли. Я сейчас достану свой цифровой Олимпус.

Изжелта-восковая гладкая поверхность черепа окрасилась красным. Словно кровь потекла со лба вниз, затекая в пустые глазницы, капая с выступающей хрупкой дуги правой скулы.

Рей передвинул рефрактор в хай-тековском стиле подальше, повернул рубиново-красный фильтр, и красные рефлексы пропали. Рей ещё немного поэкспериментировал со светом и довольный отступил, оглянувшись на подругу. Мишель сидела, подперев подбородок рукой, волосы рассыпались по плечам, глаза сияют – обалдеть можно!

- Ну, до чего красивый мужик был! Потрясающе! Редко такого увидишь в жизни! Куда там вашему Голливуду… Какое лепленное лицо, глаза… а нос какой, особенно в профиль! Ваять и ваять! – с того момента, как они вышли из квартиры Бобби и до самого дома, Мишель не умолкала, возвращаясь раз за разом к тому, что они увидели на экране компьютера.

- Ладно, хватит уже, а то я начинаю ревновать, - Рей взъерошил волосы. – Но согласен – мужик здорово выглядел. К счастью для меня, он уже больше сотни лет пребывает в мире ином, нежели наш. Ну что, кто у нас гений? «Конечно ты, Рей!!! Самый лучший Рей, самый находчивый и талантливый Рей на всём белом свете! Самый красивый Рей!!!»

Мишель засмеялась.

- Теперь ты успокоилась? Кошмарный Эрик – Призрак Оперы всего лишь плод воображения твоего предка, думаю, у этого мужика уж точно проблем с отсутствием любви не было. Скорее наоборот.

- Не тебе жаловаться, Рей, - Мишель встала и начала стаскивать с него джемпер. – Поцелуй меня, как ты это умеешь… я люблю тебя, Рей…

Хай-тековский светильник освещал череп и часть стола, на котором он стоял, оставляя в тени двоих - мужчину и женщину, молодых, красивых, любящих. Живых.

***

 «…зеркала,  туннель, Свет … совсем близко… Вы Двое, в конце туннеля, я знаю, кто Вы… теперь Вы скажете мне, ПОЧЕМУ?… я не слышу, что Вы говорите мне… я иду…иду к Вам и… и  я слышу!… я знаю… неужели?!!!... нет! нет!!!...  неужели…так…просто!!!...»

…Перс провёл рукой по лицу Эрика (по тому, что приходилось называть лицом за неимением другого определения), закрывая его погасшие золотистые глаза.

- Эрик умер, - сказал он сам себе, - отмучился.

Его верный слуга Дариус сделал полагающийся жест, склонил голову.

- Мы похороним его, как он хотел, и там, где он хотел. Я не знаю, почему Бог наказал его таким невозможным уродством, но пусть пребудет он  в одиночестве, как и при жизни, и в мире, и да не потревожат его вечный сон, и да исполнится воля Господня, ибо никто не ведает промысла Его.

***

Мишель и Рей проснулись поздно утром, и, проснувшись, вновь с энтузиазмом занялись любовью.

Потом, вспомнив, что Мишель так и не закончила рисунок, решили вовсе сегодня не ходить в студию, а поехать в Фонтенбло.

Мишель переставила череп со столика на камин, задержалась, вглядываясь в пустые глазницы, тряхнула волосами, подхватила большую сумку и пошла к двери. Рей уже спустился вниз, вытаскивать штрафные квитанции из-под стеклоочистителей своего Мини.

Резкая трель телефона остановила девушку. Мишель нетерпеливо схватила трубку.

- Hi there! Мишель, это я, Бобби! Вы как там?

- Мы сейчас уезжаем в Фонтенбло, Бобби, - пропела Миш-Миш в трубку, - погода дивная, а что у тебя? Ещё раз спасибо, я вчера просто прибалдела, как ты ловко – раз, два, - чувствуешь себя, наверное, потрясающе! Этакий Творец! На глазах лепится лицо человека, возникает из небытия, такое, каким оно было…

- Мишель, притормози! – взмолился Бобби. – Я как раз по этому поводу, хотел уточнить кое-что, думал, тебе будет интересно. Я вчера ещё посидел, повертел, посчитал кое-что и понял, что меня тревожило. Там, знаешь, есть такой маленький параметр, ну, я не буду тебе объяснять, ты всё равно не поймешь, так вот, с тем парнем не всё было ладно. Я думаю, он реально был не совсем таким, как получился на моём экране. То есть, понимаешь, он должен был быть таким, по своей исходной матрице. («О Боже, все вы помешались на этой Матрице! Загрузка, Перезагрузка… агент Смит...») Да не перебивай, слушай! Он был запрограммирован таким. Но, судя по всему, что-то помешало в процессе внутриутробного развития: у него что-то такое было с «обтягиванием основы мягкими тканями» по терминологии Герасимова. Медики называют это «аплазия лицевых тканей». Человеческим языком говоря, у него подкожного слоя клетчатки могло не быть, и жировой прослойки, только костяк, мышцы и кожа на это натянута. Класс, правда? Да, и ещё хрящевой ткани могло не быть, значит с носом проблема, но я вообще-то не уверен. Здорово, да? Как будто его начали лепить, да не долепили, бросили, ха-ха-ха. Кто-то Там, где-то Там схалтурил… Ну, ладно, это всё пустяки, передавай привет Рею, и пока! Мишель, ты что молчишь? Мишель!!

- Да, Бобби, я всё слышала, спасибо тебе, я передам Рею привет, - Мишель аккуратно положила трубку.

Некоторое время она постояла, боясь оглянуться, разглядывая свой незаконченный рисунок, приколотый к планшету. Потом медленно повернулась.

В темных глазницах мелькнул золотистый отсвет.

На верх страницы