ДЕЛО ЧЕСТИ

Автор: 2000 ©Ирина Емельянова

Кристина ждала его.

Эрик подошел к ней - к той, что ныне по праву стала его невестой - и она не отшатнулась. Угадав его намерения, она сделала короткий шаг ему навстречу. В конце концов, она - его невеста, а невеста должна позволить жениху поцеловать ее, не так ли?

Он робко коснулся губами ее лба.

Он ждал всего - обморока, отшатывания, крика ужаса и отвращения. Но она перенесла его поцелуй молча, она даже не попыталась отвернуться. Она доверчиво смотрела на него, веря, что теперь он выполнит свое обещание и не причинит вреда ни ей, ни Раулю.

Его сердце разбилось.

Для него это было невероятным наслаждением - знать, что ему доверяют, коснуться возлюбленной ужасными своими губами, почувствовать ее гладкую кожу, и видеть, что она не отшатывается от отвращения! Его глаза наполнились слезами, и он почувствовал, что больше не может удержаться на ногах. Его ноги подкосились, душа и сердце переполнились, и он упал к ее ногам, целуя их и плача.

Честно говоря, теперь он мог ожидать чего угодно - того самого крика или отшатывания, которых он так боялся минуту назад. Но она опять сделала нечто невероятное. Она опустилась рядом с ним на колени и прошептала:

- Бедный, несчастный Эрик!

И ее теплые нежные пальчики сомкнулись на его холодной костистой руке...

И он почувствовал, как ему на лоб упали ее слезы.

В первый раз в его жизни кто-то сочувствовал ему, кто-то плакал из-за него! Для него эти слезы были величайшим сокровищем мира. Они бежали по его лбу, смешивались с его собственными слезами, увлажнили ткань его маски...

Эрик не мог этого допустить. Не совсем понимая, что он делает, он сорвал маску и принялся ловить ее слезы своими запавшими глазами, впалыми щеками и искаженными губами - всем своим ужасным лицом, не желая потерять ни единой ее слезы.

Он понимал, что теперь она убежит прочь.

Но она опять сделала нечто невероятное.

Она опустилась рядом с ним на колени, обняла его за плечи и так плакала о нем, вместе с ним!

Он не знал, сколько продолжалось это блаженство. Наконец он поднял лицо и посмотрел ей прямо в глаза.

Там не было ужаса - только жалость. И понимание, если он вообще мог надеяться на такую возможность.

Любви там тоже не было.

Он почувствовал, как что-то переворачивается у него в сердце. Эта девушка выдержала его поцелуй, выдержала его ужасное лицо, она плакала с ним, плакала о нем! Чего же еще он мог от нее требовать? Она дала ему величайшее счастье, какое он мог вообразить - счастье разделенного чувства. Как же он осмелится говорить, будто любит ее, если и дальше будет заставлять ее делать то, что вызывает у нее такой ужас?

- Кристина, - прошептал он, - я приведу мальчика сюда... забирай его... Ты можешь выйти за него замуж, когда захочешь...

Она удивленно посмотрела на него.

- Что ты говоришь, Эрик?

- Я говорю, что для тебя я лишь жалкий пес, готовый умереть ради тебя... - Это явно был перефраз слов, которые Кристина говорила Раулю на крыше - о том, что Эрик смотрел на нее так, как преданный пес смотрит на своего хозяина, - но ты свободна, и ты можешь выйти замуж за мальчишку... я знаю, что ты любишь его... потому что ты плакала обо мне, и твои слезы смешались с моими!

Он поднялся, ласково снял ее руки со своих плеч и быстро вышел из комнаты.

Все было кончено. Эрик понимал, что обрел величайшее счастье, возможное для него. Он никогда не полюбит другую женщину, а та, кого он любит, дала ему все, что могла - он понимал, что не может надеяться на большее. Она его не любила, но ее сочувствие было чем-то неизмеримо большим, чем все добрые чувства, которые кто-либо испытывал к нему, вместе взятые! Даже забота дароги диктовалась всего лишь долгом и отчасти жалостью, а не сочувствием и принятием.

Значит, он должен поступать так, как того требует его любовь - сделать любимую женщину счастливое. А это значило позволить ей уйти с его соперником, с тем смазливым мальчишкой, которому он уже ничего не мог сделать, и знать, что они скоро поженится...

И умереть.

Он знал, что умрет. Он отдал Кристине все, что мог, всю силу своего сердца и души. Теперь он был всего лишь пустой оболочкой, и знал, что без Кристины и без надежды он очень скоро умрет. У него не было сил жить.

Ах, ну и хорошо.

Он открыл дверь в подземелье коммунаров, где лежал одурманенный Рауль. Эрик быстро поднес к его носу бутылку ароматического противоядия. Молодой человек вздрогнул, застонал и поднял веки. При виде лица Эрика взгляд Рауля застыл от ужаса. Только увидев эти перепуганные глаза, Эрик понял, что он все еще без маски.

Ну и ладно. Кристина вытерпела это зрелище. Человек, за которого она собиралась выйти замуж, тоже может его потерпеть.

- Вставай и иди за мной, - приказал Эрик. - Она ждет тебя.

Изумленный Рауль поднялся на ноги и молча последовал за Призраком Оперы.

Рауль бросился к Кристине и поцеловал ее. Она с радостью ответила на его поцелуй. Вот чего Эрику не суждено почувствовать - поцелуя в губы. Ха, ему не суждено почувствовать вообще никаких поцелуев!

Он ошибся. Когда Рауль отпустил Кристину, она подошла к Эрику, взяла его лицо в ладони и поцеловала его в лоб.

- Спасибо, - прошептала она.

Он поймал ее за руку. Рауль напрягся, но Призрак спокойно стоял, и Рауль решил подождать и посмотреть, что будет дальше.

- Посмотри, - сказал Эрик, - вот кольцо, которое Эрик тебе дал. Он нашел его, когда ты его потеряла... и теперь он возвращает его тебе... и ему! Это обручальное кольцо, ты знаешь... обручальное кольцо... Слушай! - ему было тяжело дышать. Хорошо, что на нем не было маски. - Носи его... все время... Скоро... ты узнаешь, что я умер. Обещай мне, - она опять удивленно посмотрела на него, - обещай мне, что ты придешь сюда после того, как я умру!

- Отчего ты собираешься умирать?

- От любви... Это неважно... Слушай! Я хочу, чтобы меня похоронили... как всех... кому же мне еще доверять? Слушай! Ты найдешь меня у фонтана... помнишь? Там я в первый раз тебя обнял... Я туда часто хожу... Там я хочу упокоиться, рядом с тем местом... где у меня была надежда... Там, у фонтана, ты найдешь могилу... Положи туда мое тело... и... надень это кольцо мне на палец, вот на этот, - он указал левой рукой на безымянный палец правой руки, - и похорони меня с этим кольцом, пожалуйста... Обещаешь?

Кристина смотрела прямо на него, и он увидел, как в ее глазах разгорается заря понимания. "Что же она поняла?" - равнодушно подумал он. - Что я умру? Но в этом нет ничего удивительного, она знает, что я не хочу жить без нее, это стало ей ясно во время истории с кузнечиком и скорпионом".

- Да, я обещаю... подожди.

Она подошла к Раулю. Чего ему ждать? Пока она и его торжествующий соперник, держась за руки, не покинут его проклятое жилище?

Она встала перед молодым человеком и сказала:

- Прости меня, Рауль.

Ужасная бледность покрыла щеки виконта.

- Что?

- Я знаю, что ты пришел сюда, чтобы спасти меня... Но в конце концов мне пришлось спасать тебя. Я дала Эрику слово, что в обмен на твою жизнь я стану его женой. Он выполнил свое обещание. Теперь я должна выполнить свое. Я остаюсь.

Для Эрика эти слова прозвучали небесной музыкой - невозможные и абсолютно непонятные в своем великолепии.

Он стоял, словно пригвожденный к полу, дрожа, изо всех сил пытаясь не упасть - у него ужасно кружилась голова.

Виконт пошатнулся и схватил Кристину за руку:

- Моя дорогая, что ты говоришь? Он - чудовище!

Кристина быстро оглянулась на Эрика, ожидая, что за эти слова тот обрушит на Рауля всю мощь своего гнева. Но Эрик был слишком занят сражением с собственной внезапной слабостью. Певица обернулась к Раулю и сказала:

- Он не чудовище, Рауль. Чудовище никогда не освободило бы тебя и не позволило мне уйти с тобой. Я понимаю, что ты рисковал жизнью, чтобы спасти тебя. Но эту игру выиграл не ты, так что ты не имеешь права претендовать на меня в качестве награды. Извини, любимый.

В глазах Рауля вспыхнули гнев и отчаяние.

- А ОН имеет право на тебя претендовать?

- Имеет. Он победил. И помни, Рауль, я никогда не обещала стать твоей женой. А ему я обещала - в обмен на твою жизнь. Это просто дело чести.

- Чести!

Молодой дворянин почувствовал себя невероятно оскорбленным. Да, он проиграл в смертоносной игре, он должен был умереть, но его чудесным образом спасла его возлюбленная... теперь он снова обрел свою возлюбленную и снова ее терял - и теперь по ее собственной воле!

- Да, чести. И еще одно. Ты без меня не умрешь. А он умрет. Ты хочешь, чтобы я считала себя убийцей?

- Это ОН убийца!

- Да, и да простит его Господь, не мне его судить. И не тебе. Пожалуйста, Рауль, не мучай меня больше. Спасибо тебе за все, любовь моя. А теперь уходи, пожалуйста, - очень тихо и мягко сказала она.

Рауль посмотрел на своего соперника. Эрик отступил на шаг и теперь стоял, прислонившись к стене, ужасно бледный, и смотрел на них отчаянным, детским взглядом (хотя и казалось невероятным, что он может смотреть детским взглядом). Но Рауль помнил, насколько грозен Эрик на самом деле.

- Хорошо, я уйду. Но я скоро вернусь!

- Нет, - твердо сказала она. - Ты поклянешься мне, что никогда не вернешься и забудешь дорогу сюда... забудешь все, что видел здесь, забудешь, что когда-то встретил Призрака Оперы... И знай, что если ты откажешься, ты не получишь ничего, кроме моего презрения. В любом случае я не буду твоей женой. Я принадлежу ему, а не тебе. Но если ты пообещаешь мне то, о чем я тебя прошу, и выполнишь свое обещание, я буду всю жизнь тепло вспоминать о тебе. Пожалуйста, мой любимый Рауль, сделай это. Выполни последнюю просьбу своей Кристины.

- Обещаю.

- Спасибо.

Она слегка коснулась его щеки и отступила. Рауль, ужасно бледный, вышел из комнаты и влез в лодку. Он не понимал, что происходит. Формально Кристина была абсолютно права, в соответствии с ее собственным обещанием она теперь принадлежала Призраку. Но... Эрик ее отпустил. А она не ушла. Из-за чести. Рауль, как дворянин, вроде бы понимал, что значит честь, но в данном случае он ничего не мог понять. Он испытывал самую ужасную боль в своей жизни.

Кристина взяла свечу и подошла к Призраку.

- Почему? - прошептал он, все еще не в состоянии твердо стоять на ногах, не опираясь о стену.

- Я ведь обещала стать твоей женой, верно? - сказала она. - Конечно же, ты не хочешь, чтобы я нарушила свое обещание и презирала себя всю оставшуюся жизнь?

- Нет... но... - его горло сжалось. Он не мог осознать что-то важное, что-то...

- Ну вот, я выполнила свое обещание. Теперь я хочу знать, собираешься ли ты выполнить свое.

- Свое? - Он нахмурился. - Какое? Я отпустил мальчишку...

- Обещание жениться на мне.

Он посмотрел на нее так, как будто в него ударила молния.

- Я не буду заставлять тебя выйти за меня замуж...

- А я предпочитаю быть твоей женой, а не любовницей. Это все дело чести, Эрик. Я не благородного происхождения, но я предпочитаю действовать благородно. Иногда честь - единственное, что нам остается. Я не хочу ее потерять.

Да, она сильно повзрослела. Неужели это та же Кристина, что дрожала под его взглядом? И все же это была та же Кристина, что смело потребовала у него дать ей свободу, когда он похитил ее в первый раз. Это была та же Кристина.

Он почувствовал, что может нормально стоять. Он выпрямился и встретился взглядом с Кристиной.

Она стояла прямо и твердо, ее маленькая фигурка была напряжена, ее голубые глаза серьезно смотрели на него. Она полностью владела собой. Если в ее душе и бушевала буря чувств, она была отлично скрыта под этими сияющими синими щитами.

Да, вот оно что. Он наконец понял. Никто никогда не считал его человеком, никто никогда даже не задумывался о возможности каких-то обязательств перед ним. Эрик в своей жизни часто заключал сделки, но каждый раз ему приходилось заставлять партнера выполнить свою часть договора силой или страхом. И теперь он выполнил свою часть договора (как и всегда выполнял), но позволил не выполнять свою часть, ужасную часть - но она выполнила. Она считает его человеком, она считает его равным себе!

Полюбив ее, он не ошибся.

- Спасибо, Кристина, - почти шепотом сказал он. И она ответила спокойным бесстрастным голосом:

- Пожалуйста, Эрик. Итак, сделаешь ли ты меня законной хозяйкой этого дома?

Он не знал, плакать ему или смеяться. Он был безобразен, отвратителен, эта милая девушка никак не могла хотеть стать его супругой, она сказала, что любит Рауля... Но теперь это и правда было делом чести... она признала, что у него есть честь, и что он может ее потерять.

Она была права - только честь ему и осталась.

- Да.

Странно, но он почувствовал, что силы начали возвращаться к нему.

В нем не было ничего красивого. Его тело, отнюдь не безобразное, было пропорционально сложено, но из-за его исключительной худобы напоминало скелет с несколькими тугими узлами мускулов, покрытый алебастровой кожей. Плащ скрывал его худобу, но без плаща он и правда выглядел жутко. Его руки тоже были ужасно худыми, костистыми, нездорово-белого цвета и холодными на ощупь. Его лицо... ну что ж, все уже было увидено и сказано, и ничего нельзя было поделать с этим лицом, кроме как просто никогда никому его не показывать. Его волосы были немного лучше, чем описывал покойный работник сцены Буке - действительно темные, не две-три пряди, как говорил Буке, а обычные короткие волосы, ничего в них не было красивого или очаровательного, ничего, что могло бы смягчить ужасное безобразие его лица. Его движения были быстрыми, сильными и точными, как у крупной кошки, но в них не было кошачьей грациозности - неприятные, змеиные движения. Его единственной красотой был его голос, но когда он молчал, в нем не было ничего хотя бы отдаленно привлекательного.

Кристина сидела за столом и пыталась читать. Но в голове у нее кружились мысли и не давали ей понять текст.

Что же она наделала?

Рауль, ее милый, любимый Рауль теперь бесплодно тосковал по ней в одиночестве. А она была во владениях этого сумасшедшего урода-убийцы.

Но она дала слово и намерена была его выполнить.

Она знала, что на самом деле ей ничего не угрожает. Эрик на нее кричал, даже один раз связал, но никогда не пытался на самом деле причинить ей какой-то вред. Она была уверена, что он не попытается взять ее силой, потому что у него уже было множество возможностей это сделать, а он даже не пытался. Он хотел ее, она это знала, это было очевидно даже для невинной девушки, но он никогда не пытался даже прикоснуться к ней с чувственностью.

Способен ли Рауль на такую самоотверженную преданность?

Конечно, да, сказала она себе, он благородный человек, но для сумасшедшего убийцы такое поведение казалось странным.

- Он не просто сумасшедший убийца, - напомнила она себе, потягиваясь - он гений... великий музыкант. Если бы не его лицо, он очаровал бы весь мир...

Эта мысль внезапно ошарашила ее.

Действительно, если бы не лицо, Эрик мог стать одним из величайших людей на свете. Она вообразила себе его волшебный голос, звучащий не в подземных коридорах... а где? - да хотя бы на сцене этой самой Оперы - одно представление "Фауста" или "Отелло", и весь мир лежал бы у его ног, и это было бы только справедливо, потому что никогда еще не рождался на свет такой певец. Она представила себе, как он играет на огромном органе Консерватории... представила себе постановку его оперы "Дон Жуан Торжествующий..."

И если бы только музыка! Он был архитектором, изобретателем, ученым, блестящим исполнителем. И ему приходилось прятать свои таланты в сырых подвалах Оперы и тратить их на трюки, вместо того, чтобы со славой развернуть их под солнцем и приобрести всемирную любовь.

У нее перехватило дыхание. Такая несправедливость! Она тихо всхлипнула, вздохнула и встала.

Она постучалась в его комнату.

Эрик открыл дверь. Он был в маске и выглядел получше. Очевидно, он успел немного отдохнуть. Она быстро оглядела его комнату. Где он отдыхал - в гробу? Или сидя за органом?

Он вопросительно посмотрел на нее.

И правда - что она ему скажет? "Эрик, как жаль, что ты не можешь выступать на сцене?" Какая свежая мысль. Она про себя пару раз обозвала себя.

- Эрик, который час?

- Почти полночь. Тебе следует лечь спать.

- Да. Спасибо. Доброй ночи.

- Доброй ночи, Кристина.

Она отступила, давая ему возможность закрыть дверь... и опять шагнула вперед.

- Эрик, а ты ляжешь спать?

- Ну, да, а что?

- Не ложись здесь.

- С чего бы?

Она посмотрела на красно-черную комнату... на слова Dies Irae на занавесях... и на гроб в середине. Тоже мне спальня! Конечно, живя тут, станешь думать о смерти.

- Потому что я не хочу, чтобы ты еще когда-нибудь спал в гробу.

Он склонил голову набок.

- А почему ты не хочешь, чтобы я спал в своей кровати?

Она неожиданно рассердилась.

- Потому что это не кровать! Это гроб! А ты не мертвец!

Он спокойно пожал плечами.

- Тому, кто выглядит как мертвец, такая кровать вполне подходит.

Она облизала губы.

- Эрик, пожалуйста... не спи в этом гробу. Пожалуйста.

Он стоял и молча смотрел на нее. Потом пожал плечами.

- Хорошо, если ты так хочешь, я думаю, я могу это сделать, просто чтобы доставить тебе удовольствие. Здесь множество кушеток, я думаю, что смогу устроиться на любой. Ты удовлетворена?

Горький тон его слов уязвил ее.

- Да. - Нет, она не удовлетворена. Она пришла сюда, чтобы утешить его, чтобы хоть немного исправить несправедливость судьбы... и получила еще один холодный душ.

Но теперь она понимала, почему он так себя ведет.

- Спокойной ночи, Эрик.

- Спокойной ночи, Кристина.

Она не могла заснуть. Завтра она станет его женой. В выполнение своего обещания...

Мог ли ее отец хотя бы предположить для нее такую судьбу? Его любимая дочка, его певчая птичка, его обожаемая Кристина будет жить под землей и принадлежать какому-то ужасному уроду?

"Мой отец оценил бы тебя, Эрик," - подумала она. - "Он никогда никого не судил по внешности."

Эта мысль ее позабавила. Они - ее отец и Эрик - могли бы замечательно сработаться. Она представила себе, как Эрик поет под скрипку Шарля Дааэ... Или как Шарль играет на скрипке, а Эрик на органе... или как Шарль играет, а они с Эриком поют... Она закрыла глаза и прислушалась к воображаемому пению. Ее отец улыбался над скрипкой, и Эрик тоже улыбался, она не видела его улыбку под маской, но он явно радовался, и они оба смотрели на нее, а она счастливо смеялась - так прекрасна была их музыка.

Тихий крик прервал ее мечты.

Она подошла к двери и прислушалась.

- Эрик? - неуверенно спросила она.

Ответа не было, но вскрик повторился.

Она взяла свечу и открыла дверь в его комнату. Его там не было, ужасный гроб был пуст. Она вышла из его комнаты через другую дверь и оказалась в гостиной.

Он был там, лежал на кушетке у стены. Полностью одетый, даже ботинок не снял. Очевидно, он уснул невольно.

Его тело было напряжено, голова запрокинута. Руки сжимали покрывало, на котором он лежал.

Кристина остановилась около кушетки и прислушалась.

- Нет... не надо... - прошептал он.

- Что не надо? - мягко спросила она.

Он не проснулся.

- Пожалуйста... не бейте меня... я сниму маску...

Кошмар. Нет, так не пойдет. Она наклонилась над ним и ласково коснулась его плеча.

- Эрик, все в порядке. Ты в безопасности, в твоем доме тебя никто не будет бить .

Он отшатнулся, явно испугавшись, и задрожал.

- Нет, не давайте им меня бить... я сделаю, как вы прикажете...

Проклятье, если это его обычный сон, неудивительно, что он полусумасшедший.

Она вздохнула и села рядом с ним. Отвращение, которое она испытывала раньше, было сметено простой необходимостью помочь страдающему человеку.

Она нерешительно погладила его плечи. Он только напрягся еще сильнее.

Кристина взяла его за плечо и слегка встряхнула:

- Эрик, хватит! Проснись! Прекрати!

Он проснулся, подскочив на постели и глядя на нее затуманенными глазами. Он все еще дрожал, быстро и неглубоко дыша. Сев, он сказал приглушенным голосом:

- Почему ты не спишь? Что ты тут делаешь?

- У тебя был кошмар, я услышала твой крик и пришла. Они у тебя часто бывают? Кошмары?

Он потер кулаками глаза.

- Наверно, каждую ночь. Я хочу сказать, когда мне удается заснуть. Я сплю мало. А что?

Как это что? Проклятье, неужели никто никогда не заботился о нем?

Похоже, что нет.

Она вздохнула.

- Эрик, ты устал, верно?

- Я не знаю. Ну, я проспал пару часов, так что, наверно, нет.

Она покачала головой.

- Давай попробуем заснуть. То есть, позволь мне попробовать помочь тебе заснуть. Сними ботинки и ложись... Пожалуйста.

- Послушай, Кристина, завтра мы поженимся, но сейчас я пока что еще даже не твой муж. Может быть, ты не будешь говорить мне, что мне следует делать?

Она зашипела. Как он умел превратить ее попытки позаботиться о нем в какую-то детскую ерунду!

- Ты можешь делать все, что хочешь, - сказала она. - Но не говори, что ты не хочешь, чтобы я посидела с тобой!

- Не скажу, - спокойно ответил он. - Но тебе нужен сон больше, чем мне. Я привык к бессоннице, а ты нет. Так что я думаю, будет лучше, если ты сейчас уйдешь спать.

- А тебе приснится новый кошмар.

- Нет, я просто не буду спать, вот и все.

Она уставилась на него, моргая. Он казался абсолютно спокойным, несмотря на свое измученное состояние. Что же делать?

Ничего. Сейчас ничего нельзя было сделать. У него была железная логика и такая же железная воля.

Она вздохнула и повернулась к двери, потом неожиданно обернулась и сказала:

- Ты знаешь, я как раз представила себе, как ты, мой отец и я музицируем. Это было так хорошо - мы с тобой пели, отец играл на скрипке и улыбался...

- Ты думаешь, твой отец стал бы улыбаться мне?

- Я уверена, Эрик. Он бы увидел тебя таким, какой ты есть.

Он горько рассмеялся.

- Тогда он бы вообще не стал мне улыбаться.

- Нет, Эрик. Он бы увидел твой талант и великодушие. Как и я.

Он нерешительно взял ее за руку:

- Правда?

- Конечно. А теперь, пожалуйста, постарайся заснуть.

Она коснулась губами его ладони и быстро вышла.

Эрик долго лежал в темноте, пытаясь разобраться во всем том, что он перечувствовал во время этого разговора, и прикасался пальцами другой руки к тому месту ладони, к которому прикоснулись ее губы.

Вот так дело чести.

Он еще немного поспал перед рассветом, и во сне он пел под чью-то скрипку, и чьи-то невидимые губы касались его ладони.

Экипаж медленно ехал по парижским улицам.

Эрик и Кристина сидели в противоположных углах, не глядя друг на друга.

Они поженились. Бракосочетание не было "веселым", как некогда хвастался Эрик. Присутствовали только они и священник, достойный отец, который за солидную плату согласился не задавать слишком много вопросов и не пытаться заглянуть таинственному жениху в лицо.

Когда священник велел им поцеловаться, Эрик хотел попросить у святого отца позволения не делать этого - и чтобы скрыть свое лицо, и чтобы не принуждать Кристину, но она решительно взяла его лицо в ладони и поцеловала в губы так, чтобы священник не видел его лица. Ее лицо было серьезным и собранным, словно она выполняла некое важное дело, требовавшее всего ее внимания и воли. (Так оно и было.) Эрик не мог сказать, хочет ли он, чтобы Кристина целовала его с таким выражением лица, но сам поцелуй его не разочаровал.

Это не было равнодушным соприкосновением губ; сначала она коснулась его рта осторожно, словно пробуя, потом прижалась губами к его губам немного посильнее, коснувшись его губ языком (и он подумал, что умрет от внезапно вспыхнувшего желания) и этим заставив его немного приоткрыть рот, а потом полностью накрыла его губы своими и поцеловала его с неожиданной страстью, лаская губами его деформированный рот.

Этот поцелуй плохо подходил для церкви.

И теперь они вместе возвращались домой, и у Эрика была жена.

Кристина.

Раньше он часто мечтал о том, как приведет домой свою жену. С тех пор, как он влюбился в Кристину, он очень часто об этом мечтал, рисуя в воображении великолепные подарки, чудесную музыку и огненную страсть. Ну, конечно, он знал, что это всего лишь волшебные сказки, что такие великолепные события не для него. Эта девушка платила ему за то, что он пощадил ее возлюбленного, и никакая музыка и никакие дары в мире не могли зажечь в ней ту страсть, о которой он мечтал. Она выполняла свое обещание, это было делом чести, и теперь она потребовала, чтобы он тоже хранил свою честь и выполнял свои обязательства. Это было великолепно... но вместо радости он испытывал страх.

Как же он займется любовью с девушкой, которая его не хочет?

Она будет лежать неподвижно, напряженная, будет пытаться скрыть отвращение, будет молчать, чтобы не кричать от ужаса. Она отдастся ему, она его не оттолкнет, но она будет холодной и безразличной, в этом "любовном акте" не будет ни радости, ни разделенных чувств. Он никогда не был с женщиной, и теперь, будучи законным супругом своей любимой и отчаянно желая ее, он был готов отказаться от своих прав. Лучше умереть, не зная женской любви, чем заставить ее пройти через это!

Но как, о Боже, как он может отказаться от своей мечты?

Кристина, в своем углу, решала ту же проблему со своей точки зрения.

Она не хотела его. Честно говоря, она вообще никого не хотела. Она была невинной девушкой, ее чувственность еще не проснулась, и даже с Раулем она никогда не мечтала о чем-то большем, нежели поцелуи наедине. Странно, но она больше не испытывала отвращения к Эрику. Может быть, это произошло из-за тех нескольких прикосновений, который они разделили - да, его руки были холодны, но на самом деле ничего ужасного в них не было, и гладить его по плечам тоже оказалось совсем не ужасно, и ей даже понравился поцелуй - вот уж чего она совсем не ожидала. Она знала, что может принадлежать ему, она знала, что теперь это - ее долг, но она не могла представить себе, как это будет. Боль, давление, сжатые зубы и напряженное тело? Да, она боялась. Но она решила превозмочь свой страх.

Ради чести.

Сегодня ночью она будет принадлежать Эрику.

"Прощай, Рауль," - подумала она.

И в этот момент Эрик посмотрел на нее. Он что, умел читать мысли?

Нет, не умел. Но даже не касаясь ее, он чувствовал ее внутреннее напряжение, как будто между ними был какой-то контакт. Фантастически чувствительный, настроенный на ее мысли и чувства с первого дня, который она провела в его доме, он почти ощущал биение ее сердца, не слыша его.

Остаток дня прошел в молчании. Они обменялись несколькими словами по поводу позднего обеда, состоявшего из холодного мяса и салата, хлеба и бутылки хорошего токайского вина. Они обедали вместе в маленькой столовой, Эрик молча накрыл на стол, а Кристина нарезала мясо и хлеб. В результате Кристина съела свой обед совершенно без аппетита, а Эрик вообще почти ничего не ел.

У него даже не было настроения играть. Но она его попросила.

Закончив обед, она встала, подошла к нему и сказала:

- Эрик, пожалуйста, сыграй для меня.

Ему было очень приятно это услышать.

- Конечно.

Когда он начал играть, настроение пришло. Он играл Бетховена, Баха, Моцарта, Генделя - все, что он мог вспомнить. Она смотрела на его руки, как завороженная. Его длинные пальцы летали по клавишам в сложном танце, его руки парили, поднимались и опускались, скрещивались над клавишами и опять расходились и опять парили в свечном полумраке. И там, над клавишами органа, руки Эрика были прекрасны.

Он не пытался петь, зная, что его пение очаровывало Кристину. Для него это было чем-то вроде мошенничества. Почему он не хотел мошенничать? Он не знал. Просто не хотел. Если она его не хочет, пусть принимает решение свободным разумом.

- Спой мне, пожалуйста.

Он обернулся к ней:

- Что тебе спеть?

Она немного подумала:

- "В краю святом", если ты ее знаешь.

Конечно, он знал эту арию. Партия Лоэнгрина идеально подходила для его парящего тенора. Ну что ж. История Лоэнгрина была историей неудовлетворенной страсти и потерянного счастья. После того, как Кристина сорвала с Эрика маску, он сравнивал себя с Лоэнгрином - они оба были обречены страдать из-за любопытства своих возлюбленных. Он споет "В краю святом".

Первые негромкие ноты взлетели над еле слышным аккомпанементом органа:

"В краю святом, в далеком горнем царстве
Замок стоит - твердыня Монсальват..."

Кристина слушала внимательно, наслаждаясь каждой нотой, плотно закрыв глаза. Неземной голос Эрика идеально соответствовал неземной красоте - внутренней и внешней - рыцаря Грааля. Ей представился Эрик в роли Лоэнгрина - нет, не Эрик, кто-то похожий на него, но другой - стройное тело, прекрасные парящие белые руки, лицо, окутанное золотым светом... Где она уже видела этого красивого человека? Лоэнгрин, преданный своей возлюбленной, как она сама несколько раз предавала Эрика - сначала открыв его лицо, потом открыв его тайну Раулю, потом попытавшись подкупить его согласием на брак...

Больше она никогда его не предаст. А иначе она будет просто ничтожеством.

Эрик закончил петь и опустил руки на клавиши. Кристина открыла глаза. Он сидел спиной к ней, откинувшись на спинку кресла, с запрокинутой головой, его тело еще было напряжено от эмоций, звучавших в арии.

- Спасибо, - прошептала она. - Ты устал?

- Я? Нет, думаю, что нет. А что?

Она хотела предложить ему отдохнуть, но, почувствовав его напряжение, попросила:

- Давай споем финал "Аиды", если хочешь.

Он усмехнулся:

- Аида и Радамес вдвоем в подземелье? Ну что ж, весьма подходяще...

Вот почему она сначала выбрала "В краю святом" - эта ария не побуждала его говорить подобные слова. Да, Аида и Радамес вдвоем в подземелье, но оба боятся ранить чувства друг друга, оба боятся друг друга - и оба блестяще задевают и ранят друг друга.

- Да ну их, Аиду с Радамесом. Уже поздно. Ты будешь ложиться?

Он обернулся к ней, его белая маска мерцала в свете свечей:

- Может быть. Почему ты спрашиваешь?

Она ответила немного сердито:

- Ты прекрасно знаешь, почему я спрашиваю!

Больше нельзя было лгать или говорить полуправду. Он вздохнул:

- Кристина, если ты хоть на секунду подумала, что я собираюсь заставить тебя делать это...

- Эрик, если ты хоть на секунду подумал, что я не собираюсь делать это, ты ошибся. У меня есть долг перед тобой, долг супруги, и я собираюсь его выполнить.

Он сглотнул.

- За кого ты меня принимаешь?

- За моего мужа.

Он мог сказать ей тысячу вещей. Он мог сказать ей, что прекрасно знает, что она его не хочет. Он мог сказать ей, что никогда не возьмет ее против ее воли. Он мог сказать ей, что не хочет ее тела без ее страсти и любви. Он мог сказать ей, что не хочет заниматься любовью с женщиной, которая будет представлять себе на его месте какого-то другого мужчину. Он мог сказать ей...

Но он всегда был игроком. А они с Кристиной вели игру - игру чести и долга. Она назвала его своим мужем, а у мужа есть обязанности и права, не так ли? Ну что ж, он доиграет свою роль до конца, он не проиграет ей, а все остальные резоны к черту!

- Погасить свет?

- Да, пожалуйста.

Ее шепот был еле слышен. Ему было ужасно жаль ее, попавшую в свою собственную ловушку, так жаль, что он почти забыл собственное желание и страсть. Он погасил единственную свечу и поставил ее на маленький столик у постели.

Теперь они были в полной темноте. Кристина не видела его. Он казался ей странным, почти эфирным существом, и только по его дыханию она могла понять, где он.

Она глубоко вздохнула, собралась, подошла к нему и обняла его, положив голову ему на грудь.

Ошеломленный почти незнакомым ощущением и ее беспредельным доверием, Эрик нерешительно обнял ее в ответ и услышал, как она шепчет:

- Эрик, не бойся... я не боюсь.

А потом она левой рукой наклонила его голову, а правой сняла с него маску, и ее рот нашел его губы.

В конце концов, все оказалось просто.

Кристина проснулась в темной комнате. Ее голова покоилась у него на плече. Он был прав - можно привыкнуть ко всему. К тому же в темноте его уродство почти ничего не значило рядом с изумительным наслаждением прикосновений, объятий и разделенного желания доставить друг другу удовольствие.

Они оба были неопытны, но эта ночь даровала им открытия, которые они раньше себе и представить не могли. Жуткая игра неожиданно привела их к общей радости, ее - к осознанию проснувшегося желания, его - к принятой страсти.

Для нее это не было мучительным - она приняла его с радостью, и слезы счастья покатились по его лицу. Для него это было не просто физическим наслаждением - это была огромная радость от того, что его приняли полностью, и душу и тело, и тем самым дали силы жить и надеяться.

Теперь он спал. Его дыхание было медленным и спокойным. Этой ночью у него не было никаких кошмаров, никаких слез ужаса и отчаяния - просто крепкий сон, и насколько Кристина могла сказать, просыпаться он не собирался.

Она потянулась, думая, что надо бы встать, одеться и приготовить завтрак, но решила, что лучше останется в теплых объятиях Эрика.

Его руки больше не были холодными.

Шли дни, и Кристина заметила, что он изменяется. Прежде всего он стал гораздо больше спать. Не в состоянии сдержать свою страсть, он каждый вечер затаскивал ее в постель и занимался с ней любовью до тех пор, пока они оба не засыпали в изнеможении. После этого он крепко спал по крайней мере несколько часов.

И просыпался голодным.

Он всегда был безразличен к пище, но теперь, похоже, в нем проснулась потребность в еде. Он ел немного, но теперь он обедал с ней каждый день, и она была этому очень рада.

Она видела, что его истерики практически исчезли, характер смягчился. Его нервы и его здоровье заметно улучшились.

Однажды он резал хлеб к обеду, а она завороженно смотрела, как его руки движутся над тарелкой... вдруг она подошла к нему и сказала:

- Эрик, твои руки!

- А что с моими руками?

- Да ты посмотри на них!

Он посмотрел на свои руки так, как будто видел их в первый раз в жизни. И понял, что это так и есть.

Его руки больше не были костистыми. Тонкие косточки пальцев покрылись тонким слоем плоти, а его нежная белая кожа потеряла нездоровый оттенок.

Его руки были прекрасны.

Эрик ошарашенно посмотрел на них, потом посмотрел на улыбающуюся Кристину, взял ее за руки и рассмеялся.

В первый раз в жизни он смеялся от радости.

Его пение тоже изменилось. Теперь в его голосе вместо боли и напряжения были покой и тихая радость. Его любовь была принята, пусть и всего лишь во имя долга и чести, и он был счастлив, почти как в самых безумных своих мечтах.

Постепенно его тело тоже изменилось - он немного набрал вес, и его костистая фигура превратилась в стройное мускулистое тело человека, знающего свои потребности и ограничения. Его движения также изменились - новообретенное спокойствие и уверенность дали ему грациозность, которой ему раньше не хватало.

Однажды он стоял около подсвечника, зажигая свечи. Его лицо было освещено снизу, и его маска отражала свет свечей, так что его лицо казалось окутанным золотым сиянием.

Увидев его таким, Кристина ахнула.

Он повернулся к ней:

- Что такое?

- Лоэнгрин... - выдохнула она.

- Что?

- О, ничего. Просто мысль одной не слишком умной девочки. Когда ты пел "В краю святом", я представила себе Лоэнгрина... и его образ показался мне знакомым. Я не знала, почему. Теперь я знаю. Он выглядел точно так же, как ты теперь.

Эрик рассмеялся:

- Значит, ты догадалась, как я могу выглядеть?

- В этом есть что-то еще... Но, в общем, да. Мой Лоэнгрин, мой Эрик...

Он изумленно посмотрел на нее. Она шла к нему через комнату с сияющими глазами, протянув к нему руки. Он потянулся к ней, и она упала в его объятия.

Раньше она никогда не обнимала его на свету.

Она посмотрела ему в глаза:

- Я никогда не предам тебя, Эрик... Я люблю тебя.

Они лежали в объятиях друг друга.

- Я думаю, я должна кое в чем признаться, - сказала она. - Может быть, ты обидишься...

- Ну, признавайся, жена, - улыбнулся он в темноте.

- Я сказала тебе, что остаюсь во имя чести, - вздохнула она. - Потому что я обещала и считала нужным сдержать обещание. Ну, я солгала. Видишь ли, в тот момент, когда ты освободил Рауля и сказал нам, чтобы мы уходили, я наконец увидела тебя таким, какой ты есть на самом деле. Я увидела настоящего тебя под всеми этими слоями ненависти и боли. Помнишь, как я увидела тебя Лоэнгрином и подумала, что уже видела тебя таким когда-то? Вот тогда и увидела. И ты оказался так прекрасен, что в тот же самый момент я влюбилась в тебя и осталась, потому что я на самом деле уже безумно любила тебя. Отнюдь не ради чести, только ради любви. Это очень эгоистично, но мне так хотелось прижать тебя к груди, и чтобы никто не вмешивался, что я выдумала все это дело чести... Ты простишь меня?

- Думаю, что прощу, - тихонько засмеялся он.

Она погладила его по щеке.

- Поцелуй меня, - попросила она.

Он так и сделал.

На верх страницы